Многие знания, многие печали
Многие знания – многие печали! (Царь Соломон)
1989 год. Наши первые гастроли за границей. Польша. Пять концертов в трех городах.
Познали вкус аплодисментов, наркотик сцены. Амбиции, тщеславие – всё повыпирало из скромных тружеников, незаметных в быту игрунов на музыкальных инструментах.
Загадочный спонсор позаботился о приличных командировочных.
Не обремененные семьей могли прогуливать денюшку как хотели. А вот нам, семейным, пришлось побродить по магазинам, рынкам в поисках неведомого, но так нужного в хозяйстве «золотого руна», типа «хоть чего, хоть черта в ступе привези» ©.
Так и разделились по интересам в свободное от репетиций и концертов время. Семейные рыскают по торговым точкам в поисках дефицита. Свободные от уз проводят время, ищут «насыщенный досуг» и тоже отлично себя чувствуют.
Я, получив командировочные, объявил себя «состоятельным джентльменом», поспешно реализовал супружеский долг, купив дражайшей подарочки. Перейдя в разряд «бывшего состоятельного джентльмена», спокойно дожидался окончания работы и исхода в страну проживания.
Друг, тот еще джентльмен, не был окольцован. Проводил активный поиск и рассказами о тщательности и скрупулезности отбора вполне конкурировал с Кама-сутрой и журналом «Пентхаус». Впрочем, желание полюбить всё что движется сочеталось с осторожностью и осмотрительностью, что позволяло не получать по морде от других участников вечного процесса... чаще статистической нормы.
В этих гастролях джентльмен-друг был открыт для встреч, мечтал стать частью бурного романа. С присущей прямотой и недвусмысленностью он донес сию цель до каждой танцовщицы, был послан всеми, а затем строго одернут, да не раз, мужской частью коллектива.
Пришлось переключиться на эстетические впечатления от зимней Варшавы. Но против природы не попрешь, и поиск красоты привел в магазин с особой полиграфической продукцией, немыслимой в Союзе.
После продолжительной дискуссии, состоявшейся с бывшим состоятельным джентльменом, джентльмен - друг приобрел плакат – календарь, на котором девушка стояла у зеркала в пол. Угол съемки позволил видеть и саму блондиночку со спины, и ее задумчивое лицо со всем остальным в отражении. Отсутствие одежды настолько фокусировало зрение, что только через десять минут осмотра замечался зеленый луг в окне. Наличие дней, недель, месяцев внизу изделия не замечалось вообще.
Продавец скатал диву в рулон, перевязал белой тесемочкой на бантик и выдал счастливому владельцу качественного образца чешской полиграфии, ибо, как выяснилось при детальном осмотре, лицо и прелести принадлежали Иванке Драговой, «топ-модели 1988 года».
Вечером после концерта, насыщенного эмоционального банкета джентльмен-друг устроил презентацию покупки. Были позваны: бывший состоятельный джентльмен – как свидетель, чета скрипачей – как друзья, пианист – как хранитель гармонии (алкоголя), проживающий с хозяином календаря в одном номере.
Эстетический вкус удалось усилить двумя бутылками портвейна, неосмотрительно вывалившимися из чемодана клавишника. Руки друзей помогли забыть дорогу домой и водрузили на стол, где через полчаса они скончались.
После тостов за гастроли, за дам, гордый хозяин развернул плакат, выбирая правильный свет, чтоб без бликов.
Воцарилась немыслимая в нетрезвом коллективе тишина секунд на десять.
Затем, благодаря портвейну, уже глубоко укоренившееся чувство прекрасного проявилось в репликах, намеках, призывах и гогочащем смехе. Равнодушных не было.
- Хорошадевицажопкакруглая, - одним словом ревниво выпалила жена скрипача, ставшая на тропу изнурительной войны с лишним весом.
- Наверняка мадьярка, они там все такие, как на подбор, - осознавший потерю портвейна пианист вспомнил прошлогодние гастроли в Ивано-Франковске.
- Неа, мадьярки – брюнетки, - компетентно заметил скрипач, участник тех же гастролей.
Впрочем, получив неслабый тычок от супруги, перешел строго к созерцанию и дегустации.
- Как мы ее назовем? - кинул подлянку бывший состоятельный джентльмен.
- Что значит мы? - взвился уязвленный собственник.
- А-то, - строго и патриотично буравил частную жизнь достаточно пьяный джентльмен – свидетель покупки, - Ты в коллективе, в музыкальном коллективе, более того, в ансамбле еврейской песни и танца. Предлагаю имя Сара, или Сарочка! Другие предложения?
Каждое имя встречалось громким смехом. Портвейн закончился, но эмоции разбудил нешуточные. Тетю Соню сменила Песя Педровна, тетя Хая и даже Фанечка Каплан* до периода анархизма. Пианист заверил, что она была хороша и тоже непременно бы разделась.
- Ага, если б объектив увидела, мазила! - джентльмен - друг скрутил плакат от поругания.
Джентльмен-– свидетель не выдержал накала прений и принес из номера свежекупленную «Зубровку». Водку встретили овациями.
- Ребята! - подозрительно четко буравя «р», вскинул руки скрипач. Встал. -Скоро 8 марта, женский день! Давайте назовем ее Кларой Це..., - запнулся, усилием воли вырулил на приличное, - Цеткин, - но сорвался и дурным голосом заорал Интернационал: «В царство богатства доро-у-гу грудью проложим себе!». Вопль завершился пикированием на супругу.
С визгом и хохотом народ пришел к консенсусу! Спорить было бесполезно, факт наличия прекрасной груди не скроешь. На сим разошлись, засыпая в дверях.
На следующий день, борясь с похмельем, коллектив проследовал в Лодзь. Три часа в автобусе с больной головой и подташниванием определили тон и настроение беседы.
Атаку на владельца Клары начал бывший состоятельный джентльмен. Судорожно припадая к пакету с кефиром, он поведал, как над ним измывались таможенники в Бресте в 1987 году при возвращении из Берлина. А вез он, кроме барахла и швейной машинки, календари с коллегами нашей девушки. Дресс-код фотомоделей был идентичен, и, как сказали доблесные стражи, непреодолимо тянул на 228 статью Уголовного кодекса РСФСР (распространение порнографии). Но, то ли писать не умели, то ли заняты были очень, ограничились изъятием одного календаря, до смерти напугав. Два других хитрый контрабандист засунул в швейную машинку, в инструкцию по пользованию. Их не нашли, значит они не подпали под статью и совершенно легально были подарены друзьям – холостякам по приезду.
- Понимаешь, Сема, - проваливая гласные, мудрствовал свидетель, - мы конечно могила!! - рыкнул на весь автобус, победно оглядев округу, – Но ты рискуешь, очень рискуешь!!
- Не гони, - отбивался усталый джентльмен-друг, - Тебя же отпустили.
- А банку растворимого кофе 200 грамм? Я откупился по-царски! - возопил страдающий коллега, чем усилил боль потери.
- А если б не было банки? И бутылки яичного ликера? Я стоял у края!!!
- Харе брехать, мы пили эту желтую дрянь у тебя.
- Просто испугались брать, пипец как предлагал! - врал очевидец, - Думаю, приняли за агента службы собственной безопасности.
-Ага, живот подтяни, агент, - стрелок глазами, джентльмен-друг был впечатлен номером статьи и предвкушал все неприятности, в ней заложенные. С предыдущими 227-мью он также не был знаком и о последующих знать не хотел. Но подать вид, что страшно, не мог, и жалил отчаянно.
К разговору подключился бас-гитарист, секс-символ коллектива, король шансона, Вениамин (короче Веник). Узнав суть, он было растянул блудливую улыбочку. Надо было встретить внимательный строгий взгляд джентельмена –свидетеля, чтобы «войти в образ».
- Все в порядке, старик, не ссы, проскочим, - пристальный взгляд джентльмена-свидетеля потеплел. - По этой статье сейчас почти не дают смертную казнь. А что восемь лет? Не срок. Ну, чуть старше станешь. «За меня невеста отрыдает честно, за меня ребята отдадут долги»©,- Веник был обаятелен и убедителен.
Джентльмен - друг сидел в автобусном кресле, как на скамье подсудимых. Нужная кондиция «смельчака» была достигнута. Результат превзошел ожидания, даже похмелье отступило.
На вечерней репетиции кларнет джентльмена-друга впервые за гастроли взял две фальшивые ноты и громко киксанул на проигрыше.
- Сёма! Расслабьтесь! Что Вас мучает? Вы далеки от нас! - беспокоился дирижер. У заклятых друзей в глазах стояли слёзы.
На последнем концерте кларнет владельца Клары пел особенно грустно и проникновенно. А стаккато в народном танце напомнило посвященным стук кандалов, хотя ранее напоминало звон бокалов. Волшебная сила Уголовного кодекса!
Наконец,согретых успехом и командировочными артистов, автобус подвез к поезду «Берлин-Варшава-Гродно-Вильнюс-Москва», и коллектив забил собою, покупками, инструментами, декорациями десять купе.
Как люди совсем неодинаковые, так и добыча разная.
Меньше всего вещи обременяли Сёму. Студенческая сумочка, кларнет в футляре, портплед (чехол) для костюма – пожалуй, всё. И календарь.
Бывший состоятельный джентльмен, кроме портпледа, вез коробку с люстрой, дорожную сумку и футляр с инструментом.
Вместе с четой скрипачей они заняли купе номер три.
Молодая семья вывозила из Польши два таких огромных чемодана, что и бурлаки на Волге озаботились бы: как это все волочь. Мужчины вдвоем еле запихали их боком в полку над дверью купе, но не до конца, и они нависали балконом над головами.
Ассортимент купленного с гарантией утомил бы таможню, ОБХСС, и что там еще мешает людям жить. Надо сказать, что Польша ввела ограничения на вывоз «дефицитных» товаров, опасаясь «вымывания» рынка. На момент гастролей дефицитом было всё – от пакетиков с чаем до постельного белья. Ребята всё это везли в товарных количествах.
С шумом - гамом поместились в вагоне, началось возвращение на Родину.
Перед границей в Гродно, хочется уточнить диспозицию.
Неутомимая семейка вывозила пол-Польши и конфликтовала с польской таможней, но советская к ним претензий не имела: валюты не было. Да и рублей не осталось.
Бывший состоятельный джентльмен переживал за люстру, но особо трепетно ждал встречи с советской таможней, провозя в носке 30 долларов вероятного противника.
А вот напуганный джентльмен-друг трепетал перед поляками и советскими за красавицу Клару, и совсем не переживал за сто пятьдесят долларов, купленных у валютчика в гостинице. Мудро решил не посвящать в финансовые дела никого, никто ему и не объяснил, что есть статья за валютные операции. Уголовный Кодекс славился разнообразием интересов. Почему он не был настольной книгой гастролера?
С первых километров в родную сторону владелец Клары стал примериваться: как безопаснее провезти красоту. На себе, в рюкзаке не годилось – помнётся. Положить под матрац тоже как-то небезопасно. Вдруг устроют тотальный обыск? Проблему решали всем купе. Ни гигантские чемоданы, ни доллары никого не волновали. Все переживали за календарь. Наконец мозговым штурмом выявили довольно грязноватый Сёмин портплед.
Заветный рулончик был вложен в пиджак, задернут молнией и повешен рядом с другими чехлами команды. Каждый раз, возвращаясь из туалета, претендент на «статью» одергивал молнию и проверял: на месте ли сокровище.
- Правильно, правильно, я бы тоже беспокоился, - подзуживал бывший состоятельный джентльмен, цепенея в душе перед советской таможней. Сёмина возня отвлекала от страха перед «любимым» государством. В двадцать три часа все улеглись. Время полетело совсем незаметно. И только Сёма, возлегая на нижней полке, поднимался к костюмам и переставлял свой чехол то ближе к стенке, то вторым из четырех.
В расписании граница намечалась на час ночи. В ноль часов подъехали к польской пограничной станции, и состав отогнали на спецпуть поменять колеса с европейской колеи на советскую. Процесс занимал минут 40. Чтобы не терять времени, в вагон зашли польские пограничники. Дверь купе открылась, молодой парень в форме шагнул внутрь, ударился головой о чемоданы, отшлепал паспорта и удалился.
И вот первая кульминация – польская таможня. Зажегся яркий свет. Немолодая полная женщина-таможенник вошла, сопровождаемая директором коллектива.
Зайдя к нам, она поначалу подошла к моей коробке с люстрой:
- Цо то ест?
- Люстра, - неожиданно фальцетом пискнул я.
Молча подошла к костюмам. Сёма лежал на спине, натянув одеяло по глаза, отчего они смотрелись как две ферматы** в нотах. Страж народа потрясла слегка чехлы, по-моему чисто машинально. Сёмины глаза округлились до размеров пятака. Мужественный контрабандист излучал такой ужас, что, если бы был, то точно сработал бы счетчик Гейгера. Смелость не пропьешь, но мужчина фонил всеми видами частиц.
И тут дама обнаружила тень, отбрасываемую двумя чемоданами. Вперив взор, она от удивления повысила голос:
- О цо то? - Тишина. Семья вспоминала польский. - Цо то ест? - голос стал резче.
- Та цукерки, трохи, для себе, - равнодушный, будничный ответ изумил служащую. Секунд десять она приходила в себя, как вмешался директор.
- Прошу шанувне пани повежичь, там цукерки и жидовский реквизит. Мы –артисты.
-Dobrze, повежам пану, - с иронией ответила и прошла в следующее купе. Директор за ней, показав скрипачам кулак.
Когда поляки ушли, директор ворвался к нам и накинулся на семью:
- Вы чё творите? Откуда это все везёте? Как это можно? Могли подвести весь коллектив! Ничего же нельзя вывозить - ясно было сказано!
- А икру можно провозить? - невинно спросил я.
- Какую нахер икру? - взвился директор.
-Вот, Сёма наметал, сейчас соберем, продавать будем.
Начальник хрюкнул, все нервно засмеялись.
- Шуточки вам, долбодятлы. Посмотрим, что ты нашим скажешь!
- Если будут пытать, Сёму с девицей сдам!
- Сука чертова, отвали! - разъярился Сема, - За собой смотри! Достал уже. -
Он готов был броситься на меня.
Еще через полчаса вагоны «переобулись», и мы въехали на территорию Союза. Пограничники так же невозмутимо и буднично делали свою работу, как и польские, только пристальнее и внимательнее сверяли лица с фото в паспорте. А вот и последнее испытание. Блондин-таможенник вошел в купе. Все сидели паиньками по двое на нижних полках. Поздоровавшись, внимательно посмотрел на нас.
- Есть ли что декларировать? Валюта, оружие, наркотические препараты? - При этом уважительно посмотрел на чемоданы семьи. Чертовы скрипачи лучезарно улыбнулись и разочаровали ответом:
- Разумеется, нет.
Не отошедший Сёма злобно и уверенно буркнул:
- Ничего нет.
- Как у всех – полный набор! - я решил пошутить, и очень зря. Парень уже служебно поглядел на меня, окинул взглядом вещи, столик.
- Чей кофе? - он потряс начатую банку растворимого, индийского.
- Мой, - дёрнулся, не понимая, куда он клонит. С хищной энергией служитель достал ложку, открыл банку и тщательно перемешал содержимое, чутко слушая звуки. Мы, как завороженные, наблюдали невиданное действо.
- Значит так, друзья, прошу вас троих выйти в коридор, а мы пообщаемся с молодым человеком.
Друзья пробкой выперлись и закрыли дверь.
- Значит вы ничего запрещенного не везете?
–Нет, не везу.
- Может вспомните? Нет? Ну ладно. Где ваши вещи?- открыл сумку и футляр со скрипкой. Внимательно осмотрел всё, следя за мной.
- Где ваш костюм?
Открыл ему свой портплед. Вот будет баер, если он сейчас Клару найдет, подумал и стало веселее. Следующим был Сёмин. Но он перешел к осмотру вещей на мне:
- Прошу все вынуть из карманов и показать их пустыми.
Я был в спортивном тренике, с дурацкой улыбой вывернул карманы.
- Так-так, вижу, что вы ничего не везёте, - успокаивающе заворковал, и внезапно: – Носки?
- Носки чистые, последняя пара, с гастролей возвращаемся, - я, обмирая, потянулся к левому носку.
Доллары были в правом.
-Я верю, не снимайте, - утратив интерес, отворил купе и, не прощаясь, прошел в следующее. Не его день.
- Ну что, нелегал, теперь неделю ночью ссаться будешь?!- резвился Сёма. Я был тих и бледен.
Таможенники ушли, и состав тронулся.
-А что он от тебя хотел? - поинтересовался джентльмен-друг.
Я рассказал ему о тридцати долларах в носке, о статье про валютные операции. Он схватился за голову, расстегнул молнию на кармане курточки, висевшей у входа поверх наших, вытащил 150 долларов.
- Вот за это как раз очень даже можно присесть, а мы тебя, дурака, календариком пугали.
- Хорошо, что девушкой пугали. Если б я знал, что может прилететь за валюту, я точно б яйцо снёс. Многие знания – многие печали! Вот суки, - кому он это сказал, я не понял.
Народ расслабился, и всё купе заснуло до семи утра, когда поезд прибыл в Вильнюс. Гастроли закончились.
Клара осветила красотой ванную в квартире Сёмы, деликатно намекая приходящим подругам на утонченный вкус и далеко идущие планы музыканта!
Каунас
23.12.2022 -15.05.2023
Все имена и события вымышлены.
* Фанни Каплан 1890-1918 член партии эсеров. Стреляла в В.И.Ленина в 1918 г.
**Фермата- знак удлинения ноты.Полукруг с точкой в середине.
Свидетельство о публикации №123051703848