***

Ничто из сказанного не будет способствовать затемнению поэзии и языка. Наоборот, эта поэзия осветит наши противоречия, наше беспокойство и покой, и ее можно не без соблазна продолжить в другом поэтическом произведении именно потому, что она признается в желании перестроить мир. А кто еще этого не хотел? Сталкиваться с различными формами существования, менять их от отчаяния и любить в отречении.
Мы можем заключить, что какуна исходит из личного, единичного и изолированного опыта и пытается стилизовать его под чувство целого (возможно, нового) поколения.
*
Автор этого текста, впервые увидев стихи неизвестной Эльвиры Куйович, испытал сильные и сложные эмоции.
Что это? - спросил я хороший вопрошающий.
Здесь нужно было бы позаботиться о всевозможных облегчениях, а это означало бы спустить высшее к низшему и привязать духовное уединение ко всякого рода формам повседневного бытия и существования.
Итак, та же Эльвира где-то вся огненная, в искрах мыслей и образов. Огонь соединяет духовное и материальное, объективное и субъективное. Он как бы говорит в своих песнях: все, что у нас есть, — результат огня внутри нас. Огонь — это тепло, огонь хранит жизнь. Эрос — огонь, героизм — огонь, работа — огонь, ласка — огонь, поцелуй — огонь, поэзия — огонь, ее поэзия — огонь. Это сумма всей поэзии, религии и философии, сумма великих космических законов.
Все, что она делает, — это панорама ее широкой, павлиньей гаммы эмоций по отношению к ее тонкой душе, которую она удачно и мастерски передала своим поэтическим выражением на кадрах своих песен, от темпераментных слов до треков-экшенов. Нигде она не подвела горизонтали, средний план, который достигал динамической ритмизации с дисциплиной и, параллельно, с расслаблением, как движения некерской оптической симфонии. Эльвира нашла выражение, в которое могла вложить свой темперамент и страсть.
В один день человек десять раз переодевается в злого и доброго, десять раз кого-то убивает и десять раз кончает жизнь самоубийством, десять раз возвращается к жизни и десять раз переодевается в умного и глупого...
Так природа переодевается и перевоплощается в нее, как Санджак и Новый Пазар. Это скалы, это растительность, культовые сооружения; они руины и целое одновременно. Дожди и ливни открывают на них потоки, ветры хотят сбить их с вертикали на горизонталь, а между тем все крепко и крепко, время и люди одинаково все режет и лечит. Некоторые его части пристроены заново, ломаные линии стянуты, здание одинаково преображается, его пустота полна истории. Смерть здесь не грозит бесформенности. По крайней мере, так думает гениальная Эльвира с ее поэтическими способностями, а если она так думает, то хорошо мыслит тот философ с поэтической кистью. Смерть и жизнь в ее крике, вы видите, как нигде, вместе в работе строительства. Та волшебная артистка словно говорит в своих песнях: смерть — это выживание и преображение. Она почувствует мир в своей душе, так же как мы чувствуем мир в ее песнях, когда ее работа сделана.
Как только я отворачиваюсь от ее песен, от того божественного и дервишского покоя, на меня как будто одновременно нахлынут какие-то заботы и желания. Но когда я снова возвращаюсь к этим песням, я чувствую или думаю, что заботы и желания достаточно. Легкий, как облако, я далеко еду, я уже далеко благодаря такой поэзии. Мне кажется, что благодаря ей я легче переношу собственное умирание и смерть, вступая в вечный свет с улыбкой, облегченной мыслью о том, что «смерть ничего не может сделать тому, кто все отдал жизни».
Ее преобразуют меня, поднимают меня с земли. куда-то несут... Я чувствую себя первым существом, которое не спало, потому что еще не было сна, и не ело, потому что еще не было голода. И я здесь, перед ними, мне кажется, не мог спать, не есть, быть здоровым и живым, хоть и болен
.
или имитировать туман творения какой-то мысли, вплетенной в структуру песни, сознательно минуя подрывные элементы и следуя личному потоку распространения слов. Что может его подорвать? Ну, именно та текучесть в выражении, которой она достигает, и эта текучесть тактильно ощущается как неудержимый поток поэтических образов.
Поэтому эту поэзию будут читать спокойно, на том расстоянии, где можно увидеть трещины в восприятии действительности и получить поэтическое таинство Эльвиры Куйович. Несмотря на бесчисленное слияние живых образов и слияние действительности с вещами, вещей в конкретную сцену, увенчанную светящимся сводом, связь между внешним и внутренним, как духовным, так и конкретным, суждение о технике этого пения не указывает нам на простое открытие на сцене и ремесленную обработку материала, уже несет нас с чистой динамикой красноречия. Что красноречие неотделимо от смысла, более того, мы можем выделить множество отдельных сущностей, существующих отдельно и которые послужат связующим звеном и основой более широкой идеи. Таким образом, поэт стоит на страже. Он сам скажет: /Посмотри, матушка,/ Твои сыновья/ В каких морях теперь переплыли/ И в каких берегах/ Голодные/ Связались костями...
На первый взгляд о лирике Эльвиры можно сказать, что она слишком статична в высокоэстетичных сценах, что она герметична и потому трудно читаема. Однако сегодня с такого расстояния этот мозаичный мир мифологического воображения, литературы и сказок не кажется нам таким уж загадочным. Поэт заставляет задуматься о целом и мало-помалу, снимая цикл за циклом, открывать тайну Эльвиры.
Если кто и доказал качественную живучесть, то это, безусловно, Эльвира Куйович. Ее посыл выражается в расплывчатых сообщениях о красоте поражения, а на этот раз еще и о печали поражения, потому что грусть не работает без красоты, ни наоборот, а также о конфликте и борьбе между свободой и счастьем. Эти двое, свобода и счастье, вместе поднимают головы в сердце человека, но вместе они не могут существовать. Свобода — это расширение, счастье — это сужение. Свобода — это независимость, счастье — это зависимость от тысячи мелочей. Свобода — это самая обычная окончательная победа над завоеванным и отвергнутым счастьем.
Эрос свободы и эрос поэзии вместе, это страшная и трагическая судьба, но божественное восхождение. Скажем, первое, что приходит на ум: Ван Гог - восстань, битый, но труд значительный!
         Куйовичка так и не развеяла определенный скептицизм, существующий между поэзией и реальностью и их свободой стать художественным производным чистого воображения. Внезапно перед нами рассыпаются ясные наблюдения и превосходные мысли, переплетенные с непосредственной чувственностью. Прерывистость отдельных строк или даже их частей — разрыв, в котором читательское воображение убегает в поисках соединившего их контекста, — производит своеобразный эффект фуги Эльвиры, этого базового структурного дзюдо-хватания ее свободы. Музыкально звучащие внушения не так важны для нее, как важны для нее как напоминание, или насосная станция, или опять-таки как стимул для ее собственных языковых оркестровок.
Ничто из сказанного не будет способствовать затемнению поэзии и языка. Наоборот, эта поэзия осветит наши противоречия, наше беспокойство и спокойствие, и ее можно будет не без соблазна продолжить в другой
.Эльвира считает, что поэзия — это самая опасная интеллектуальная химия из всех продуктов. Она обманывает, усыпляет, опьяняет, навевает ложные воспоминания, доводя их до мегаломанического бреда, до мании преследования, превращая тем самым их в горьких, взволнованных, жестоких и невыносимых неманов.
Поэзия всегда оправдывает то, что она хочет. Она соблазняет, и при нынешнем положении дел эта опасность больше, чем когда-либо. Она ничему не учит и не отвечает ни на какие вопросы, но, в данном случае, это ее лаборатория, она предлагает вполне обоснованные вопросы, которые вызывают интеллектуальные и моральные мигрени. Он рисует недавние события с физической и эмоциональной угрозой, вызывая эстетическое наслаждение, которое в то же время тревожит совесть, основанную на истинных и вымышленных показаниях. При чтении этих поэтических текстов очень большую роль играет и личность читателя, но в зависимости от того, под каким углом он наблюдает то, что ему преподносит этот поэт, потому что поэт - это чувствуется - действительно рассчитывает на того реципиента, адресата, но с которым она будет реализовывать феноменологию интерактивного поэтического акта при условии, что он обладает высокой культурой чтения и сенсорики. По другую сторону камеры вопрос в том, что они примут за копейки и во что наивно поверят; которые, с другой стороны, он отвергнет как ненадежные на основании своих собственных знаний или каких-либо убеждений.
Есть поэты, среди которых и наш, который своим методом суггестии и убеждения подчиняет себе читателя до такой степени, что он просто отдается на его милость.
.
*
;
Интересно, что этого поэта никогда не смущает насильственная сила каких-то подсознательных побуждений и разъединяющих порывов над твердой линией честного опыта. Таким образом, она уверенно и заметно обрезала линию своего поэтического профиля; и эта линия выделится ясно даже тогда, когда от всех шарлатанов и снобов, разгребающих сегодняшние новейшие народно-школьные календари, украшенные всем и вся, завтра не останется ни следа, ни голоса.
Хотя ей иногда могут возразить, что некоторые ее тексты — своего рода мыльный пузырь, следует признать, что большинство из них въедливо разрушают больную ткань социальной сцены, будь то жалобные или саркастические. Когда-нибудь какому-нибудь действительному поэтическому химику потребуется отделить за счет сегодняшней оболванивающей и демагогической риторики сравнительно огромную массу бездарей, которая тлеет под национальными, религиозными и партийными знамёнами, под многочисленными ретортами, где на алхимической кухне до сих пор варятся многочисленные современные снадобья современной эстетической аптеки. Торжественные ораторы, апологеты квазивеличности, посетители режимных и государственных деревень, статисты то по линии коммунистической, то по линии националистического цирка, что не смутило одного по преимуществу ангажированного поэта среди всей цыганской гунгулы в махал базар с нечистой совестью, но и спокойствие, и напечатанное вранье
Эльвира и в самом деле фантастическая и варварская, преодолевающая гуманизм славянской линией отталкивающего, глубоко трагического, гениально выраженного в определенном стиле, гордого и пронзительного переживания, рождающегося только в великой боли, поднимающейся в крещендо, нарастающей на высокой фразе ясновидящего импульса. Можно было бы написать анализ о поэтической фактуре Эльвиры, о волшебной, фантастической и варварской галлюцинаторной теме человеческих страданий и мук против политического и литературного блефа на социальной мизансцене, о элементах, причудливо совпадающих с его личной болью.
Все эти тезисы суть эстетические поэтические аллегории одного, прежде всего, поэтически одухотворенного духа. Своих художественных эффектов она не добивается трюками, а, наоборот, из поэта превращается в философа, поэтизируя свой философский характер и тем самым давая bildungsphilists всех мастей и всех лагерей хороший повод постоянно умалять ее. Таким образом, она дала дьявольский импульс интеллекту:
;
Эта поэзия — зеркало не только своего времени, но и нашего, и не вина зеркала, что это время отражается в нем таким, какое оно есть: убогое, совершенно дилетантское, слабое. Своей бесстрашной попыткой ответить «имеет ли смысл все это вокруг нас и в нас» она во всяком случае высказывает отрицательное суждение об этом своем времени и об этом нашем времени, хотя ее поэзия есть и отрицание этой нелепости. , если не ставить себя на джойсовские рельсы то и до этого все полетело к черту.
...
*
Мир восприятия Эльвиры не есть продукт богатой и дикой жизни, он рожден их строгими умозрительными абстрактными схемами, что делает ее несколько эксцентричным философом. В отличие от других поэтов, поскольку у самых молодых авторов есть определенные типологические аналогии в соотношениях прошлых литературных событий, у Эльвиры Куйович такой корреляции нет. Она одинока и потому интересна для проблематизации. Была ли она вся внутренняя, бесконечно интересная самой себе - мы не знаем, внешность этого не выдает, но могла предвещать то материнское чувство мира.
Космическая целостность, к которой она стремится и которую она называет в тотальности, в становлении самой собой, раскрывает поющего философа, который никогда не разовьет из точных законов какой-либо эмпирической мысли,
.Мы знаем Эльвиру как поэта красивых сцен: образов и метафор, излучающих шок, гротеск, страх. Раздражение ритмами и обрамлением чувствуется в этой поэзии, как и в более ранней. Она как будто обнаружила их биологическую связь. Это явный признак того, что в ней застыли новые чувства, освещающие новое нравственное равновесие. Наверное - я утрирую - потому что Эльвира, насколько мне известно, еще не стала ангелом, а стала императрицей артисткой..
Однако, похоже, она все еще сохранила прежнее отношение к своему пению или сохранила свои старые привычки языковых сдвигов. Таким образом, определенные осознания, градуируя повествование (не то, что раньше в быстрых риффах), будут давать некую область сознания, и это приведет нас к какому-то воспоминанию, какому-то воспоминанию.
Нельзя не упомянуть и о языковой экзотике ее книг, где конкретная жизнь смешивалась с чудесными вспышками образов, ибо в этом кроются некоторые объяснения. Она впитала в себя фонологическую аранжировку поэзии, компактную семантическую экспрессию в рассказах. Мы знаем Эльвиру как поэта, знающего, что такое шагающее время, и этот весьма пресловутый факт и его метафорическое Я были инстинктивным ощущением сильного и сгущенного посягательства жизни.
Эльвира играет с безграничными ценностями европейской и мировой культуры, в которых есть национальная гордость, затем вера, нравственность, этос, искусство.Поэт удивляет той простотой, с которой она слушает разные голоса и записывает свои переживания до предела описательность. Уравновешенные критичностью и чувственностью к миру, ее стихи сохраняют характер общения, наполненного чистой чувствительностью, но содержат в себе и внутреннюю таинственную беседу с философскими отзвуками. В таких стихотворениях ее Я незаметно занимает одно функциональное место с нашими Я, Ты, Мы, Они, проявляя те же тенденции, питая внутреннее и внешнее пространство мира. Легкость, с которой она находит мотивы, придает ей естественность и смелость выражения. Она хороша в описаниях, иногда гротескных, но всегда в рамках одной общей идеи. Смысл в ее стихах никогда не исчезает, и прием нам легче, и простого (современного) опыта чтения ей будет достаточно. С другой стороны, аллюзивные целостности, стремящиеся к окончательным преобразованиям, всегда вызывают некий жизненный парадокс и отношения, в которых, казалось бы, разрозненные элементы соединяются в одно бытие бытия. Ее стих философичен, но иногда граничит с экзистенциальным рационализмом и лицемерием.
Более ранних исследователей ее книг очень мало, фактически их нет вообще, и будем надеяться, что в будущем последуют синтезы и примирения с ее поэзией.
*
Эльвира Куйович в своем последнем сборнике стихов «Црни свилени вео» «непременно хочет создать тот язык поэзии, который в идеальном смысле не допускает разрушения, потому что сохраняет связную структуру. Это не значит, что он замыкает свой поэтический круг, изначально направленный и взращенный как опыт бытия и растворенный в терпимой бессобытийности. Скорее можно сказать, что он в очередной раз обновляет свою поэтику, ибо не будет, например, избегать коротких полетов в сюрреалистические видения, что, согласимся, уместно для юношеских действий в поэзии.
Таким образом, ее дух кажется спонтанно юным, но разум не покидает ее. Это вытолкнет на поверхность строго контролируемое расстройство, которое будет трактоваться между уже увиденным и узнаваемым. Возникающая при этом обостренная реальность есть игра с определенными правилами: как сдержать самые чудесные образы?
Эльвира проявляет большое чувство плавления (вещей, внешностей, надутых мыслей, которые в любой момент могут соскользнуть в антропоморфные видения. Она направляет, прежде всего, свое внимание на первые прикосновения проблемы с нашим духом. , говорит, и это смирно То же самое происходит и с теплой чувствительностью, перетекающей в предметно-объектные проекции.
Несомненно, речь идет о поэтическом величии с поэтическим уникальным и законченным творчеством, но также и о неизведанном горизонте. Достигнув его один раз, она снова удаляется, задерживая свое окончательное прибытие. Это динамическое понимание своего пути, это перестановки из пространства и наоборот — редкий навык поэтического видения.
*
Интеллектуальный темперамент Эльвиры недалек от духовного темперамента Эльвиры. И для Эльвиры, и для другого поэзия — некая сюрреальность, экстракт жизни, оказывающий повышенное давление (мыслей, эмоций) на целостного человека. По-разному оба стремятся к одному и тому же: примириться с истоком и зародышем жизни и таким образом отделить себя от иллюзии себя, игру от неизбежности «что мы думаем от того, что мы есть».
В море направлений, по которым расходится человеческая жизнь, человек теряется. Поэзия ищет его; она раскапывает груды прошлого и фактов и находит в этих отложениях след человека; из боковых путей, из забвения, она снова возвращает его к себе.
Этот поэт никогда не перестает спрашивать. Смерть вездесуща, и тайна неистребима, преграда, достойная поэта. В их непрозрачных глубинах Эльвира ищет свою бледную тень. В ее случае принцип жизни предшествует принципу познания. Живой инте