Рбекка

Глава XXII

Когда вечером Фрис принес местную газету, я увидела огромные заголовки через весь лист. Он вошел и положил газету на стол. Максима не было, он рано ушел переодеваться к обеду. Фрис чуть задержался, ожидая, может быть, не скажу ли я что-нибудь, и я подумала, что делать вид, будто ничего не случилось, когда случившееся так много значит для всех в доме, просто глупо и оскорбительно по отношению к ним.

— Это так ужасно, Фрис.

— Да, мадам, мы все очень расстроены, — сказал он.

— Мистеру де Уинтеру так тяжело проходить через все это во второй раз, — сказала я.

— Да, мадам, очень тяжело. Ну не ужасно ли быть вынужденным осматривать второе тело, после того как опознал первое. Я полагаю, теперь-то уж нет никаких сомнений в том, что останки на полу каюты — подлинные останки покойной миссис де Уинтер?

— Боюсь, что нет, Фрис. Ни малейших сомнений.

— Нам кажется очень странным, мадам, что она попалась вот так в ловушку, там, в каюте. Она была опытной яхтсменкой.

— Да, Фрис, все мы так думаем. Но несчастный случай есть несчастный случай. А как он произошел, никто из нас не знает и вряд ли узнает.

— Вы совершенно правы, мадам. Но все равно, это всех вывело из колеи. Прислуга очень расстроена. Да еще так внезапно, сразу после бала. Что-то в этом есть противоестественное, вам не кажется, мадам?

— Да, Фрис.

— По-видимому, будут производить дознание, мадам?

— Да. Чистая формальность.

— Конечно, мадам. Как вы думаете, кого-нибудь из нас могут вызвать свидетелем?

— Вряд ли.

— Я был бы только счастлив как-то вам помочь. Мистер де Уинтер знает, как я отношусь к вашей семье.

— Да, Фрис, несомненно.

— Я там, у нас, уже сто раз говорил, чтобы они поменьше болтали, но за ними разве уследишь, особенно за девушками! С Робертом я, конечно, управлюсь. Боюсь, что эта новость была большим потрясением для миссис Дэнверс.

— Да, Фрис, и ничего удивительного.

— Она поднялась к себе сразу после ленча и еще не спускалась. Элис отнесла ей чашку чая и газету несколько минут назад. Она говорит, что у миссис Дэнверс совсем больной вид.

— Ей было бы лучше не выходить сейчас, — сказала я. — Какой смысл вставать с постели и заниматься хозяйством, если ты болен? Может быть, Элис скажет ей это? Я прекрасно сама справлюсь с обедом. На пару с кухаркой.

— Да, мадам. Но я не думаю, что она больна физически, мадам. Ее потрясло то, что нашли останки миссис де Уинтер. Она была очень привязана к миссис де Уинтер.

— Да, — сказала я. — Да, я знаю.

Фрис вышел, а я быстро пролистала газету, прежде чем Максим сошел вниз. На первой странице был целый столбец с кошмарной фотографией Максима, снятой не в фокусе, вероятно, лет пятнадцать назад. Было ужасно видеть его лицо на газетной странице, глаза в глаза. Внизу было несколько строк обо мне, где рассказывалось, на ком Максим женился во второй раз, и говорилось, что мы только что дали в Мэндерли бал-маскарад. Все это, напечатанное черной типографской краской, выглядело так возмутительно, так бесчувственно с нашей стороны! Не прошло и года, как утонула красавица и умница Ребекка, любимица всех, кто ее знал (так они описывали ее), а весной Максим уже снова женится, привозит молодую жену прямо из-под венца в Мэндерли (так там было сказано) и дает в ее честь костюмированный бал. И вот на следующий день на дне залива в каюте ее яхты находят тело его первой жены.

Все это было так, хотя и сдобрено небольшими неточностями, которые приукрашивали всю историю, давая пищу для всевозможных домыслов сотням читателей, желавшим получить за свои деньги хороший товар. Максим выглядел гнусным, этаким сатиром. Привез «юную новобрачную» (как они назвали меня) в Мэндерли и закатил на все графство бал, словно мы только и мечтали, что выставить себя напоказ перед целым светом.

Я спрятала газету под диванной подушкой, чтобы Максим ее не видел. Но утренние выпуски я утаить не смогла. В лондонских газетах тоже были статьи. Они поместили фотографию Мэндерли и под нею текст. Мэндерли и Максим были сенсацией. Максима назвали там «Макс де Уинтер». Это звучало непристойно, цинично, ужасно. Все газеты всячески обыгрывали то, что тело Ребекки нашли на следующий день после маскарада, как будто в этом было что-то преднамеренное. В двух газетах употреблялся один и тот же эпитет — «иронический». Да, пожалуй, все это было ироническим. Одним словом, газетчики состряпали вполне завлекательную историю. Я смотрела, как Максим читает газеты одну за другой, местную напоследок, и становится все бледней и бледней. Он ничего не сказал. Только посмотрел на меня через стол, и я протянула к нему руку.— Будь они прокляты, — прошептал он. — Будь они прокляты. Будь они прокляты!

Я представила, что бы они написали, если бы знали правду. Не одну колонку, а пять или шесть. Плакаты на улицах, мальчишки-газетчики, кричащие возле входа в метрополитен. Ужасное слово из восьми букв посредине плаката, из восьми больших черных букв.

После завтрака пришел Фрэнк. Бледный, измученный, словно после бессонной ночи.

— Я приказал, чтобы на коммутаторе все звонки из Лондона переключали на контору, — сказал он. — Не важно, кто звонит. Если репортеры, я с ними управлюсь. И со всеми прочими тоже. Не хочу, чтобы вас обоих тревожили. Уже было несколько звонков от соседей. Я говорил им одно и то же: «Мистер и миссис де Уинтер благодарят за сочувствие и надеются, что их друзья поймут, почему в течение ближайших дней они не будут принимать посетителей». Около половины девятого звонила Лейси. Она хотела сразу же приехать.

— О Боже… — начал Максим.

— Все в порядке. Я сказал ей честно, что, по-моему, ее приезд вряд ли чем-нибудь поможет. Что вы не хотите видеть никого, кроме миссис де Уинтер. Она спрашивала, на когда назначено дознание, я сказал, что это еще окончательно не решено. Но нам вряд ли удастся помешать ей прийти, если об этом будет в газетах.

— Проклятые репортеры, — сказал Максим.

— Не спорю, — сказал Фрэнк, — нам всем хочется свернуть им шеи, но надо и их понять. Им же надо заработать на хлеб, их статьи — их средство к существованию. Если они не раздобудут материал, редактор, возможно, выгонит их в три шеи. Если выпуск будет плохо расходиться, владелец газеты, возможно, уволит редактора. А если газета вообще перестанет пользоваться спросом, хозяин потеряет все свои деньги. Вам не надо ни встречаться, ни разговаривать с ними, Максим. Я все это сам сделаю. Вам надо подумать как следует об одном: что вы покажете в суде.

— Я знаю, что мне говорить, — сказал Максим.

— Конечно, знаете, но не забывайте, что дознание будет проводить Хорридж. Въедливый старикашка, вечно цепляется к мелочам, совсем не относящимся к делу, лишь бы показать присяжным, что он добросовестно исполняет свои обязанности. От него легко не отвяжешься. Надо запастись терпением. Плохо, если он выведет вас из себя.

— Какого дьявола мне выходить из себя? Мне не из-за чего выходить из себя.

— Конечно, нет. Но я бывал на таких дознаниях, там так легко разнервничаться и вспылить. Зачем вам его против себя восстанавливать?

— Фрэнк прав, — сказала я. — Я знаю, о чем он говорит. Чем быстрее и глаже все это пройдет, тем легче для всех. А когда это несчастное дознание окончится, мы забудем о нем, выкинем из головы, и все остальные тоже. Правда, Фрэнк?

— Да, конечно, — сказал Фрэнк.

Я все еще избегала глядеть ему в глаза, но была больше, чем раньше, уверена, что он знает правду. Всегда знал ее. С самого начала. Я вспомнила, как впервые встретила его в тот день, когда он и Джайлс с Беатрис приехали к ленчу — в мой первый день в Мэндерли, и Беатрис не очень тактично заговорила о здоровье Максима. Я вспомнила, как спокойно Фрэнк перевел разговор, как спокойно и незаметно он всегда приходил на помощь Максиму, если возникали какие-нибудь трудности. Его странное нежелание говорить о Ребекке, его забавная, чопорная, напыщенная манера разговора, стоило ему подумать, что я могу преступить черту. Теперь мне все было ясно. Фрэнк знал, а Максим не догадывался об этом. И Фрэнк не хочет, чтобы Максим догадался. Так мы и стояли втроем, глядя друг на друга, отгородившись барьерами.

Звонки нас больше не тревожили. Всех соединяли с конторой. Нам оставалось только ждать до среды.

Я ни разу не видела миссис Дэнверс. Каждое утро, как обычно, мне приносилось меню. Я ничего в нем не меняла. Я спросила о ней Клэрис. Та сказала, что миссис Дэнверс делает все, как раньше, только ни с кем не разговаривает. Ест одна в своей комнате.

Клэрис сгорала от любопытства, но не задавала мне никаких вопросов, а я не собиралась ничего с ней обсуждать. Разумеется, на кухне ни о чем другом не говорили, и в поместье, и в сторожке, и на фермах. И уж, конечно, в Керрите. Мы оставались в Мэндерли, выходили только в прилегающий к дому сад. Даже по лесу не гуляли. Погода все еще не переменилась. По-прежнему было жарко и душно. В воздухе пахло грозой, белое низкое небо было чревато дождем, но он все не шел. Я чувствовала его запах, запах дождя, заключенного в тучах низко над головой. Дознание было назначено на среду, на два часа дня.

Ленч подали без четверти час. Пришел Фрэнк. Беатрис, слава Богу, позвонила, что ей никак не выбраться. Роджер приехал домой с корью, у них карантин. Да здравствует корь! Не думаю, что Максим вынес бы, если бы она сидела сейчас с нами, а потом осталась на ночь, прямодушная, встревоженная, любящая, но беспрестанно о чем-то спрашивающая. Вопрос за вопросом.

Ели мы торопливо, не замечая вкуса. Вряд ли обменялись двумя словами. У меня снова засосало под ложечкой. Я не могла есть. Не могла ничего проглотить. Наконец, к моему облегчению, эта комедия кончилась. Максим вышел, и вскоре с подъездной аллеи донеслось тарахтение мотора. Этот звук успокоил меня, заставил овладеть собой. Он значил, что мы выезжаем, что, наконец, мы начнем действовать. Не просто сидеть в Мэндерли. Фрэнк ехал следом за нами. Максим вел, всю дорогу я держала руку у него на колене. Он выглядел спокойным. Совсем не нервничал. Так едут в больницу. С кем-нибудь, кому предстоит операция. И не знают, каков будет исход. Пройдет ли она успешно. Руки у меня были холодные как лед. Сердце билось странными неровными толчками. Дознание должно было производиться в Лэньоне, городке в шести милях за Керритом. Мы оставили машины на большой, мощенной булыжником площади у рынка. Там уже стояли машины доктора Филлипса и полковника Джулиана. И другие машины. Я видела, как проходившая мимо женщина уставилась на Максима, затем подтолкнула локтем спутницу.

— Я, пожалуй, посижу лучше здесь, — сказала я. — Не пойду с вами внутрь. Я передумала.

— Я не хотел, чтобы ты сюда ехала, — сказал Максим. — Был против с самого начала. Было бы куда лучше, если бы ты оставалась в Мэндерли.

— Нет, — сказала я. — Нет, мне будет здесь хорошо.

Подошел Фрэнк, заглянул в окошечко.

— Разве миссис де Уинтер не идет с нами? — спросил он.

— Нет, — сказал Максим. — Она хочет побыть в машине.

— Я думаю, она права, — сказал Фрэнк. — С какой стати ей вообще там быть? Мы скоро вернемся.

— Не беспокойтесь, — сказала я.

— Я займу для вас место, — сказал Фрэнк, — на случай, если вы передумаете.

Они ушли, а я осталась в машине. Магазины были уже закрыты — среда. У них был одинаково серый и скучный вид. Прохожих почти не было видно. Лэньон не курорт — слишком далеко от моря. Я сидела, глядя на пустые магазины. Шли минуты. Что они там делают сейчас — коронер, Фрэнк, Максим, полковник Джулиан? Я вышла из машины и стала ходить по рыночной площади. Подошла к одной из витрин, заглянула внутрь. Снова принялась ходить взад-вперед. Я заметила, что за мной с любопытством следит полисмен. Свернула на боковую улочку, чтобы скрыться от него.

И тут я обнаружила, что, сама того не замечая, иду к зданию, где производилось дознание. Точное время начала мало кому было известно, поэтому у входа, к моему облегчению, не стояла толпа, как я ожидала. Здание казалось вымершим. Я поднялась по ступенькам и остановилась в дверях.

Откуда-то возник полисмен.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил он.

— Нет, — сказала я, — нет.

— Здесь нельзя ждать, — сказал он.

— Извините, — сказал я и пошла обратно к ступеням, ведущим на улицу.

— Прошу прощения, мадам, — сказал он, — вы не миссис де Уинтер?

— Да, — сказала я.

— Тогда, само собой, другое дело, — сказал он. — Можете подождать здесь, если хотите. Может быть, вы посидите вон в той комнате?

— Благодарю вас, — сказала я.

Он проводил меня в маленькую голую комнату, где стояло лишь бюро. Она была похожа на комнату ожидания на станции. Я сидела там, положив руки на колени. Прошло минут пять. Все оставалось по-прежнему. Уж лучше было ходить по улицам, сидеть в машине. Я встала и вышла в коридор. Полисмен все еще был там.

— Сколько времени все это продлится? — спросила я.

— Я могу пойти и справиться, если вам угодно, — сказал он.

Полисмен скрылся в конце коридора и почти сразу вернулся.

— Думаю, уже скоро, — сказал он. — Мистер де Уинтер только что кончил давать показания. Капитан Сирл, водолаз и доктор Филлипс дали свои еще до него. Остался один человек. Мистер Тэбб, лодочный мастер из Керрита.

— Значит, скоро конец, — сказала я.

— Думаю, что да, мадам, — затем добавил вдруг — видно, это только сейчас пришло ему в голову: — Может быть, вы хотите послушать последнее показание? Там есть свободное место, сразу за дверью. Если вы войдете тихонько, вас никто не заметит.— Сколько времени все это продлится? — спросила я.

— Я могу пойти и справиться, если вам угодно, — сказал он.

Полисмен скрылся в конце коридора и почти сразу вернулся.

— Думаю, уже скоро, — сказал он. — Мистер де Уинтер только что кончил давать показания. Капитан Сирл, водолаз и доктор Филлипс дали свои еще до него. Остался один человек. Мистер Тэбб, лодочный мастер из Керрита.

— Значит, скоро конец, — сказала я.

— Думаю, что да, мадам, — затем добавил вдруг — видно, это только сейчас пришло ему в голову: — Может быть, вы хотите послушать последнее показание? Там есть свободное место, сразу за дверью. Если вы войдете тихонько, вас никто не заметит.

— Да, — сказала я. — Да, пожалуй.

Дознание подходило к концу. Максим уже отвечал. Почему бы и не послушать остальное? Я не хотела слушать Максима, только его. Боялась слушать, как он станет давать показания. Вот почему я не пошла в суд вместе с ним и Фрэнком. Прежде всего поэтому. А теперь мне было не важно. Он уже сыграл свою роль.

Я двинулась за полисменом. Он открыл дверь в конце коридора. Я проскользнула внутрь. Села сразу за дверью. Опустила голову, чтобы ни на кого не глядеть. Комната оказалась меньше, чем я ожидала. Было жарко и довольно душно. Я думала, это будет большая голая комната со скамьями, как в церкви. Максим и Фрэнк сидели в противоположном конце. Я увидела коронера — худощавого пожилого мужчину в пенсне. Там были еще какие-то незнакомые мне люди. Я глянула на них уголком глаза. Внезапно у меня так и подпрыгнуло сердце — я узнала среди них миссис Дэнверс. Она сидела в конце зала, рядом с ней Фейвел. Джек Фейвел, двоюродный брат Ребекки. Он сидел, наклонившись вперед, положив подбородок на сложенные руки, и пристально смотрел на коронера, мистера Хорриджа. Я не ожидала его тут встретить. А Максим видел его?

С места поднялся Джеймс Тэбб, корабельный мастер; коронер задал ему какой-то вопрос.

— Да, сэр, — ответил Тэбб, — я перестраивал яхту миссис де Уинтер. Это был французский рыбачий бот; миссис де Уинтер купила его по дешевке в Бретани и переправила сюда. Она поручила мне отремонтировать бот и переделать его на яхту.

— Яхта была в полной исправности? — спросил коронер.

— Когда я оснащал ее в апреле прошлого года, да, — сказал Тэбб. — В октябре миссис де Уинтер поставила ее ко мне на ремонт, а в марте она передала, чтобы я оснастил ее, как обычно. Так я и сделал. Это был ее четвертый сезон на море после того, как я переделал бот на яхту.

— Были вам известны другие случаи того, чтобы эта яхта переворачивалась? — спросил коронер.

— Нет, сэр. Миссис де Уинтер сразу бы мне сказала, если бы у нее возникли какие-нибудь опасения. Но об этом даже речи не было. Судя по словам миссис де Уинтер, яхта устраивала ее во всех отношениях.

— Вероятно, при управлении яхтой нужна большая осторожность? — спросил коронер.

— Как вам сказать, сэр… Конечно, когда идешь под парусом, надо быть начеку. Тут я не спорю. Но яхта миссис де Уинтер — это вам не один из тех капризных суденышек, которых полно у нас в Керрите. Их точно нельзя оставлять без присмотра. А это было прочное, надежное судно, которое не боялось даже сильного ветра. Миссис де Уинтер выходила на ней в море при худшей погоде. Да не так сильно в ту ночь и дуло, разве что ветер был шквалистый. Я весь год об этом толковал. Никак не мог понять, как это яхта миссис де Уинтер затонула в такую ночь.

— Но если миссис де Уинтер спустилась в каюту за курткой, как мы предполагаем, внезапный порыв берегового ветра был достаточен, чтобы перевернуть яхту, с этим вы согласны? — спросил коронер.

Джеймс Тэбб покачал головой.

— Нет, — упрямо сказал он. — Не согласен.

— Боюсь, все же, это самое тогда и произошло, — сказал коронер. — Я уверен, что ни мистер де Уинтер, ни кто-либо иной не станет винить вас в том, что яхта перевернулась. Ваша работа безупречна. Вы оснастили яхту в начале плавательного сезона, вы доложили, что она была в полной исправности и готова к выходу в море. Это все, что я хотел знать. К сожалению, покойная миссис де Уинтер на какой-то миг ослабила внимание, и это ей стоило жизни — яхта утонула вместе с ней. Подобные печальные случаи бывали и раньше. Повторяю, вас мы ни в чем не виним.

— Простите, сэр, — сказал корабельный мастер, — но это не все. С вашего разрешения, я продолжу свои показания.

— Хорошо, продолжайте, — сказал коронер.

— Значит, так, сэр. После этого несчастного случая куча народа в Керрите говорила о моей работе всякие гадости. Что я, мол, дал миссис де Уинтер дырявую, прогнившую яхту. Я потерял из-за этого два или три заказа. Это было несправедливо, но яхта утонула, и я ничего не мог поделать, чтобы обелить себя. И тут вдруг садится на мель этот пароход, водолаз находит яхту миссис де Уинтер, и вы поднимаете ее наверх. Капитан Сирл лично дал мне вчера разрешение ее осмотреть. Я хотел убедиться, что я сделал добротную работу, пусть яхта и пробыла под водой больше года.

— Что ж, это вполне естественно, — сказал коронер. — И как, убедились?

— Да, сэр, вполне. Если говорить о моей работе, яхта была в полном порядке. Я облазил ее вдоль и поперек там, в бухте, где капитан Сирл поставил лихтер. Дно в том месте, где она затонула, песчаное. Я спрашивал водолаза, он мне сказал. Яхта не коснулась рифов. Лежала на песке в футах пяти от них, не меньше. На ней нет ни царапины.

Тэбб замолчал. Коронер вопросительно смотрел на него.

— Так, — проговорил он. — Это все, что вы хотели нам сообщить?

— Нет, сэр, — выразительно сказал Тэбб. — Не все. Я вот что хочу знать: откуда взялись отверстия в обшивке яхты? Подводные камни тут ни при чем. Ближайший риф был от нее в пяти футах. К тому же от рифов таких пробоин не бывает. Это круглые дыры. Пробитые каким-то острым предметом.

Я не смотрела на него. Я смотрела на пол. Он был покрыт линолеумом. Зеленого цвета. Я пристально рассматривала его.

Почему коронер ничего не говорит? Почему молчание тянется так долго?

Когда он наконец заговорил, голос донесся откуда-то издалека:

— Что вы имеете в виду? — сказал он. — Какие дыры?

— Их всего три, — сказал корабельный мастер. — Одна на носу, возле якорного рундука, на обшивке правого борта, ниже ватерлинии. Две другие — близко одна к другой в средней части судна, в днище, под досками пола. Балласт сдвинут с места. Раскидан по сторонам. И это еще не все. Кингстоны были открыты.

— Кингстоны? — сказал коронер. — Что это такое?

— Клапаны, которыми закрывают трубы, идущие от умывальника и уборной, сэр. У миссис де Уинтер было устроено на корме специальное местечко. А на носу я поставил раковину для мытья посуды. И там, и там были кингстоны. Выходя в море, их накрепко закрывают, иначе через них пойдет наверх вода. Когда я вчера осматривал яхту, я увидел, что оба кингстона открыты.

Как здесь жарко, как невыносимо жарко. Почему не распахнут окна? Мы задохнемся, если будем сидеть в такой духоте, здесь так много людей, здесь просто не хватает воздуха на такое количество людей…

— С этими дырами в обшивке, сэр, да еще при открытых кингстонах такой маленькой яхте недолго затонуть. Минут десять, не больше. Этих дыр не было, когда яхта уходила с моей верфи. Я гордился своей работой, и миссис де Уинтер тоже. По моему мнению, сэр, яхта вообще не переворачивалась. Ее затопили.

Мне надо выйти отсюда. Надо вернуться в комнату ожидания. Здесь совсем не осталось воздуха, и человек рядом так тесно прижался ко мне… Кто-то впереди встал с места, все сразу заговорили. Я не понимала, что происходит. Мне ничего не было видно. Ах, как здесь жарко, как жарко! Коронер просил всех соблюдать тишину. Сказал что-то насчет «мистера де Уинтера». Мне ничего не было видно. Все заслоняла шляпа женщины передо мной. Теперь встал Максим. Я не могу на него глядеть. Со мной однажды уже так было. Когда это было? Не знаю. Не помню. А, да, когда мы стояли с миссис Дэнверс, тогда, у окна. Сейчас миссис Дэнверс тоже здесь, слушает, что говорит коронер. А перед ним стоит Максим. С пола поднимается жар, наплывает медленными волнами. Дошел до мокрых, скользких рук, коснулся шеи, подбородка, лба…

— Мистер де Уинтер, вы слышали заявление Джеймса Тэбба, который переоснащал яхту миссис де Уинтер? Вам известно что-нибудь о дырах, сделанных в обшивке?

— Абсолютно ничего.

— Вы не представляете, почему они могли там оказаться?

— Конечно, нет.

— Вы в первый раз слышите о них?

— Да.

— Я вижу, вас это потрясло.

— Для меня было достаточным потрясением узнать, что год назад я ошибочно опознал не то тело, а теперь я еще узнаю, что моя покойная жена не просто утонула вместе с яхтой, но что в днище были проделаны дыры с сознательным намерением пустить туда воду и утопить яхту. Почему вас удивляет, что я потрясен?Нет, Максим, нет. Так ты его восстановишь против себя. Ты слышал, что говорил Фрэнк. Ты не должен восстанавливать его против себя. Не таким голосом. Не так сердито, Максим. Он не поймет. Пожалуйста, любимый, прошу тебя. Боже, не дай Максиму выйти из себя, не дай ему выйти из себя!

— Мистер де Уинтер, поверьте, все мы глубоко сочувствуем вам. Без сомнения, для вас было неожиданностью узнать, что ваша покойная жена утонула в каюте собственной яхты, а не в открытом море, как вы предполагали. Я расследую это дело ради вас. Ради вас, и никого другого, я хочу выяснить, как и почему она умерла. Я веду дознание отнюдь не для своего развлечения.

— Это само собой очевидно, не так ли?

— Надеюсь, что так. Джеймс Тэбб только что показал, что в днище яхты, принадлежащей покойной миссис де Уинтер, были проделаны три отверстия. И что были открыты кингстоны. Вы не подвергаете сомнению его слова?

— Разумеется, нет. Он — корабельный мастер. Кому и знать, как не ему.

— Кто присматривал за яхтой миссис де Уинтер?

— Она сама.

— У нее не было матроса?

— Нет, никого.

— Яхта стояла в частной гавани, входящей в территорию Мэндерли?

— Да.

— Любой, кто попытался бы повредить яхту, был бы замечен? В гавань можно попасть с общей пешеходной тропы?

— Никоим образом.

— Гавань ведь у вас укромная, не так ли, и окружена деревьями?

— Да.

— Значит, все же возможно незаметно туда подобраться?

— Не знаю.

— Однако Джеймс Тэбб утверждает, и у нас нет оснований ему не верить, что при открытых кингстонах яхта с этими дырами в дне не продержится на плаву более десяти — пятнадцати минут.

— Именно.

— Следовательно, нам надо отвергнуть версию о том, что яхта была со злым умыслом приведена в негодность до того, как миссис де Уинтер вышла в море. Если бы это было так, яхта затонула бы у причала.

— Несомненно.

— Следовательно, мы должны допустить, что тот, кто вывел яхту в море, проделал отверстия в ее обшивке и открыл кингстоны.

— Полагаю, что так.

— Вы говорили, когда давали свои показания, что дверь каюты была закрыта, иллюминаторы завинчены и останки вашей покойной жены лежали на полу. Так было в ваших показаниях, и в показаниях доктора Филлипса, и в показаниях капитана Сирла.

— Да.

— А теперь к этому присовокупились сведения, что в дне были отверстия и что кингстоны были открыты. Вам не кажется все это крайне странным, мистер де Уинтер?

— Без сомнения.

— У вас нет никаких предположений?

— Абсолютно.

— Мистер де Уинтер, как мне это ни неприятно, я вынужден задать вам весьма щепетильный вопрос.

— Да?

— Каковы были отношения между вами и покойной миссис де Уинтер?

Ну, конечно, опять эти черные точки перед глазами; они плясали, вспыхивали и гасли, пронизывали подернутый дымкой воздух; было невыносимо жарко от всех этих людей, всех этих лиц, и ни одного открытого окна; дверь, оказывается, вовсе не была рядом, она была куда дальше, чем я предполагала, а пол все поднимался и поднимался мне навстречу…

И тут из странного тумана, окружавшего меня, раздался голос Максима, громкий и ясный:

— Выведите кто-нибудь мою жену из зала! Она сейчас потеряет сознани



Дафеа дю Море


Рецензии