Иванчик

   Так, по детской дразнилке, деревенские зовут молодого плотника Ивана Кочкина... Нынче Иванчик не на работе, нынче он вместе с одосельчанами в колхозном клубе, в переднем ряду сидит: бледный, молчаливый, только по горящим глазам и видно, что ещё жив. Милиционеры у него по бокам. Суд идёт над мужиком -- в утоплении односельчанина обвиняют -- в грехе тяжком и непростительном...
   А тремя месяцами раньше, здесь же, в этом самом клубе судили тракториста Федьку. За то судили, что якобы он убил Иванчикова брата Мишку -- на почве ревности жизни человека лишил. Судили-рядили, да и оправдали за нехваткою каких-то там уликов. А ведь вся деревня гадала, сколько Федьке припаяют. И, так-как "вышка" у нас давно отменена, то и сошлись на том, что не меньше десятка лет париться убивце, а то и все пятнадцать. Н-даа, а оно вон как обернулось-вышло! Оправданного, до мослов исхудавшего за время следствия Федьку, из-под милицейской стражи освободили тут же, в клубе. Мать и увела его домой. Не свистали им вослед, не кидались комьями; шли и шли они понурясь, в одиночестве, и в калитку вошли, назад ни разу не оглянувшись.
   Не поверил Иванчик в невиновность Федькину; не поверил и месть лютую замыслил -- прикончить гада при первом удобном случае. Однако
сомнения нет-нет да и вынуждали мужика без злобной накипи порассуждать о случившемся горе: неуж-то из-за Настёхи всё, неуж-то из-за этой непутёвой? Знал Иванчик, что его брательник Мишка с Федькой чуть ли посменно с ней... Дрались, ага. Дураки, было бы из-за чего: Ни кожи, ни рожи, глазищи на пол-лица и те ведьмины: взглянет -- оторопь берёт! На них, на Настёхиных зенках, пацаны и помешались. Люди им: бросьте дурить, робятки: вам что, в деревне невест мало? Оглядитесь, вон какие красотки" -- что вы её словно несмышлёныши куклу один у другого из рук рвёте! Да разве услышат...
   Иванчик вспомнил, как на суде измождённый, небритый Федька на вопрос судьи слабым голосом отвечал: "Да, мы крепко тада поругались, но не дрались. Потом он поотстал, а я пошёл дальше... домой пошёл... один. Бодьше мы не виделись." -- "Громче! Говори громче!" -- требовали с галёрки. Федька покорно повторялся, но ничуть не громче прежнего, а всё так же тихо, с хрипотцей.
   ...Стоял месяц декабрь -- новогодье близилось. Долго земля стояла чёрной: морозило сильно, а снежку... А позавчера обломилось -- столько накидало впору вешки по дорогам расставлять, не блудить чтоб -- так замело-запуржило.
   С возом дров, на бесконечно уставшей старой кобыле Пегой, Иванчик с трудом пробивался из ближайшего перелеска к дому. Ему осталось миновать мосток через Безымянную и он -- у родной калитки. Перед мостком речушка делает крутой изгиб и в том месте образовалась довольно широкая и глубокая заводь -- бучило. Зимою там, у пробуренных лунок, частенько сиживают рыбаки, в основном, городские -- деревенским не до баловства. Однако, есть "баловники" и из местных. А что, окунёк да щучка в Безымянной водятся; урвал минуту свободную и -- сюда, с удочкой, глядишь, на сковородку и наудишь. Стрежень речки и в лютую стужу не замерзает, только парком курится.
Именно подле него жаднее всего берёт наживку рыба, оттого-то, рыболовы и стараются подобраться к воде как можно ближе, ежеминутно рискуя быть выкупанными в ледяной купели.
   Поскольку день был будничным, пасмурным и, по приметам, совсем не клёвым, на льду бучила у самой кромки сиротски маячила согбенная фигурка рыбака-одиночки... Как опасно близко подобрался он к чёрной, как уголь воде! Вот бесшабашный; городской, поди, неопытный... Или жадный? Утонет же...
   И ведь случилось: рыболов исчез из виду! И тотчас "проявился"... И вновь пропал... Рыбак барахтался в полынье. Вынурныв очередной раз, рыбак отчаянно возопил: "Памаги-и-ите! Памаги-и-ите!"
   Иванчика будто током шибануло: вопил тракторист Федька -- о помощи просил убийца его брата Мишки. Заколотилось в груди у Иванчика, сильно заколотилось и -- мысль: "Ну вот, и руки марать не придётся..."
   От него до утопающего было не больше ста шагов... Иванчик тпрукнул; кобылёнка остановилась, со вздохом облегчения встала, как показалось кучеру. Сам он неспешно полез за куревом, подпалил сигаретку... Дымок витиеватой струйкой поднялся строго вверх... Однако, к оттепели. Федька всё ещё барахтался, звал на помощь, но всё слабее и слабее.
   Нет, Иванчик не злорадствовал, глядя на утопающего, совсем нет, думал только: "Видать и вправду бог шельму метит." Ему оставалось только наблюдать за исполненьем кары божьей. Горько усмехнулся, взялся за вожжи... "Чего тут глядеть?" И тут будто шилом в сердце его
кто-то саданул. И ещё! И ещё раз!.. И он с криком "Держи-и-ись!" со всех ног кинулся к утопающему врагу...
   Иванчик не успел. Он был совсем рядом с полыньёй, он даже бросил Федьке вожжи, но тот выбросил из ледяной воды правую руку с намертво зажатым в ней оранжевого цвета пластиковым удилищем, словно о чём-то сигналил кому-то, водица над ним сомкнулась... Больше Федька не появился. А от моста вниз к речке катился кто-то колобком и на ходу кричал: "Ва-а-ань, што тама? Што тама, Ва-а-ань?"
   "Что-что... Беда тут, вот что. -- одними губами "отвечал" Иванчик. -- А я свидетель той беды... Да только ли свидетель?"

                Владимир ХОТИН, 30.08.2017