Целая Вселенная

"Сколько раз я клялась молчать, полагая, что это чувство — обуза, ненужная трата времени и груз, но оказалось: грузом была я".

Наступил май. Тёплый ветер ласкал щёки, словно хотел залечить какие-то забытые раны. Женя сидела на качелях и смотрела вдаль, на бледно-розовый закат. Небо было похоже на пастилу и радовало своей красотой, но где-то в глубине души хотелось непременно его попробовать. Медленно плыли облака самых разнообразных причудливых форм, поблескивая в лучах закатного солнца.

Вокруг стояли высокие дома, но как будто бы никого и ничего больше не было. В такие минуты она была не то чтобы счастлива. Только в такие минуты она и жила. Всё было отражением Бога, его красоты и величия. Как бы мне хотелось описать это состояние, но — Боже правый! — нет таких слов. Любая попытка облечь в форму то, что происходит внутри — лишь жалкое подобие гения.

Его можно сравнить с тысячей бабочек, которые взлетают, взмахивая голубыми крылышками, или с водопадом, который шумит, сметая всё на своём пути; можно сравнить с бескрайними просторами Сибири и бледно-жёлтыми полями; а ещё — с шумом моря и игривыми волнами. Да с чем угодно! Но только это будет всё не то, потому что недостаточно, потому что не бывает таких слов, не бывает…

В одной такой секунде была целая Вселенная. За секунду можно было прожить столько чувств, столько эмоций: радости, тепла, нежности, боли, горя, обиды, стыда, гнева. И всё это клубилось в душе, перематываясь, словно нитки, путаясь, мешая понять, что следует оставить, а что — убрать. Женечка плакала то ли от боли, то ли от счастья, то ли от собственного бессилия перед этим.

Так уж устроен ход жизни, что иногда мы разубеждаемся в собственном величии. Природа величественна, человек — нет. Человек вообще чаще всего жалок. Сам в себе сомневается. Не верит. Ищет подвох и лазейки, что-нибудь такое, что было бы доказательством либо его величия, либо его никчёмности, либо одного и другого сразу. Не поэтому ли мы так жаждем любви, но злимся, не желая в неё верить?

Женечка плакала от чувств, которые переполняли её. Они кипели, словно молоко на плите, переливались через край, шумели, бушевали, будто море в шторм, и невозможно было с ними совладать. Такое происходило часто. О, если кто-то сталкивался с таким хоть раз, то поймёт. Величие Бога можно познать именно силой этих чувств, когда Он, всё ещё щадя нас, всё-таки превышает наши человеческие возможности.

Хочется писать именно об этом и больше ни о чём, о том, как руки хватаются за волосы, а потом за горло, о том, как вырываются нечленораздельные крики, и лишь едва слышно: «Господи, за что? Не хочу, пожалуйста...». Писать о том, как тело, маленькое и бледное, сворачивается в клубочек на полу и тихо всхлипывает от обиды на весь этот мир за ту тяжесть, которую приходится нести.

«Вот ведь как, – говорит Женечка, успокоившись, – что за чушь! Не бывает такого, я читала, что есть ещё метод, сильный, попробую!». Потом призадумывается и добавляет: «А если не поможет, к гадалке пойду или гипнотизёру, пусть снимают с меня весь этот карнавал!». И ведь не поможет, и пойдёт, и сделает, и будет наказана за это долгой, мучительной болезнью. Она будет лежать в бреду, в лихорадке, не в состоянии открыть глаз и станет молиться: «Господи, только б выжить!».

Но это потом, а пока Женя просто плачет. Потому что того требуют обстоятельства. Потому что любовь обостряет любое чувство, делая жизнь невыносимой. Она открывает глаза и не понимает, когда успела попасть домой. За окном стемнело. Чувства бьют через край, переполняя её и заставляя неподвижно лежать, время от времени выгибая спину в том месте, где хранится этот неиссякаемый источник силы.

«Кто же ты такой? Зачем пришёл? Уходи! Убирайся! Я тебя ненавижу, за всё ненавижу! Ты притворяешься! Я не хочу! Это не любовь! Убирайся к чёрту» – и снова рыдает, бьёт подушку. Прячется под одеяло и говорит: «Не смотрите на меня, я не хочу!». И она права. Ей в самом деле больно и плохо, ей в самом деле ничего не хочется. Ей в самом деле тяжело от того, что она помнит слишком много того, что не в состоянии понять.

Он снова снился. Улыбался, как раньше, когда он был таким хорошим и замечательным. Таких больше не было и не будет, и он уже таким не будет. Теперь он злой, суровый. И Женя не уверена, что Миша вообще когда-нибудь улыбается. Только смеётся ехидно и гадости говорит. Она трясёт бессильно кулачками и кричит в исступлении: «Вот я тебе покажу! Ты получишь у меня!».

А ведь знает, что не получит. Столько нежности, столько трепета, столько…любви? Бог ты мой! Что за странное слово! Не она ли, гордо вскинув голову, девять лет назад говорила, что любит только книги и только науку? Не она ли говорила, что весь мужской род не представляет никакого для неё интереса? Впрочем, Женя и сейчас этого не отрицает, правда, кое-что не поддаётся её влиянию, но это временно. Временно.

Снова тепло. Внутр снова распускаются сады. Светит Луна. Мерцают звёзды. Льются реки. Сосновый лес. Небо. Бесконечный дороги. Целый мир, чёрт бы его побрал! «Мальчик мой! Только обнять… Погладить твой лоб, губы, шею. Иди ко мне, мой дорогой… Впрочем, убирайся!» – обычная концовка. Каждое такое состояние заканчивается одинаково. Ещё и мечта пнуть его хорошенько никак не отступает.

Иногда Женя ложится спать, нежно окутывая его этим странным теплом, которое появляется из ниоткуда и никуда не уходит, молится с блаженной улыбкой на лице, а утром ненавидит себя за это, ходит, ругается: «Тоже мне важность какая! Дался он мне! Ненавижу! Гад ползучий! Да я ему покажу, что он мне и не нужен вовсе. Будет знать!». К вечеру успокаивается — и всё по кругу.

Как-то раз Женя собрала сумку с чем-то смертельно важным и приехала в какой-то тёмный закаулочек, где жила, как ей сообщили, хорошая ведунья. Она медленно вошла в квартиру, где сидела старая женщина и внимательно на неё смотрела. Вижу, говорит, на сердце у тебя неспокойно. «Ясен пень, – подумала девушка в ответ, – душу мне всю вытряс гад. Будет тут спокойно!».

– Сударыня, извольте мне помочь.
– Слушаю.
– Нужно человека забыть, не получается.
– Присаживайся. Это будет дорого стоить.
– По рукам. Вы лишь постарайтесь, чтобы эффект был.

Спустя несколько часов безумно раскалывалась голова, тошнило. Женя возвращалась домой, еле перебирая ногами, и радовалась, что, наверное, сейчас всё сработает. Ночью она повалилась без сил на кровать, но с утра так и не смогла проснуться. Долгий, мучительный сон, где она шла по длинной дороге, никак не заканчивался. Вокруг были только змеи и болото. Они устилали всё собой, и казалось, что это был змеиный ковёр, который жалил и жалил.

Несколько недель она пролежала неподвижно, пребывая в диком бреду. Ей чудился сатана, который пришёл за ней и требовал отказаться от Бога, сулил смерть и адские муки, а она изо всех сил молила: «Нет, не надо, я не буду больше… Я клянусь, не буду!». Но кошмар не заканчивался. Ей чудилось, что кто-то ходит по квартире, она слышала разговоры, но не могла встать, да и ничего не могла. Наконец её отпустило. Женя открыла глаза.

К её великому удивлению и, наверное, разочарованию, всё было, как прежде. Только тяжесть бреда сдавливала виски. Миша, казалось, сидел рядом и иронизировал по этому поводу. Хотелось его треснуть. Почему она чувствует его присутствие? И как же это бесит! Женя повалилась на кровать, но сейчас она была счастлива тем, что жива и свободна. Девушка решила больше не связываться с потусторонним миром. «Ну, его, – говорит, – уж лучше так!».

Шло  время. Многое менялось, но одно оставалось неизменным. Сколько было исписано страниц! Тысячи, и всё ради того, чтобы просто забыть. Никогда не вспоминать. Уехать. Выйти замуж и зажить, как нормальный человек. Но каждый раз Женя расстраивалась только больше, потому что после очередной удачной попытки, которая приносила облегчение и свободу, всё снова возвращалось.

– Да что ж ты за тварь-то такая! – возмущалась она, гневно ходя по комнате, – как отделаться от тебя? Ненавижу, что приехала в этот город! Ненавижу эту встречу! Тебя! Твой голос! Ну, ничего… Я уеду, и мне снова будет хорошо, и ты меня больше никогда не увидишь. Вот! И никогда ничего обо мне не узнаешь.

И надолго эта мысль успокоила Женечку. Она жила, училась, стала рисовать и занималась наукой, читала лекции студентам и изучала испанский в надежде, что скоро сё изменится. Полгода она прожила с этой надеждой, пока не исполнилась другая её мечта. «Уехать сейчас означает лишиться этого, но я не могу, не могу. Ладно, через год!» – решила она.

Жить было значительно легче. Гнев и холод защищали её сердце. Она начала вновь влюбляться и даже встречаться с мужчинами, смеяться с ними, ходить в кино. Жизнь вроде становилась ярче, но не могла сравниться с тем, что было прежде. Ни моря, ни леса, ни луны внутри не было. Это были просто люди, хорошие, добрые, но без той глубины. Как будто открываешь дверь и видишь там просто комнату вместо того, чтобы увидеть целую Вселенную.

Хотелось как с Мишей. Только так и хотелось! Но чтобы с кем-нибудь другим. И ему назло, конечно, тоже, и себе на радость. «Вот если узнает, обзавидуется, – думала она, потирая руки, – сейчас мы найдем!». И молилась каждый вечер: «Боже, дай мне мужа, которого бы я любила, чтобы забыть это недоразумение! Боже, дай, дай, дай! Хочу замуж! Дай мужа! Дай мужа! Дай! Дай! Дай!».

А иногда ей виделась иллюзия этой глубины. Вот гуляла она как-то под ручку со своим новым воздыхателем, и чудилось ей, будто это то самое. Такое же! Очень уж хотелось в это верить! Но не было целого мира ни в одно песне, ни в одном стихе, ни в одном закате. Да и то, что писалось, было мертво, было напрочь лишено жизни. Не рождалось Вселенной, как не родится костёр от сырых дров.

Наконец пришла она, удивительная женщина, которая сказала: «Я знаю, как тебе помочь. Давай попробуем? Ты сможешь его отпустить и забыть, пойти дальше и выйти замуж». Женя радостно согласилась. Она поверила. Сначала ей показалось, что и правда получилось. У остальных же получалось. Но единственное, что из этого вышло: внутри снова расцвёл сад, запели птицы и там, внутри беседки, сидели двое, крепко обнявшись.

Женя махнула рукой. «В самом деле, что уж тут сделаешь? – подумала она, – коли это мой крест, так пусть будет. В конце концов… и в этом есть плюс. Я стала настоящей женщиной, которая может и любить, и прощать, и быть неправой, а быть может, это важнее, чем книги и наука?». Вот так она и живёт с этими птицами, звёздами, дорогами внутри. Всё-таки Вселенная там, где, кажется, ничего нет, это настоящее чудо.