Всадник без головы

Однообразие. Застыли
и синь, и облако вдали,
Пегас поэзии (приплыли)
стучит копытами в пыли.

И даже луч с небес нисходит
однообразием томим,
чего-то ищет – не находит,
о чуде грезя – пилигрим.

Растрескавшимися губами
мир выдыхает тяжко: “ох”,
с почти потухшими глазами
он спекся, выдохся, иссох.

Грядет бессилия удушье,
когда ни возгласа, но тишь
предгрозового равнодушья
в душе сгущается. Услышь!

Гром настигающего чуда:
залётный ветер перемен,
неприхотливый, как простуда
тебя готов поднять с колен

и водрузить честолюбиво
на вновь окрепшего коня,
дабы тот высек из огнива
успех, подковами звеня!

Уж огнедышащие строчки,
гляди, летят из-под копыт,
сметая звездочки-плевочки,
и хороня мещанский быт.

Пегас же, хвастая сноровкой,
то посулит “и вечный бой”,
то брызжа молнией-издевкой,
тебя возносит над толпой.

Но голова то, где, родная..?
Осталась, может, в облаках..?
И не видать конца и края
разноголосице в стихах.

Знать, на коне гарцует тело,
а в нем заблудшая душа,
что лихо впитывает, смело
многоголосицу, спеша

куда, зачем? Сие есть тайна
для шебутного ездока,
видать, Пегас то не случайно
стремится ввысь, за облака!

И неизвестно, чья же шашка
так лихо голову снесла,
и где теперь глава-бедняжка..?
Тут проникает в душу мгла

из инфернального портала,
куда летит надменный конь...
И вдруг почувствуешь: устала
рука писать, погас огонь

в непритязательном камине,
так непохожим на портал,
где что-то тлеет и поныне –
коня двусмысленный оскал..?

А за окном свежо и слякоть –
то послевкусие грозы,
листвы истерзанная мякоть,
осколки в лужах бирюзы...

Но лист исписан до предела,
благоухая чернотой,
впитал в себя и дух, и тело,
так изумительно! Постой!

Нежданно, поступью парадной,
казалось, конь-тяжеловоз,
на суд Сети всеядно-жадной,
в пылу написанное свёз.

То голова вернулась снова,
охолонив походный жар,
переиначив чудо-слово,
лишив убийственности чар!