Игра в классы

ИГРА В КЛАССЫ

Борис Ихлов

«О, мама, юный принц мимо нашего дома проскачет, как же я могу быть в это утро прилежной? Покажи, как мне волосы заплести, подскажи, какие одежды надеть. Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама? Да, я знаю, не блеснет его быстрый взгляд на моем окне, во мгновение ока умчит он из глаз моих, только флейты гаснущий напев долетит ко мне, всхлипнув, издалека…»

***

История класса «Г», класса физиков, выпуска 1973 года физико-математической школы №9 города Перми отсутствует в школьном музее. Некоторые сведения содержатся в коротких рассказах Яши Львовского, но события в них сильно искажены.

Учителя
Ну, например, в рассказе о его визите в Грузию Яков пишет о замечательных душевных качествах грузин и о вводе войск.
Нас арестовывали, судили, приговорили к штрафам за митинг, посвященный трагедии в Тбилиси. Но мы, когда уже готовили акцию, прекрасно знали, что «трагедия» - миф от Демократического союза, от
Валерии Новодворской. Запад заказал акцию – ДС выполнил. Причем миф поддержал официальный кинематограф – сразу в нескольких фильмах. А на самом деле не было никаких саперных лопаток, нам же звонили из Грузии. И вся эта история - провокация, организованная грузинским КГБ по заказу Шеварднадзе, целью которого было сесть удельным князьком на грузинском хуторе.
Потому мы сначала изложили координатору митинга Мише Плаксину, университетскому либеральному математику, всё, что думаем, что для пермяков  этот  митинг  -  чуждый,  то есть, мы выступаем как пастыри для стада,  то есть - как сволочи, ничем не лучше КПСС. И пришли мы на митинг лишь с тем, чтобы обсудить местные проблемы - к чему, собственно, нам и удалось свести собрание.

Кто мы? Мы марксисты-подпольщики, Группа продленного дня. Мы те, кто не согласился с той грязью, которая была разлита по стране и которая легализовала себя после 1991 года. Мы хотели сделать жизнь лучше. Мы знали, на что идем – и не пожалели свои шкуры, мы пожертвовали своей жизнью в науке. Больше – мы не струсили, мы рискнули самой жизнью.
«… и никто не заметил дара моего и кому он был предназначен».

Пишет Яков, что ему, когда он поступал в университет, несправедливо поставили тройку за сочинение, кто-то вмешался. исправили на 4.
Мы ходили в школу юных физиков при ПГУ, все в ПГУ знали. что мы на голову выше тех, кто поступал на физфак. На вступительном экзамене по письменной физике я решил сложную задачу, за мелкую помарку мне снизили оценку - но мне и в голову не пришло идти качать права.
И врет Яша. Не потому он не уехал в МГУ, что голова болела, как он пишет. А потому, что мама его не пустила, с его абсолютной неприспособленностью ни к чему, а главное - с его нарочитыми заморочками он не выжил бы без мамы в чужом городе.

И не предлагала наша классная руководительница Галина Самойловна Царева, как пишет Яша, варианты заданий в МГУ всем и каждому, не было этого.  Во-первых, касательно Ландо, Норина, Шварца, старше нас на год, из математического класса, и прочих школьных знаменитостей, о ком пишет Яша, их судьбу решали другие люди. Во-вторых, половина нашего физического класса пошла в мединститут, один уехал в физтех, человек 10 - в политех, на физфак в ПГУ - двое, на геофак - трое, человек пять - в военные училища, на мехмат – двое, один – на биофак, один – на филфак ПГУ. Ни один не поехал в МГУ! А задания по физике и математике в МГУ публиковали (с решениями) в "Кванте".

И еще врет Яша, дескать, учителя у нас были – первый сорт.
Дальше я вслед за Яшей буду называть людей, имена и фамилии которых мало что скажут непосвященному читателю – но именно эти фамилии есть летопись и пермской физико-математической школы №9, и физического «Г» класса 1973 года выпуска.

Яков называет литераторшу Елену Николаевну – жену основателя местной школы психологии в пединституте Мерлина, закончила Казанский университет, имела еще и образование психолога. Но как литераторша - средняя, с Раисой Моисеевной Файн из 97-й, по чьим конспектам поступали в любые вузы страны - не сравнить.
Говорят, Мерлина пыталась внушить ученикам любовь к Маяковскому. Ага. Как можно было пытаться рассказывать о Маяковском, минуя поэму «Человек»: «В ковчеге ночи новый Ной / Я жду в разливе риз  / Сейчас придут, придут за мной / И узел рассекут земной / Секирами зари. / Идет, пришла, раскуталась, Лучи везде, скребут они, / Запели петли утло / И тихо входят будни / С их шелухою сутолок…»
Хотя… хотя Мерлина  -  душа-человек. Как-то попались в одном из текстов Шилка и Нерчинск. Какие ж вы за русские, говорила Елена, если не знаете, что это за места. Однажды попросила назвать наиболее значимую характеристику, которую дает Достоевский Лебезятникову: «Эх, если б были живы мои родители, как бы я их огрел протестом!»
А жизнь – жизнь такова: сын ее, Валера Мерлин, увез маму  в Израиль, стал там профессором на ниве изучения холокоста. Елена же веру тамошнюю не приняла, потому были проблемы с похоронами. Однако Валере все-таки удалось закопать маму на израильском кладбище.

Восхваляет Яша и преподавателя радиоэлектроники Кордуна Ореста Николаевича, и учителя физики Новоселицкую. Но физику вела Адель Нисоновна отвратительно, занудно, с огромными паузами… и не знала ответ ни на один вопрос, который я спрашивал, всегда говорила: "Подумай". Половину 9 года обучения Адель Нисоновна преподавала нам то, что в других школах изучали в 8-м классе. В результате оптику, электричество и магнетизм, термодинамику – пробежали галопом по Европам. 
Задала нам Новоселицкая написать реферат, предложила разбиться на пары. Я выбрал тему элементарных частиц и в пару на свою голову - Славу Кочеткова, средненького ученичка.  Тот  ни черта не делал,  в  последние два дня я написал за него его часть реферата, которую он с трудом озвучил. Ему Новоселицкая поставила 4, а мне 3.
Кордун - да, прекрасный электронщик, но как школьный преподаватель - средний, кроме того, никто никогда не получал от него пятерку - по той причине, что радиоэлектроники нет в аттестате. В ПГУ Кордун тоже вел какой-то предмет, но на физфаке таких было много.
Лучом света в темном царстве было Елена Леонидовна Бандурко, учитель химии. Любил ее не только я, но весь химический класс. Кроме, как оказалось, Галки Сокальской, которая меня и затащила в комитет комсомола. С удивлением узнал, что «отношения у ней с химичкой не сложились». Галка отучилась на экономфаке ПГУ. Из химиков еще помню Риту Денисову, чудесную девчонку, закончила химфак ПГУ и через 30 лет, уже выйдя замуж и переехав в Израиль, призналась мне в любви…

Историю нам читала отпетая сталинистка, она читала по конспекту, иногда для убедительности разворачивала конспект в нашу сторону. Начало ее занятий меня потрясло: это был первый урок, еще не было никакого домашнего задания, но она меня подняла, задала вопрос, на который я и ответить не успел, посадила и… я и не думал, что а этим последует. А последовала двойка в журнал! Стоит ли говорить, что больше ничего ни из ее лекций, ни из учебника истории я запомнить не был в состоянии.
Спасибо, на госэкзамене по истории и по обществоведению присутствовала директор школы, Зинаида Сергеевна Лурье, добрая душа, спасла, поставили мне четверку, а иначе не миновать бы мне двойки.

Что до наших участников олимпиад – ни один из них никогда не отвечал урок историчке. Но имел по истории пять в аттестате. И по обществоведению тоже. Никто из них никогда ничего не рассказывал по литературе, не отвечал задание по астрономии… Никто! Но все имели «пять».
Всё обучение в этой хваленой элитной физико-математической школе – профанация. Разве что больше уроков по физике и математике.
Обратная ситуация была в университете: никто на меня не давил. Потому историю КПСС я сдавал исключительно на «пять».

Экономическую географию вела дама, от которой было только одно спасение – бегство. И мы сбегали от нее через Комсомольский проспект, в кинотеатр «Октябрь», мы смотрели любые, самые глупые фильмы, только бы ее не слушать. У нашей англичанки выговор был – помесь французского с нижегородским, умудрилась за год ничему нас не научить.
Астрономию сначала вел Кордун, ничего особенного в его преподавании не было, затем его сменил какой-то неприметный мужичонка. Физкультуры у нас, у физиков, практически не было. Царева вела математику, вела неплохо – но пятерки мне не ставила принципиально.
Два года хождения по мукам.

Классная руководительница
В физическом классе висел потрет Лобачевского – и этот портрет был моим настроением в течение двух лет. Это изображение лютого одиночества.

Почему Царева невзлюбила меня? Черт знает. И особенно невзлюбила после областной конференции ВЛКСМ, куда меня послали делегатом от школы №9. Я попросил слова. И рассказал, что вся работа ВЛКСМ в Пермской области – это работа для галочки, ничего существенного не делается, а проблем – прорва. После выступила одна комсомольская чиновница, которая призвала решительно меня осудить. Однако публика мне аплодировала. Конечно, после конференции меня с позором изгнали из школьного комитета комсомола, а толстенькая завуч Лидия присоединилась к Царевой в нелюбви ко мне.

Настолько невзлюбила меня Царева, что предлагала покинуть стены школы, дескать, плохо успеваю. Хотя половина класса училась явно хуже меня. Когда узнала Царева, что я еще учусь и в музыкальной школе, она устроила мне допрос с пристрастием, потребовала, чтобы я бросил муз. школу, ибо физика требует всего человека. Отказал я Царевой, что ее еще больше озлобило. Знала бы она, что я еще посещаю школу юных биологов и школу юных химиков при университете…

Допросами Галина Самойловна не ограничилась и организовала мне аутодафе: вывела перед классом и предложила всем обсудить мой омерзительный характер и мое отвратительное поведение. В чем конкретно состояли отвратительность и омерзительность, она предварительно не сообщила, потому все молотили кто в лес, кто по дрова. Но высказывались все, за редким исключением.
Государственный экзамен по алгебре я написал на «отлично», безукоризненно решил все задания. Но Царева поставила «четыре». На мой вопрос, почему, Царева ответила: «А зачем тебе пять?»

- Зачем ты вспоминаешь, - сказал Лёха Егоров, - это было так давно. Зачем тащишь свою обиду через всю жизнь, не пора ли простить, забыть… Неужели ты тогда переживал из-за этой мелочи?
Для меня это было не мелочью. Простить – не простил, забыть – конечно, всё уже забыл, в том смысле, что не вспоминаю. Но в памяти отпечаталось.

История школы – это история ее учеников. История 9-й школы - это Гриша Баршевский, который создал банк БиС-кредит, обворовал вкладчиков и бежал в США. Это сын Юры Трутнева, который учился на двойки, но пригрозил учителям, что его отец с ними разберется – и учителя стали ставить ему пятерки.
История – это отпечаток. Его можно забыть, но нельзя стереть.

Одноклассники
Часть класса была сформирована из тех, кто раньше уже учился в 9-й, в науку эта часть и не сбиралась.
Саня Сенчихин, силач, добряк, душа-человек, научил меня играть на гитаре, ушел в военный вуз.
Леша Лядов, поклонник той самой, кем был увлечен и я, тоже не собирался становиться физиком, он собирался становиться сотрудником КГБ. С этой целью изучал что-то такое… Например, запоминал, сколько стоят разные нитки, еще какую-нибудь чепуху. Ему казалось, что этого потребует профессия чекиста. Разбился в авиакатастрофе.
Коля Князев отучился с нами лишь год, уехал в Москву, в школу-интернат, поступил в МХТИ, вернулся в Пермь на оборонный ПНИТИ. Как-то был в Лондоне в командировке, и, поскольку воображала был неимоверный, решил, что легко может заключать договоры с англичанами от имени фирмы… Жизни его учили по возвращении, уже в КГБ. Восстанавливался он долго, сначала плохо было с речью.
Иринка Бойко одна из немногих в классе, кто по-доброму относился к мне, после мединститута уехала к мужу в Венгрию. Наташка Гордеева, душа, тоже всегда жалела меня – закончила мединститут, стала красавицей еще на втором курсе, вероятно, счастливо вышла замуж. Зоя Руденко отучилась с нами год, закончила мединститут, развелась, хотя с мужем прожила немало. Зоя и муж ее стояли у истоков нашей подпольной организации «Группа продленного дня», позже – Союз коммунистов, позже – объединения «Рабочий».
Лёша Садиков, сын крупного инженера политехнического, отучился год, уехал в Москву, в школу -интернат, закончил пермский политех. Тоже страшный воображала, полагал что он великий ученый. Ему повезло, женился на красавице Танечке Злобиной с филфака. Но спился, Татьяна с ним развелась.
Яша Львовский еще в начале 90-х попал в автокатастрофу, с тех пор у него плохо с речью.

Лёха Егоров тоже не собирался становиться физиком.
- Как ты, Ихлов, мог – с этим быдлом, с этим пролетариатом? – возмущался Лёха Егоров.
- Лёша, ты не имеешь понятия, что такое пролетариат. Из марксизма ты знаешь только общие фразы, ты в марксизме – ни уха, ни рыла, с рабочими ты встречался только случайно и ненадолго.
- А ты у станка не стоял!
- Почему??? Стоял, и довольно долго, делал запчасти для байдарок, люверсы, стрингеры и прочее. И строителем работал (плотником и каменщиком), и кузнецом, и штукатуром, и кровельщиком.

Тогда Лёха Егоров начал сыпать ветхозаветными, заплесневелыми, примитивными штампами, которыми в изобилии штампует чугунные головы обывателей мировая буржуазия: «Ленин – кровавый». Или: «Ленин все делал не по Марксу, условия-то не созрели». Или: «Он всё сверху…» И показывал руками, как Ленин сверху, сверху насаждал на бедную Россию (а Лёха любит Россию и не любит евреев) – этот западный коммунизм… Словом, Ленин устроил жуткий эксперимент, сгубил массу народу. Лёха, правда, упустил враньё про немецкие деньги для большевиков, про шпионство Ленина и самый главный миф – что у Ленина якобы был сифилис головного мозга.
Первая буржуазная революция в Англии закончилась реставрацией Стюартов. По Франции буржуазная революция гуляла полтора столетия. Воображаю встречу Лёхи Егорова с Кромвелем или Робеспьером: «Вы что удумали, паразиты, условия-то не созрели! Кровавый Кромвель, кровавый Робеспьер, сколько народу погубили, всё сверху, сверху хотели! Жиды пархатые. Англо-саксы».

Наступит другой день – и Лёха Егоров забудет про евреев, и не вспомнит. Но я-то помню: как-то после демонстрации 9 мая мы ехали в автобусе к нему в гости чего-нибудь выпить и закусить. И Лёха на ровном месте оскорбил ветерана войны. Тот ему ничего не сделал, Лёха его просто так оскорбил.

Филолог Лёха Егоров закончил университет и в свои 67 лет так и не узнал, что он тоже пролетарий.
Филолог Лёха Егоров за годы учебы узнал только КПСС-овский эрзац-марксизм, в свои 23 года Лёха навсегда остановился в развитии.
Но главное в другом: праздный Лёха Егоров в жизни не выступил против несправедливости, в жизни не получал по башке от властей, но пытается декламировать убогие буржуазные штампики… Лёха Егоров никогда никого не защитил, никогда не подвергал свое личико опасности. Лёха Егоров – обыватель. А мне скучны обыватели.

Обыватель всегда готов принизить не обывателя, обыватель считает собственное существование образцом и не переносит иного существования, он требует, чтобы не обыватели жили его обывательской жизнью. Всё, чему не обыватели посвятили свои жизнь, все их стремления к лучшему, все их жертвы обыватель всегда готов обгадить.
А история – история не игра, она не прощает невыученных уроков.

Пролетариат
По характеру труда пролетарий – тот, кто не имеет средств производства и потому вынужден продавать свою рабочую силу («Антидюринг»). По содержанию труда пролетарии разнородны, физики с математиками хотят продлить смену, у них труд интересный, рабочие – сократить, у них труд отупляющий, обезличивающий (Маркс, «Экономическо-философские рукописи 1844 года»).
«Буржуазия всегда готова обвинять рабочих в лени, пьянстве, беспорядочных половых связах», - пишет Энгельс. Они не буржуазия, наши выпускники физико-математической школы. Но все обвиняют рабочих в лени, пьянстве, беспорядочных половых связях.
В книге «Положение рабочего класса в Англии» Энгельс объясняет, что рабочих к такой жизни толкает нищета, тяжелый труд, безвыходность. Но дело в другом: как могут те, кого рабочие обувают, одевают, кормят, кому строят дома и т.д., плевать в рабочий класс? Ведь они такие умненькие и чистенькие исключительно за счет того, что кто-то вынужден заниматься черным трудом.

Парадокс истории в том, что в одну и ту же эпоху отыграли свою историческую роль и рабочий класс, и классы советской физико-математической школы.
Ли Смолин пишет о деградации физики. Но деградирует не только физика (как и биология или медицина), а вся культура в целом, включая мировую литературу, включая Нобелевский комитет.
Деградировало международное рабочее движение: оно вполне удовлетворено капитализмом, оно не будет восставать против обезлички, если ему хорошо заплатят.
Вчера немецкие рабочие аплодировали Гитлеру, советские рабочие – антикоммунисту Сталину, который санкционировал пытки, итальянские рабочие – Муссолини, японские рабочие – императору Хирохито, венгерские рабочие – Хорти, китайские трудящиеся – антикоммунисту Мао Цзэдуну (10 млн жертв репрессий), албанские – антикоммунисту Энверу Ходже.
Позавчера американские рабочие мирились со зверствами солдат США в Северной Корее, Вьетнаме, вчера – в Ираке, Югославии, Афганистане, Ливии, Сирии. Сегодня рабочие всего мира не только стараются не замечать фашизм на Украине, они аплодируют фашизму в Польше, Эстонии, Латвии, Литве, всему мировому фашизму во главе с Соединенными Штатами.

После школы
По окончании учебы оказалось, что мы не можем обойтись друг без друга. Не все, примерно половина класса. Те, кто считал себя элитой, и те, кто свои способности ценил низко – никогда не приходили на наши встречи.
Мы были людьми за счет того, что образовывали микроскопическое сообщество, класс «Г», что существовало за счет государства? Нет, здесь что-то другое… не то, чтобы нам было интересно друг с другом – хотя… чем мы занимались? Мы танцевали. Обязательно танцевали. Не то, что у нас были какие-то общие дела, нет. Добрые или злые, умные или не очень, хорошие или не очень – мы нуждались друг в друге. Мы еще долго встречались, не на чей-нибудь день рожденья, не на какой-нибудь праздник – а просто так.

Мы гуляли… С Лешкой Лядовым бродили по пустынному городу до пяти утра, с Лёхой Егоровым пешком доходили до Голого мыса и обратно. Мы шли после уроков от школы на Комсомольском до площади Дружбы, шли пешком от цирка до школы по утрам с Ландо, Нориным и Шварцем… Мелодия нашего свободного шага до сих пор звучит в голове.
Когда остался один, взял в привычку: садился на заднее сиденье 4-го кольцевого маршрута автобуса и крутился по этому кольцу, пока не проходили слезы.

Но еще больше тянуло к ребятам из прежнего «А» класса, из 97-й. Всё до единого – одиночки, но когда сталкиваемся случайно – разговор на полдня. Они больше, они всё понимают, мы будто все из одного теста сделаны, и троечники, и хорошисты, и отличники. А не встречались с ними, что ты будешь делать!
В 9-й я был увлечен, предмет моего увлечения - увлечен Андрюшей Заякиным, с которым я сидел за одной партой и который перешел в 9-ю из 116-й школы. Заякин же любил Лариску Малых из 116-й, а Лариска любила Серегу Новокрещенова из нашего «А» класса в 97-й, моего приятеля, с которым я сидел за одной партой и за которого она и вышла замуж… Каков разворот!
Увлечение прошло буквально через два месяца после окончания школы.
Потом вузовский социум вытеснил школьный, этот, хотя и захватил сильно, и тоску вызвал страшную, распался гораздо быстрее, все отбыли по местам распределения, и работа в университете завертела меня, как водоворот. Но не нашел там человека, не было там и социума, с которым бы вот так же встречаться. Не было ничего и в аспирантуре, и потом, на кафедре физики в политехническом… А то общество вокруг себя, которое создал своими собственными руками, отвалилось, как отваливается от стены плохо прилепленный цементный раствор.

Сначала человека, как и миллионы других, увольняют с работы. Он становится маргиналом.
Затем его изгоняют из семьи, он становится маргиналом.
Затем он выходит на пенсию и становится маргиналом.
Всё, что делал и жил он чем – не имеет значенья. / Теперь он слеп, и глух, и нем, как до рожденья.

Шок
50-летие окончания школы, 21 апреля 2023 года в пермской в школе №9, что на Комсомольском проспекте, собрался выпуск 1973 года, из 4-х классов, А. Б, В и Г.
Оказывается, 8 лет назад - когда мы были существенно моложе! - отмечали 200-летие школы, но никого из нас не пригласили.

Идти на встречу было стыдно, только что из реанимации вышел - как после Освенцима. Оказалось, все таковы, кто как Кащей, кто, наоборот, расплылся до уродливости, ни одна дама, как видно, и попыток не делала держать себя в форме, ни о ком нельзя было бы сказать - «благообразна».

Первый стоп-кадр: дни перед выпускным вечером. Юные девы, ты трепещешь рядом с ними, прижимаешься к ним в танце на школьных вечеринках.
- Мои богини, что вы, где вы, внемлите мой печальный глас…
Дальше фильм прокручивается за мгновение на 20 лет – и снова стоп-кадр: наши девочки еще привлекательны, стройны, нежны, их еще можно затащить в постель. Фильм прокручивается на 30 лет – и перед глазами изуродованные фигуры, будто случилась бомбардировка города. Мы ведь не наблюдали, как они менялись, смена кадров – будто какой-то злой волшебник так неожиданно исказил их. Какой же? Время? Нет. Они, за редким исключением, выглядели старше своих лет, старше наших учителей в их возрасте, старше наших родителей в их возрасте, старше актеров кино в их возрасте…

Женщины – а они все уже стали называться пожилыми женщинами – все до единой старались не встретиться глазами. В том числе те, с которыми 30 лет назад переспал.
Из класса «Г» пришло только пятеро. Из прочих двадцати человек, кроме двух, с которыми порой виделся, никого нельзя было узнать. Сами о себе шутили: «Пешком до школы уже не добраться, если встречный ветер…» «Через пять лет на встречу – только со слуховыми аппаратами!» «Предусмотреть, если кто на костылях или на кресле-каталке…»

В традициях профессуры на каждый раут приготавливать тонкую шутку, с тонкой шуткой пришел и Яша Львовский: «Что такое: два конца и нет начала? Палка. А что такое: два начала и нет конца? Термодинамика». Правда, в термодинамике три начала, но я одобрительно хмыкнул.
Впечатление, что всех, кто собрался – вдруг будто выдернули из розетки.

Многие и не знают, зачем им еще работать, если вышли на пенсию. Они на дожитии.
Ведь этим людям уже ничего не надо. Что они – из физико-математической школы - сделали в жизни? У них ничего нет впереди. Кроме кладбища. А было ли что позади?
«Как будто бы закончилось движенье, а тень его по-прежнему живет».

И по жизни-то видел именно таких, даже хуже – только таких, чьё единственное счастье – деньги, автомобиль да карьера, а теперь-то уж…
Вдруг обнаружилось, что с выпуском «девятки» 1973 года – не о чем поговорить. Совсем. Они социально инфантильны. Один дурак даже рассказывает всем, что «Грудинин – за народ».

Зачем всё это пишу. Ведь ничего уже не исправить. Поздно.
История – не игра. Она не прощает минуту растерянности. Она не прощает, когда время тратят впустую.

***

«О мама, юный принц мимо нашего дома промчался, и утренним солнцем сверкала его колесница. Я откинула с лица своего покрывало, я сорвала со своей шеи рубиновое ожерелье и бросила на пути его. Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама? Да, я знаю, он не поднял с земли ожерелья, в красную пыль превратили его колеса, красным пятном на дороге оставив, и никто не заметил дара моего и кому он был предназначен… Но юный принц мимо нашего дома промчался, и свой лучший наряд я надела на это мгновенье…» (Рабиндранат Тагор).