О, Ирина!

     Отрывок из романа "Грёзы любви"

     .....................
     Ах, глазки женщины! Напрасно
     Сказал герой в какой-то басне,
     Что хвалят вас только тогда,
     Всё остальное – никуда;
     Всё остальное -- не годится.
     Да, смотрим мы на ягодицы,
     На пыщный бюст, изгиб бедра.
     Но, как от вермута ведра,
     Вдруг закружится голова.!
     Какие мысли и слова?!
     Уходит из под ног земля --
     Всё вышибет лукавый взгляд.
     Иная так пальнёт глазами,
     Хоть выноси вперёд ногами.
   
     Толь прихоть, толь тупой обряд
     Стилистов, но досель царят,
     С тупым отсутствующим взглядом,
     Как маятник качая задом,
     Моделей каменных отряд.
     Нет, те глаза не соблазнят,
     Хоть вроде всё: и перед, зад –
     Всё что наш жадный взор прельщает.
     Ну, что же?  Это – атавизм.
     Отбор нам диктовала жизнь.

     Инстинкт свои права качает,
     За исключением аномалий.
     С времён пещерных отбирались
     ОНИ, для спариваний с нами,
     Особы с длинными ногами,
     Чтоб убежала без проблем
     От саблезубого тирана --
     Тут уж не может быть дилемм --
     С грудью, способной прокормить
     Досыта даже великана.
     Здесь небольшое отступление
     Представлю, в виде извинения
     Тем комплексующим подругам,
 Чьи головы порочным кругом,
В сомненьях о своих достоинствах,
 Готовы с, мужеством геройским,
На стол хирургу положить,
Чтоб нам приятней было жить,
Любуясь их роскошным бюстом.

Опасно это! Глупо! Грустно!
Важны не формы – содержанье
(Гусарское предвижу ржанье).
 Твоих пока не трогал титек,
Ни разу даже не видал,
Но верь! Они – мой идеал
И так влекут меня всегда,
Будто там маленький магнитик.


Муз-танц-худ композиция

        «Катерина»


На деревне сватали
                Катю-Катерину.
Три ковра,четыре шали,
                пуховая перина;
Сундуки набитые
                ломятся с обновами;
Ноют:  тело сытое,
                груди двухпудовые.

Рад приданому отец,
                чешет спину борову:
-- С такой девкой пол венец!
                Сам хоть щас, сняв бороду.
 Но не слушает отца
                глупая детина:
На душе у молодца
                лишь одна Ирина.


Хоть и нету у Ирины
                сундуков с периною,
А приданого: два сына
                да валенки старинные.
Но красавица Ирина:
                косы золотистые,
Ходит словно балерина
                и всех голосистее.

Автоматом под Берлином
                муж её простреленный
Горевать над первым блином,
                знать, судьбой ей велено.


Тут вздохнём, как говорится
                с мудростью старинною.
Только молодцу не спится
                – бродит под калиною.
Увезёт свою Ирину
                парень темной ноченькой
И родят ещё три сына
                и четыре доченьки.



И… Вновь в деревне сватают
                Катю-Катерину:
Три ковра, четыре шали,
                пуховая перина;
Сундуки набитые
                ломятся с обновами;
Ноет  тело сытое,
                титьки двухпудовые!

К чему я здесь приплёл Ирину?
Скажу, чтоб прояснить картину
Всем тем, чьи косы золотые,
Иные (даже и седые),
Надеюсь, вас я не обижу,
Я не любил, зачем-то, рыжих…
С их кожей: нежно ль грубоватой,   
В веснушках, без, иль конопатых;
С рябинками… их наглый нос,
Их руки, ноги, плечи, спину…
(К чему я это всё понёс?..)
Пока не повстречал ИРИНУ!

Нокаут быт то иль нокдаун,
Но я сидел болван-болваном,
Смотрел, как кролик на удава…
Мотив в башке моей заклинил,
Столь популярный у цыган
С тем танцем, словно ураган…
Слова, конечно, о Ирине
Одной, но так же первой (приме),
Кого узнаешь без примет,
Так как второй такой же нет.

 
     Поэт.комп. «Ирина»

     Муз. Нар.(типа) «Нанэ Цоха»


Как в лесу я очутился,
Пьяну душу радуя,
За рябину ухватился,
На сугробы падая.

И казалось: не с рябиной,
А с Ириной нежною
Обнимался я с любимой,
Смяв перину снежную.

И всчю ночь нам волки пели
Песни подвенечные,
Подпевали им метели,
Как и мы беспечные.

Закружили нас берёзы,
В хороводе с ёлками,
Нарядившись от мороза
Инеем с иголками.

Схоронились под сугробом
Божий раб с рабынею
И была любовь до гроба
С  голою рябиною.

И  ласкали ветки томно,
И сплелись любимые,
Заблудившись в рыжих копнах
Локонов Ирининых.

И растаял у Ирины
На губах рубиновых
Пяный стражник, смяв перину,
В гроздьях брызг рябиновых.

Помяни их, Катерина,
Песнею старинною.

Презревши страшную грозу,
Сидел всю ночь я с ней в лесу,
Словно алкаш у рома кадки.
Два сына уползли в палатку
(Увы, всей публики не взяли).
Поленья языки лизали
Лирично здесь бы я добавил:
И рыжих влас струилась лава…
И в отблесках огня играла.
   И я, прижавшись, как ребёнок,
О! её мокрый тёплый бок…
Который сердце мне расплавил
(Своих не чуя рук и ног),
Той ночью на Иван Купала,
Хоть я и далеко не робок.
Но вот никак не мот унять
Волненья своего до дрожи…
Прикосновенья её кожи,
Через волокна мокрой ткани.

И содрогались небеса
На потрясающих басах.
И растравляли от желаний…
Желаний: что-то совершить,
Перевернуть, отплыть… открыть!
Вернуться, вопреки богам,
Друзей укоров и врагам
И бросить всё к её ногам!
    Я что-то мямлил про пиратов,
Пропел, фальшивя, о фрегате…
И оставаясь на земле,
На том я видел корабле,
В косо повязанной бондане,
И тёмно-рыжую лавину…
Да, видел…я её – Ирину.
Грозным, отважным капитаном…
(Коль панораму вширь раздвинуть,
Себя  с ней рядом на картине
Скромно стоящего с дубиной
В команде бешеной Ирины),
Чей облик стройный, скандинавский
Взывал к боям, пирам и ласкам.

Но то, поверьте, ерунда,
В сравненьи с тем, что видел в бане.
Судьбы нелепая игра,
Трясёт от тех воспоминаний
В Самом начале бабья лета…
Она почти… полу-раздета
Её! Её! Я парил в бане!..
    Я улетал… темнел рассудок.
Мыслей возвышенных, паскудных…
Я раздираем был толпой,
Пред её голою стопой…
И остальным всем (в ту же масть)…
Бога молил, чтоб не упасть…
Парил её, разинув пасть…
Сатир -- роскошную Венеру…
Тянуло как пловца на берег,
          Спустя ночь кораблякрушенья,
(Простите мрачное сравнение,
Не произнёс и половины)…
Но, парил я… Её – ИРИНУ!
Заклинило опять. Балдея,
Не помню, что-то вякал, блеял
И заикаясь пел:  «П-п-прог-г-гэя!»

 -- Заткнись – тут возмутилась фея,
 -- И слышать не хочу про геев.
Ах, нежный бархатистый голос,
Как и волшебный рыжий волос,
Он окончательно прикончил
(А парил, ведь, пока по пояс)…
Это ж -- Колдунья по-цыгански…
Хотел сказать, но поперхнулся…
Полок её -- как пьедестал –
Затрясся вдруг под ней, прогнулся,
Едва не рухнул от волнений:
От форм волнующих и царских,
Коленей, прочих причиндал…
Она привстала и прогнулась
Как полуостров Скадинавский,
Так, что мозги мои замкнулись!..
Голос и веник потерял,
И только лишь ушами прял
Как кролик робкий, что скакал
Между полей, лесов и скал
Назад мгновенье одно,
Полный надежд, мечтаний. Но
Лишившись разума и сил,
Пред анакондою застыл.
Фигура, братцы, и добила
Той ночью старого дебила.
Хоть был я в форме  и не пил
Не знаю сам, зачем застыл,
Как пред косулей крокодил,
Что беспокоен так же жутко
О содержаньи лишь желудка

До бани той, и я твердил --
Важна не форма, содержанье!
Но если всё это в одной,
Наедине…Да ещё в бане
Встретишь в Колдунье молодой,
Клятвы, посты и воздержанье
От тебя ринутся толпой,
Тогда беды не избежать, --
Копытом будешь бить и ржать.
И охренев, подобно мне,
Нести такую ж ахинею.
Кто ляпнул: «В бане – все равны»?
Иди, попарь такую ж фею
(Коль рядом нет с тобой жены).

Что было после? Уж, неважно:
Облившися в саду отважно
Водой прохладною из шланга,
Под алчный взор орангутанга
(Речь тут, конечно, обо мне),
Что-то пропела в тишине…
Исчезла в звёздной вышине.
Потух сеанс, повис экран…
 Лизал душевных мук и ран…
Всю ночь, покорный ваш баран.
На жёстком ложе половом –
Как в церкви, очертивши круг
Монах-паломник Хома Брут,
В ужастике известном том
Про ведьму --  ставшую хитом,
Стерёг диван, покой подруг
(Спасибо бы сказал супруг),
Обоим  был финал – облом
(Он ей звонил тогда весь вечер).
Вопрос – кто был из нас ослом? --
Стоял, стоял… потом повис…
Так и остался не отвечен

В ту ночь проплыло НЛО
В начале общества «Шельны»
Над этой дивной ночной тьмы,
Не вру (к тому же есть свидетель),
Мозги до сель срывает с петель…
Забрали, видно, ту Ирину,
Да и меня наполовину.
Зачем с угрюмых мрачных фьордов,
Где нам грозил ужасной мордой
В рогатом шеломе Варяг …
(Я рассуждал примерно так),
Ты к нам, Ирина, прибыла?
Бесспорно, ибо на Руси
Не встретим мы такой красы!..

«Тарелка» тайну унесла.
Успел сказать лишь комплимент,
Промямлив что-то о Луне:
Что та поблекла и укрылась,
Едва Ирина объявилась,
Под сенью  сада с виноградом
(Роскошное сиянье зада
Затмило мне тогда Луну).
Я б что-нибудь ещё загнул,
     Но Нимфу облила вода
     И Та исчезла без следа,
Оставшись в сердце навсегда
(Простите, старого козла),
     Да, в памяти -- её глаза.
          О них ещё я ни сказал
     Ни слова, Не глаза – Беда
     Они  затянут без следа…
     Пропасть. Зелёный омут …Бездна
     Сказал какой бы поэт-бездарь
     Сражен был ими наповал,
     Словно лавиной самосвал.
     Жаль, Ей о том я не сказал..
     А ведь приличный мадригал.

     Хозяйка того сада-бани
     (Не укажу Её названия),
     Мне уступивши пол-дивана,
     Лежала рядом робкой ланью
     (Но, это следующей ночью,
     Увы, такой же беспорочной),
     Хоть и обнять я был непрочь…
     Да наповал уснул в ту ночь,
     Без сновидений, как не странно,
     От впечатлений этих банных
     (Гусарское отвергну ржанье).
     Порой – полезно воздержание.

     Да-с, нас сражает, непременно,
     Не вид красавицы надменной:
     Холодной, мрачной, неприступной…
     Шикарный бюст, роскошный зад --
     Отвергнем с лёгкостью преступной
     За, как бы поточней сказать…
     Лукавый, мимолётный взгляд
     Какой-нибудь девчонки глупой:
     Толи пьянящий, толь бодрящий,
     Толь многозначно говорящий:
     Возьми меня! Смелее, Вася!
     Почти готова я отдаться!

     Ах, сколько раз уж был сражён,
     Пленён, повален, окружён
     Сам автор так же, доказав
     Что мудрость – Не смотри в глаза
     Ты Ведьме. Глаз не пяль на Зад.
     Что здравый и холодный ум?
       Как чурбаку «они» колун.
     Их прославляют и клянят,
     Но… как же те глаза пьянят!
         Но взгляд ревнивых, зорких жён!
     Опасен, грозен и взбешён.
     Как молнии  страшат те взоры,
     Словно буржуя  залп Авроры
     На взгляд… Тот, что с руки дурацкой,
     В простонародье прозван «****ским»

     Ах, глазки женщины! Напрасно
     Сказал герой в как

     Что хвалят вас только тогда,
     Всё остальное – никуда;
     Всё остальное -- не годится.
     Да, смотрим мы на ягодицы,
     На пыщный бюст, изгиб бедра.
     Но, как от вермута ведра,
     Вдруг закружится голова.!
     Какие мысли и слова?!
     Уходит из под ног земля --
     Всё вышибет лукавый взгляд.
     Иная так пальнёт глазами,
     Хоть выноси вперёд ногами.
   
     Толь прихоть, толь тупой обряд
     Стилистов, но досель царят,
     С тупым отсутствующим взглядом,
     Как маятник качая задом,
     Моделей каменных отряд.
     Нет, те глаза не соблазнят,
     Хоть вроде всё: и перед, зад –
     Всё что наш жадный взор прельщает.
     Ну, что же?  Это – атавизм.
     Отбор нам диктовала жизнь.

     Инстинкт свои права качает,
     За исключением аномалий.
     С времён пещерных отбирались
     Нами, для спариваний с нами,
     Особы с длинными ногами,
     Чтоб убежала без проблем
     От саблезубого тирана --
     Тут уж не может быть дилемм --
     С грудью, способной прокормить
     Досыта даже великана.
Тут небольшое отступление
     Представлю, в виде извинения
  Тем комплексующим подругам,
 Чьи головы порочным кругом,
В сомненьях о своих достоинствах,
 Готовы с, мужеством геройским,
На стол хирургу положить,
Чтоб нам приятней было жить,
Любуясь их роскошным бюстом.

Опасно это! Глупо! Грустно!
Важны не формы – содержанье
(Гусарское предвижу ржанье).
 Твоих пока не трогал титек,
Ни разу даже не видал,
Но верь! Они – мой идеал
И так влекут меня всегда,
Будто там маленький магнитик.


Муз-танц-худ композиция

        «Катерина»


На деревне сватали
                Катю-Катерину.
Три ковра,четыре шали,
                пуховая перина;
Сундуки набитые
                ломятся с обновами;
Ноют:  тело сытое,
                груди двухпудовые.

Рад приданому отец,
                чешет спину борову:
-- С такой девкой пол венец!
                Сам хоть щас, сняв бороду.
 Но не слушает отца
                глупая детина:
На душе у молодца
                лишь одна Ирина.


Хоть и нету у Ирины
                сундуков с периною,
А приданого: два сына
                да валенки старинные.
Но красавица Ирина:
                косы золотистые,
Ходит словно балерина
                и всех голосистее.

Автоматом под Берлином
                муж её простреленный
Горевать над первым блином,
                знать, судьбой ей велено.


Тут вздохнём, как говорится
                с мудростью старинною.
Только молодцу не спится
                – бродит под калиною.
Увезёт свою Ирину
                парень темной ноченькой
И родят ещё три сына
                и четыре доченьки.



И… Вновь в деревне сватают
                Катю-Катерину:
Три ковра, четыре шали,
                пуховая перина;
Сундуки набитые
                ломятся с обновами;
Ноет  тело сытое,
                титьки двухпудовые!

К чему я здесь приплёл Ирину?
Скажу, чтоб прояснить картину
Всем тем, чьи косы золотые,
Иные (даже и седые),
Надеюсь, вас я не обижу,
Я не любил, зачем-то, рыжих…
С их кожей: нежно ль грубоватой,   
В веснушках, без, иль конопатых;
С рябинками… их наглый нос,
Их руки, ноги, плечи, спину…
(К чему я это всё понёс?..)
Пока не повстречал ИРИНУ!

Нокаут быт то иль нокдаун,
Но я сидел болван-болваном,
Смотрел, как кролик на удава…
Мотив в башке моей заклинил,
Столь популярный у цыган
С тем танцем, словно ураган…
Слова, конечно, о Ирине
Одной, но так же первой (приме),
Кого узнаешь без примет,
Так как второй такой же нет.

 
     Поэт.комп. «Ирина»

     Муз. Нар.(типа) «Нанэ Цоха»


Как в лесу я очутился,
Пьяну душу радуя,
За рябину ухватился,
На сугробы падая.

И казалось: не с рябиной,
А с Ириной нежною
Обнимался я с любимой,
Смяв перину снежную.

И всчю ночь нам волки пели
Песни подвенечные,
Подпевали им метели,
Как и мы беспечные.

Закружили нас берёзы,
В хороводе с ёлками,
Нарядившись от мороза
Инеем с иголками.

Схоронились под сугробом
Божий раб с рабынею
И была любовь до гроба
С  голою рябиною.

И  ласкали ветки томно,
И сплелись любимые,
Заблудившись в рыжих копнах
Локонов Ирининых.

И растаял у Ирины
На губах рубиновых
Пяный стражник, смяв перину,
В гроздьях брызг рябиновых.

Помяни их, Катерина,
Песнею старинною.

Презревши страшную грозу,
Сидел всю ночь я с ней в лесу,
Словно алкаш у рома кадки.
Два сына уползли в палатку
(Увы, всей публики не взяли).
Поленья языки лизали
Лирично здесь бы я добавил:
И рыжих влас струилась лава…
И в отблесках огня играла.
   И я, прижавшись, как ребёнок,
О! её мокрый тёплый бок…
Который сердце мне расплавил
(Своих не чуя рук и ног),
Той ночью на Иван Купала,
Хоть я и далеко не робок.
Но вот никак не мот унять
Волненья своего до дрожи…
Прикосновенья её кожи,
Через волокна мокрой ткани.

И содрогались небеса
На потрясающих басах.
И растравляли от желаний…
Желаний: что-то совершить,
Перевернуть, отплыть… открыть!
Вернуться, вопреки богам,
Друзей укоров и врагам
И бросить всё к её ногам!
    Я что-то мямлил про пиратов,
Пропел, фальшивя, о фрегате…
И оставаясь на земле,
На том я видел корабле,
В косо повязанной бондане,
И тёмно-рыжую лавину…
Да, видел…я её – Ирину.
Грозным, отважным капитаном…
(Коль панораму вширь раздвинуть,
Себя  с ней рядом на картине
Скромно стоящего с дубиной
В команде бешеной Ирины),
Чей облик стройный, скандинавский
Взывал к боям, пирам и ласкам.

Но то, поверьте, ерунда,
В сравненьи с тем, что видел в бане.
Судьбы нелепая игра,
Трясёт от тех воспоминаний
В Самом начале бабья лета…
Она почти… полу-раздета
Её! Её! Я парил в бане!..
    Я улетал… темнел рассудок.
Мыслей возвышенных, паскудных…
Я раздираем был толпой,
Пред её голою стопой…
И остальным всем (в ту же масть)…
Бога молил, чтоб не упасть…
Парил её, разинув пасть…
Сатир -- роскошную Венеру…
Тянуло как пловца на берег,
          Спустя ночь кораблякрушенья,
(Простите мрачное сравнение,
Не произнёс и половины)…
Но, парил я… Её – ИРИНУ!
Заклинило опять. Балдея,
Не помню, что-то вякал, блеял
И заикаясь пел:  «П-п-прог-г-гэя!»

 -- Заткнись – тут возмутилась фея,
 -- И слышать не хочу про геев.
Ах, нежный бархатистый голос,
Как и волшебный рыжий волос,
Он окончательно прикончил
(А парил, ведь, пока по пояс)…
Это ж -- Колдунья по-цыгански…
Хотел сказать, но поперхнулся…
Полок её -- как пьедестал –
Затрясся вдруг под ней, прогнулся,
Едва не рухнул от волнений:
От форм волнующих и царских,
Коленей, прочих причиндал…
Она привстала и прогнулась
Как полуостров Скадинавский,
Так, что мозги мои замкнулись!..
Голос и веник потерял,
И только лишь ушами прял
Как кролик робкий, что скакал
Между полей, лесов и скал
Назад мгновенье одно,
Полный надежд, мечтаний. Но
Лишившись разума и сил,
Пред анакондою застыл.
Фигура, братцы, и добила
Той ночью старого дебила.
Хоть был я в форме  и не пил
Не знаю сам, зачем застыл,
Как пред косулей крокодил,
Что беспокоен так же жутко
О содержаньи лишь желудка

До бани той, и я твердил --
Важна не форма, содержанье!
Но если всё это в одной,
Наедине…Да ещё в бане
Встретишь в Колдунье молодой,
Клятвы, посты и воздержанье
От тебя ринутся толпой,
Тогда беды не избежать, --
Копытом будешь бить и ржать.
И охренев, подобно мне,
Нести такую ж ахинею.
Кто ляпнул: «В бане – все равны»?
Иди, попарь такую ж фею
(Коль рядом нет с тобой жены).

Что было после? Уж, неважно:
Облившися в саду отважно
Водой прохладною из шланга,
Под алчный взор орангутанга
(Речь тут, конечно, обо мне),
Что-то пропела в тишине…
Исчезла в звёздной вышине.
Потух сеанс, повис экран…
 Лизал душевных мук и ран…
Всю ночь, покорный ваш баран.
На жёстком ложе половом –
Как в церкви, очертивши круг
Монах-паломник Хома Брут,
В ужастике известном том
Про ведьму --  ставшую хитом,
Стерёг диван, покой подруг
(Спасибо бы сказал супруг),
Обоим  был финал – облом
(Он ей звонил тогда весь вечер).
Вопрос – кто был из нас ослом? --
Стоял, стоял… потом повис…
Так и остался не отвечен

В ту ночь проплыло НЛО
В начале общества «Шельны»
Над этой дивной ночной тьмы,
Не вру (к тому же есть свидетель),
Мозги до сель срывает с петель…
Забрали, видно, ту Ирину,
Да и меня наполовину.
Зачем с угрюмых мрачных фьордов,
Где нам грозил ужасной мордой
В рогатом шеломе Варяг …
(Я рассуждал примерно так),
Ты к нам, Ирина, прибыла?
Бесспорно, ибо на Руси
Не встретим мы такой красы!..

«Тарелка» тайну унесла.
Успел сказать лишь комплимент,
Промямлив что-то о Луне:
Что та поблекла и укрылась,
Едва Ирина объявилась,
Под сенью  сада с виноградом
(Роскошное сиянье зада
Затмило мне тогда Луну).
Я б что-нибудь ещё загнул,
     Но Нимфу облила вода
     И Та исчезла без следа,
Оставшись в сердце навсегда
(Простите, старого козла),
     Да, в памяти -- её глаза.
          О них ещё я ни сказал
     Ни слова, Не глаза – Беда
     Они  затянут без следа…
     Пропасть. Зелёный омут …Бездна
     Сказал какой бы поэт-бездарь
     Сражен был ими наповал,
     Словно лавиной самосвал.
     Жаль, Ей о том я не сказал..
     А ведь приличный мадригал.

     Хозяйка того сада-бани
     (Не укажу Её названия),
     Мне уступивши пол-дивана,
     Лежала рядом робкой ланью
     (Но, это следующей ночью,
     Увы, такой же беспорочной),
     Хоть и обнять я был непрочь…
     Да наповал уснул в ту ночь,
     Без сновидений, как не странно,
     От впечатлений этих банных
     (Гусарское отвергну ржанье).
     Порой – полезно воздержание.

     Да-с, нас сражает, непременно,
     Не вид красавицы надменной:
     Холодной, мрачной, неприступной…
     Шикарный бюст, роскошный зад --
     Отвергнем с лёгкостью преступной
     За, как бы поточней сказать…
     Лукавый, мимолётный взгляд
     Какой-нибудь девчонки глупой:
     Толи пьянящий, толь бодрящий,
     Толь многозначно говорящий:
     Возьми меня! Смелее, Вася!
     Почти готова я отдаться!

     Ах, сколько раз уж был сражён,
     Пленён, повален, окружён
     Сам автор так же, доказав
     Что мудрость – Не смотри в глаза
     Ты Ведьме. Глаз не пяль на Зад.
     Что здравый и холодный ум?
       Как чурбаку «они» колун.
     Их прославляют и клянят,
     Но… как же те глаза пьянят!
         Но взгляд ревнивых, зорких жён!
     Опасен, грозен и взбешён.
     Как молнии  страшат те взоры,
     Словно буржуя  залп Авроры
     На взгляд… Тот, что с руки дурацкой,
     В простонародье прозван ****ским.\

     Надругал "Грезы любви", Глава третья "Встреча", отрывок.