кусочек отчаяния

тело проливается в полночь,
и там его рассвет. 
там и поцелуи, преисполненные жизненного
ожидания, там и расцвет дивных касаний,
что низводятся до кратчайшего мига.
теплее чем снег льются вожжи, короче чем око
видит отчаяние, реже чем ткач вьется
тихая нить. в омут заглядывает поцелуй.
в омуте режут копыта,  и треск коры питает бурду.
кони приблизились к мраку и откусили кусочек отчаяния.
небо вскормило своих сынов, что лепетали в сумраке
о боге и его владениях в граде небесном. тень
мрака упала на грудь,
и она загорелась, вся преисполненная ожиданием.
свитки мрака все сгорели в огне пустоты,
и только одинокое слово бродило вдоль воды
и бредило своим величием.
кони топтались на месте и собирали грани в куртку.
из-под руин лились слезы,
грани постели истончались,
она все ближе касалась, все дальше ходила,
все чаще говорила и думала вопреки всевидящему оку.
гордое зрение все причащало,
и тонкая высь берегла свои молебны.
тарахтела легкая рань,
и молва собирала губы для тонкого разговора.
песня лилась со ступеней,
медь чеканилась недалеко от сеней.

стон оглашал приют для камня,
и темные просторы принимали и рабство плоти,
и власть над грехом. тонкие грани волоклись за небом,
тончайшие слова бередили раны присутствия,
и редкий хлеб проживал свою жизнь впустую.
прорыв свершила пустота.
она отхлебнула из ручья и посыпалась свежим хлебом.
кони протоптали грань алмаза,
и свет отвесил присутствие коней.
все восстало и опешило,
все поникло и усугубило оплошность.
морда мрака скорчилась, изверглась и извернулась.
свет только сказал одно слово, и конь пошел пешим ходом.
роняя лист, росла лилия,
и тонкие ее цветы близились к солнцу.
кони нашептывали что-то пурге,
и свая писала в тройке,
в спеси писала гурия.
толика мрака вошла в обыденность и боги
всколыхнули думы реальности.
боги перешли на другой берег и забылись сном в одинокой
проповеди. молитва кормила коней,
свет проницал ладони.
стужу влекло к открытию,
валежник блистал во мраке.
полночь гребла вилами,
стена казнила карандаш.