***

92.

Светло Кореяшке, как в теремку у воротца.
Карьюшка любит блины с черёмой.
А чтоб было сластёво, лущит семянку лакому.
А тут, с приполки, как ктой-то шкрябнется!
Переполох!
Черёма весь скрадень обмарила, скамьи вздрякались,
а шелушка по всей миречке в рассып!
Кому порты трясти?
А жушка сидит в солонушке, дивится: «Чего рот зря зевать, вкусноть шкидыть?
Сама б обжорилась, да пузо мелкое! Сама б обнастилась, да желобок хлипкий!»
Да, кому блинцы горкой, а кому в хлевцы, в норку!


93.

Что теперя буде?
На неделе образовалось: обчии, большие дела всем придётся решать.
Как тажний лошкарь задал всем жарку — настрогал лошек тьму, обсмолил, задубил,
а ртов не хватает.
— У-т-тя! Прилетайте хлебать жидкое,
всем вполноть буде!
А лошкарь теперя имёшко сполучил — Деревянний шкрябень!
А дети его — шкрябки!


94.

Шесток малый разломился — петушок-зарянник брыкнул.
А как его остановить?
Другой зарянник шпорой бряцает, в присед толчётся, глупой.
И началась свара бутоярская!
Крепко дрались: один хвост растерял, другой гребень снёс.
— Смотрите, тучи заклубились, в них также бой деется!
Эх, зеркало какое! О-громное!


95.

Соколом ведый летит, видит — речка пластится, на бережку бутоярок вышагивает.
На голове пришлёпок, в ручищах струны брякают.
Ишь, завлекает болотных, да речных!
На кой ляд?
Да, видно, ползёт одна — мокрющая, дать вонющая…
Ну-таки выманил, а сладить не может!
— И-их, ты, дурачина, мало тебе бутоярских — собираешь всякую нечисть!
Ну-ка, кликну с высоты, пусть ишпугнётся!
— О-о-о!
ОсЕл, не успел опоганиться…


96.

«Сокол ли, тетеря — всё одно, ежели рубаха навыворот!»
«Хромой, аль глухой — всё едино, ежели при смерти!»
Так учил своих детей Жоня.
Пришлось ему свои слова хлебать: «А… что батя, что столбец — один истукан!»


97.

Колтыхается малиновое сластьё.
Ух-ты, не брякнуться бы, донести-ка до белой столошки, в саде-то, во-он,
жужжит гульё!
А чёй-т милашка в сторонке на стулке парится, бровки сдвинула, губки скривила?
Где ж еёный дружок гуляет, где пропадает?
Вот и прибрали штудень с малинкою, лошки, ишь шкребут донца!
О-ох, не гуляй, дружок, в осинничке, твоя козочка зелёный-то лужок высматривает…


98.

Гуся белолобый — это котя отважный, он хвостом юлит, глазки таращит.
Кто его тронул, кто задел? От котя, от лихой!
Смотри, весь вздыбился, шубку взъерошил!
А лапки-то как топчутся!
Весь в него — Пронька дурной, тронуть нельзя — загрызёт!
Котя любит сливки лакать, а Пронька — бражничать!


99.

Холодит зимка, да не страшно — леса в шубы кутаны, зверушки по норам укрываются.
А Реляха-рядная рубаха у горнила сидит, босы ноги обсушивает.
А рядом его сужница, кудря в кудель свивает, балаболки тренчит, радится!
Вот так: «Ой ли, зимка пришла, начётки внесла: каждому по дельцу,
девкам по кудельцу, сапожки подправить и обновы справить!
Лети, лети, Метелица, всё с любовью деется!»


100.

Морозится как-то, задувает шибко.
— Почём шуба шита?
— Да… по снежку ссыпана, по забору рвата, с колен притёрта, воротом пристёгнута, живом захолопнута, совсем изшубилась!
— А почём язык хлипастый?
— Совсем задарма…


101.

Драная одёжка — как порванное живо: дырья латки просят, а нитья лохмотятся,
свивом виснут.
Буде новьё — Цветень на грудь споляжет, расцветчен день красой буде!


102.

Потеха-то сёдня какая!
Вышел корявый на горину — штаны распустил, лемеха надул, как Гориныч,
да и обломатился весь, как горшечёк.
Кому не сказывали — не шучно обсмеелись, кому не поверилось, сами бегим туды
бежили.
Так есть: ляжит на боку, пары шепчет, а вокруг всё паром же вьётся —
а не жри, что не ведомо!


103.

Жило падает, как камень, всё падает наземь.
— Га-га-га!
— Так и чурнуться можно, пужало страшное напрянуло!
Пужливый народ нынче — гусёнка не прознал!
А тот, балбеска малый, звать Опряшкой, шалун!
Вон, побёг дальше, судьбу себе наживать — вдосталь аукнется!


104.

Прямчишные дела сотвориши — лучше сонничные сказы читать,
а если гадное подумал — видеть тебе ночию Жмурку дрянную, как она буде тебя трепать, как кулёмку негодную.
Душная юль не даст спокоя — орень дастит жаркого!
Лучше видеть ночию защитницу ночную — Паву Велесовую, она охрань творит,
за здравием блюдит, ти-ихо спивает, как мати у зыбки, всем любень дарюет,
как рОдным — ласконь творисча вкругонь!


105.

Сумеречные дела могут, ох, удивить дюже!
Кто варганит в котёлке, кто прядёт нити, а кто и в мечтах плавает!
Вот Агейка, молодец, ручками кудри трепет, а сам да-а-лече-то!
Катится он по небу бездонному колобкой, весело так его крутит!
Только никак не может к мечте приблизиться, матка не даёт.
Затрещина звенчит, как сушняк под бычком: «Тре-е-еськ!»


106.

Дунул ветер, рябит водица озёрная, а в глубинах свои баутки: рачище
шевелит усища, всех строжит, припуживает.
Щучья мать тожа счёт ведёт — кому плыть, а кем поживляться.
Лахрянопогубница!
Лахрянь мечется, укромь исчет!


107.

Пусто на кораблике, будто рыбень всех сморила.
Да, есть такая, серебью отливает, глаза навыкат, одна такая!
Как заполощет, как забьёт!
Тут и смотри, чтоб не скинула в водень, а там и потащит в свои царства.
Хошь, живи там, обмороченный, хошь, топись сразу!


108.

Лучики прыгают по водице — в водах плещет девица.
Ножками дрыкает, локотки голит, лебедем себя держит!
А ни тырк, ни дырк — на месте, знать, встряла.
Грудку полощет, а не плывёт птица!
Вот ведь, мнишь себя поднебесной, а всамдель — от коняки подковка!


109.

Всячно жизнь расцветчена — тольки зри, да разумей…