отголосок праведности

плоть обратилась к своему исчезновению
по имени, и то ей ответило погремушками
быстрого видения. через тело проходили странные капли,
отбросы общества, дивные частицы, непонятные волокна,
отделенные от существования строгим ограничением.
эти мансарды исчезновения вклинивались и в колокол,
и в топливо минут, и в красные россыпи партитур.
навеки были проглочены эти старые портфели, переполненные
и строгой тесьмой, и нежными письмами на краю ожидания.
только тело знало, в чем и правда овеществления,в чем корни
света, отвечающего на присутствие. корни были в земле,
и дивный свет не мог вытащить их даже всеми своими силами.
силы стали тратились на сокола,
камень спал в берлоге отчаяния.
темнота расплела кружева и смрад заполнил собою происшествие.
тело погибло под этими мыслями, оно уже не считалось
ни с каким присутствием. оно уже не знало, в чем плоть,
в чем ее отличие от духа. какой корень лизал пустоту,
когда она сама - ответвление смеха,
горесть первозданного, ложесна микрокосма?
какой палец касался платья,
когда и он был вовлечен в игру,
когда и он сам не решался быть собой?
через пение проходили и сумерки,
и тьма, слегка касающаяся сумерек.

смех доходил до щиколоток,
и горел восток на грани экстаза.
ничто так не пряталось, как смех,
ничто так не блистало, как губы.
пение отделялось и падало в пропасть,
и мрамор цвел под этими операциями,
когда конь тщился воспеть радугу соития.
только тело в сумерках считало свои частицы,
и измеряло приближенность свою к небесам и к луне.
свежие же листья будто светились из пустоты,
они будто прославляли святое видение,
которое не знало ни греха ни недостатка.
оно будто правило на немой земле, которой не
дано было никакого слова.
слово гналось за своими приспешниками,
и оно их настигало,
оно присутствовало при их говорении,
когда скала рухнула в океан,
и сплав льда отличился в сиром мраке.
олень сказал о прости, о прости мое тело,
что не знает ни пропасти, ни начала.
олень побрел к мраку и прислонился к нему,
чтобы согреться о его исчезновение.
олень побрел в глубокое видение и там обрел
цветок, что горел невиданным светом.
свет падал, как камень, на око,
камень падал на око и забывался на нем.
око брело в подвиг. оно знало мечту как отголосок
праведности.