ссадина отлегла

тени легли на око,
когда лето протянуло к богу свои ладони.
тогда заговорило обнаженное настоящее,
которое не знало ни пут, ни оков, ни кандалов.
горьки корни разлились по рекам,
и плоть услышала о своих лебезящих партитурах.
свет проник в око,
и остался там, и пасся в нем,
и вкушал, и пожирал, и изничтожал.
свет пасся в оке,
в одиноком оке исчезновения, которое не знало
ни счастья, ни восторга,
и гады пришли в полночь, чтобы позабавиться с
молчанием. кони протоптали тропу для исчезновения,
и оно проникло в ее мельчайшие извивы.
тропы шли к берегу,
и одинокий восток проникал в сумерки,
чтобы в нем обрести и бурю,
и покой. покой был милосерден,
он прикрывал от праведности,
он жалел свое страдание,
он принимал все то, что было на него похоже.

тени легли на страдание, когда оно созерцало
все одним глазом.
тени исчезли из пропасти,
и правосудие отлегло от души,
когда в счастливую минуту колокол отпал от святости,
и ручей сочинил свой звон взамен него.
святость была и звоном и лепетом сущего,
она отражалась ровным стоном,
она видела, где ровное счастье сочиняет себя в тишине,
и где линии милосердия проникают в душу и цепляются за нее.
спетое царствие пришло как звон,
и глубокие корни загремели о всем, что свершается.
кони заплодились над рекой, ссадина отлегла от сердца,
масть карабкалась по скалам.
по лагуне прошлась тучка лесная, тучка серебряная,
тучка покладистая.
что как не счастье, лилось рекой и проливалось в царствии?
смерды искали мельчайшие зазубрины на плоти,
они искали и тело, и его органы, они искали страсть своими зоркими очами.
взгляд смерда был весьма остер и опасен,
он мог увидеть даже то, чего нет. или почти нет. увидеть то, что исчезает.
увидеть то, что растворяется и переходит в иное.
так исчезновение стало основным предметом созерцания смердов.
только плоть мог увидеть смерд и это было весьма опасно для плоти,
ведь плоть переходила в иное.
иное стыло на ребре, толстые корни впивались в иное.
они сосали из него все сущее.
все сущее текло из иного.
все что падало могло быть и раствором,
могло все быть микстурой в пробирке,
все могло стать квинтэссенцией преобразования.
так свет лег медленно на очи и все забыл во прахе.
все как бы измучилось и решило отдохнуть на почве страдания.