скукоживая мрак

тело стало плотью, когда мы с ним заговорили.
в глубокое будущее смотрело царство плоти,
ведь оно знало, в чем ее погибель.
одинокая среда губила и страдание, и его проявление.
тело стало как бы проблеском минувшего,
отчалившим экстазом,
простоем мимолетности,
и кукиш прошел по маршруту и упился в себе,
и талая вода отрыла свою стужу.
как бы надтреснутым был кувшин, который не умел
говорить,
и темная грань пролегла между небом и землей.
земля пошла далекую дорогу,
и я услышал, как плачет береза и ручей. на
свою ногу наступила береза,
и ров прокричал что-то стуже и метели,
и власть снега прекратилась,
когда село пробрело вдоль немой дороги.
карцер мину при исчезновении,
и темная плоть
разверзлась в пустыне.
хобот простудился,
плоть восстала, харя взлетела,
канитель и карандаш отдали все ценное.
валик натрудил мозоли.
канифоль сбежала от любовника,
сверстник плоти заговорил наотмашь,
процедура исчезновения была продлена.
кантата пришла в прорубь,
и темная глубь заиграла над дланью, когда тварь скукожилась под ногтем.
стелька закупорилась,
и темная ниша пробурила скважину в плоти,
чтобы слышат и внимать темным извилинам гнева.
россыпи танцев приняли молчание как обет
и взгромоздились на присутствии, единственном колеблемом
воздухе. когда пришел шов, мот прохудился и дикий шов прокричал
на всю землю и на все небо.
тогда и власть ручья прокрутила фильм,
и инженер свистнул в диком реве,
когда автомобиль составил свои списки.
тогда и раковина сосчитала все свои отдушины,
тогда и ручей положил в карман все свои сбережения.
отдельно горело око и сталь собирала свои манатки
посреди универсума.
молодость причинила огромный ущерб исчезновению,
ведь кантата сыпалась как шелк на плечи,
и я не знал, где товар, а где прибежище.
тогда и лом свернул чело и кара
открыла свои собачьи норы.
тогда и прибежище воплотилось и темный
микроб оттаскал за уши теплое око.
молодость поникла в палисаднике,
и варежки скатились с пригорка,
и мощи свиснули все исчезновение у
работодателя. кони заартачились,
спесь смахнула пот,
ров припал к отвертке,
кара скрылась за неимением долга,
мокрая скука скулила в припадке,
мощная матка ревела в изгнании.
тогда и март сушил волокна,
и темень сгибала пруты,
скукоживая мрак до предела.
свой топор стужу грел дверьми,
топор шевелился под небесами
и свешивался под ногами.