круги и квадраты
и тело светилось пустотой.
мы ничего не знали ни о говорении,
ни о пении, ведь кто мог говорить,
имея право лишь на молчание?
тело отвечало каждому шепоту и крику,
и свет созидал свое немое царствие.
никто не мог ни рождаться, ни умирать,
ведь как могло родиться что-то вечное?
тело не знало ни шелка, ни платы за грех.
это было постыдно, и темный шелк собирал себя
в круги и квадраты. скот наполнился слезой,
и мы вышли из берегов, и крот открыл свое пастбище
для правдорубов. кони передвинули свои побеги,
и царство спешилось в присутствии коней,
которые отвешивали сумрак, отвешивали свет.
скот приплывал к безумию, и оно ему улыбалось,
когда царствие коснулось слепого лезвия,
когда кочки обозначились на окраине дорог.
кренящееся значение ухлестнуло за гранями
стекла, и твердая мазурка препоясала коней.
кони блистали на балах исчезновения,
ведь что существовало вечно, как не сумасшедший танец,
проходящий по линии ответвления и расхождений?
у конских грив маячило имя, и травы оплошали,
когда стон заболотил нынешнее его сенокоса,
его ветра, его воды. его семя было конским,
его плоть была обезьяньей, и дивные росы огибали
тела в великий час, в час мертворождения.
умный снег окрылил плоть,
она не знала, в чем ее смысл до тех пор,
пока грани молока не лопнули и из глаз
посыпалось глухое безумие, припорошенное
и тварью, и лесами. смекнула именная литавра,
и обитель наполнилась назидающим ветром.
стебли заколыхались и обнаженное вожделение ступило
через избыток творчества.
свет приступил к собственному исчезновению,
и нечего было сказать ни мостам , ни ветрам,
ни хвосту, причалившему к плоти.
спелое тело пригвоздилось в мачте и запело
свою дивную песню, чтобы пронзить и животное,
и мечту. воробьи причалили к потопу,
и сумрак ужесточил священнодействие.
полено пропало в сыворотке,
исчезновение ветра законопатило отворот платья.
корона спела в мишуре,
и имение захлестнуло собою все желания,
чтобы иметь хоть что-нибудь для ответа.
скот приплюснуто разговелся и красный мрак
открылся для песни.
крот пришел к пастве и проник в мельчайшие ее сугробы,
чтобы возник пепел и губы.
губы рвались к плоти,
губы отвечали на каждый спазм .
на каждое пришествие и отхождение плодов. плод зиял
как мрамор и тяготел к медленному распаду.
Свидетельство о публикации №123050303936