взгляд плоти

тело было и постом,
и молитвой. в глубокий деготь окунались сурки,
там где деготь ждал своего зимородка.
на краю плоти остановилось наличие,
и тело воздвигло немую праведность из камней.
камни продвигались по пустыне, камни двигали и воздух,
и тело. камни шептали и созиданию,
и разрушению, и служение гибло
в множестве ответвлений.
камень пророс и уставился в пророка.
сдвигали судьбы, ломали фигуры,
камни скашивали, как сено,
и плоть литургии была едина и расшита
благоухающими винами.
сверстники мрака густо посыпали голову прахом,
и отверстые конверты сыпались на руки,
чтобы прославить создателя.
камень рос, как дуб,
и крона его закрывала сущее.
скот облобызал будущее,
и лоск пронзил тело.
затылок падал на колени,
и я слышал,
как ржут кони, чтобы понимать.
чтобы рыскать, росло будущее,
и тени отодвигали воду к безумию .

скот праздно лелеял очи,
и мрак созидал все ненужное для греха.
грех был бессмысленен в этом лицедействе,
он прятался, как соболь звезд,
в ближайших норах.
норы отвечали своей праведностью,
они сыпали и мрак, и звезды в сущее.
кони просыпались и медленно увядали,
когда приходили и звезды, и сумрак,
и россыпи слов.
тени проникали в  тени, мрак усугублял нынешнее.
тень легла на воду и пропасть закрылась как
длинный экстаз.
тогда и сумерки возымели власть над страданием,
которое теплилось в вымени,
и праведность открывала очи,
чтобы видеть, и очи, чтобы слышать
вопреки молчанию. сутки проходили как звезды,
парты пили из погребов,
соки насыщались вином, тесто проходило через руки и уста,
дщери проливали семя на пол.
так плоть трепетала в господних руках,
и он не знал, что с нею делать и творить ли ее заново.
мать открыла свой мрак и поместила туда творение,
чтобы то не погибло от нужды и голода.
в творении росло сущее,
и слово не знало куда ему деваться от взгляда плоти.