в припадке нежности

колокол протянул свои руки,
и очи потекли, великие очи происхождения.
текло множество рыб вдоль страдания,
и величину пучило от счастья.
кони двинулись в страдание,
когда головы их опешили слева и справа,
когда толк повесил свои тени и руны.
спетая шаль гневно возымела восторг,
и шов скукожился над дивным шелком,
россыпь потекла по губам.
шов был и мачтой, и весной, и папирусом.
спесь потекла как рассудок,
как желудок и как месопотамия.
ересь сжигала собственную леность,
когда козел протянул челюсть к желобу.
кони продвинулись ближе к кормушке,
и теплый гвоздь открыл свою рану как перила
пируэта. никогда - сказали и линии,
и круги, и треугольники. никогда -
услышали и ткани, и нити, и ворс и шерсть.

кони свихнулись в припадке нежности,
и внутренний восток озарил собою тело,
чтобы прибыль пошла и в сороку, и в перипетии.
тело спивалось медленно,
и внутренние боги плакали на празднике,
сочиняя свое правосудие языком немых .
казнь плача пришла как медленное исчезновение
и лица, и жестов рук, и мертвые лучи приходили
на покой и на жизнь, чтобы прославить
загробную участь. царствие горело как экстаз,
и гармония светил лепила все что попало
и к манжетам. и к основному блюду.
тело плакало, ведь оно не знало,
в чем основные характеристики жизни и вопля.
вопль стоял, как памятник,
и нечисть падала в его коней, когда пришли
и плакать, и причитать для горнего удела.