***

21.

Откуда бы ни пришёл, откуда бы ни приплыл, ты, родины рек, долин
двешлонных сын, — всегда находишь дом свой, как дикая улья свой бражник.
Ждёт тебя юная крадовница, облечённая Дадиха.
Она, крадучись, будет пытать тебя, как фавий торгашу, сколько тебе дано было
на чужом крае, да с кем водил тарабары.
Знает ушлак дошлый, что беречь надоть дары чужбинные — Дадиха
отнимет, уморит, обморочит навек!
Был такой случай: в Бутояр вернулся Ялошка, было с ним большое добро:
и сундуки кованные, амфоры китаевы, чугунные поставки.
Пришла кульчиха к ночи, стала егозить и журить, а наш лажавый так уморился —
весь добринный, полужавой.
Вчисто обморочила Дадиха!
Ничего не успел укрыть, смотрющий глаз обманула!
А было: шатёр строили от растучих босяков, ночию сбирали привозное, замок ставили, а утром всё подчисто было!
А только видели высокую жену, она тихо юлилась и большой дубинкой ворошила
добро.
Что сказать, большая баба — большая беда!
Лихо ей в дружбу, покровом ей ночь!
День краса, утром — ум в растопырь!
А, говорят, теперя, ишь, над мужаком, каким, расправа случается —
ну, вадлам!


22.

Сколько бы ни было самозваных праведников, всё одно, щерятся над ними,
как над дурашливыми, особливо, ежели такие плуты привлекают к себе внимание.
Один из них — Светозарный калик.
Он красноречив, умён, но жаден — всё ему маловато, да всё в пустую!
Кличет народ, буськами гремит, одежды показывает — вот каков, а дать нечего,
сам нисчий: «Подайте страдальцу честному!»
Пустой!
У нём алчность в очах играет, чертов призывает!
Похоронят калика, а плачем-то, правда выйдет — пройдоха!


23.

Должно сказать: не всяк конь — Буян, а муж, не всяк правен.
А было в Бутояре семь колодезов — все они были добротные, всем бутоярцам
служили: поили, отмывали, здравили, а вот глупый Феня решил огородить один
колодез, чтоб он был ешный.
Так затопило Феню, а дрыкало долго плавало, все зрили и журились!
Так в Бутояре стало сушно намного, тогда глупого трепали, да приговаривали:
«Живи как рыдень, живи голо, чтоб знали, что бабук!»
Дурень так и жил: голо, сиро и позорно.
Жадень!


24.

Шум, да гам!
Тах-перерях!
Скачет на коняке Дадила!
Голова обручем охвачена, за спиной дрынчак растягается,
как громчий ратник одет!
Журится народ, опять шумиха буде!
О-о! Дадила ещё во-он что издумал: брызчет, как тучень небесную воду,
всех поливает, метелой машет, дурно орёт.
Шкодила!
Грозный и дурной, трясучий!
То ли изгонят его ныне с городища, то ли под замок усадят — решенье буде,
сход нынче!
Так заведено божьими судьями — бесяки отлучения исчут!


25.

Голий лях, требный глас!
Дудится вся поднебесь!
Звенчит, громыхчет, сверкает!
О-ох, жарень настала!
Всё к тому, что барулька сподобился навсечь.
О-ох, напьются небесные орлы живы, да принесётся жертва дрянчая —
живо чаркою примется всё!
Дадено кому буде — тот станет счастлив горьким зельем, трясчеством вещим,
смурновыми делами.
Кто жертвой падёт юдоль?
Вроссыпь люд, прячут головы под дранью лыковой, как козки пугчатые.
Чу! Исполнилось…
Драний лешак помочника избрал — рыжаго Даню, поделом!
Даня смурлив, дичится, гордячий, вот ляхов приёмыш готовый!
Жертва!