пропахшая гладь

никакого счастья нет в перстах,
ведь мгновение закрыто, как пейзаж.
десны горят, губы трутся друг об друга,
тлен веет от сырости.
волглая сталь лепечет у забора.
картавая синь уже припала к ногам,
она целует прожженные стопы.
пропахшая гладь отверста,
падаль сыпется сквозь ладони.
дети неба поют в хлеву,
господин открывает свою ниву.
в стали и в золоте дешевое мгновение,
и степь колышется от легчайших
дуновений, когда костер поднят к
небу. когда колос подымается к небу,
тогда мы слышим, что поле открылось,
и губы его слышны.
тогда и пепел одевается для бала.
тогда и кони полощатся на ветру.

поглощая нынешнее, растет и слово,
и прорубь, и катер плывет по реке,
и партер наполняется листвой.
темными губами все воспето,
и вулкан теплится в углу,
чтобы каждый слышал его шепот у причастия.
тепло урагану в нише.
цунами растет в шелке.
костер созидается в молве.
комками ранится затылок,
и лоб встречается с частью света.
комья мрака уже на дне.
части урагана поют в невесомости.
задняя часть неба придет и взметется,
она возьмет свое средь полых мест.
кони до самых костей обглодают нынешнее.
персты обратятся к месту возникновения,
и теплое тело припрется в сени просить дождя.

кони пройдут по единственному пути,
кони отойдут от причала,
кони проскользнут сквозь упование господних
ладоней. они обойдут и милостыню, и ночлег.
и только горькое время будет приходить
и на завтрак, и на ужин. почти все руки
возьмутся гореть и блистать, почти все сгорит
во тьме, и прорубь обратиться к присутствию.
в глубокую полночь мы упадем,
и услышим, как ты плачешь во глубине тишины
беспробудной. только тело будет падать и ждать
окончания своего присутствия, чтобы   
огни зажглись над горой,
чтобы травы взошли и поникли,
чтобы жаворонки и воробьи зачирикали
в лихую годину.
в полночь и ветошь прибудет на луне,
и падчерица сотрет лицо с губ,
когда кара закроет очи при правильной расстановке
страдания.