медленными движениями

пепел скомкался и исчез.
ничто так не довлело,
как преодоленное молчание.
ничто так не скреблось в груди,
как сталь, что режет шелк
медленными отточенными движениями.
медленный пепел идет в огнь,
и я уже не слышу, где ты,
а где я.

где моя ноша, что несется навзрыд?
ураган сметает и слезы,
и улыбку,
и кара ждет погибающего.
смерть обволакивает нас тонкой пленкой,
и уже непонятно, где ты, и где я.
в глубокую полночь окунаются глаза.
чтобы вынести из нее и руины,
и ветер, и полночь. кара ждет погибающего,
ведь он в ночь вышел,
не спросившись броду, ведь
он зарыдал, пытаясь подавиться
собственным страданием.
отодвигаясь, растет плоть,
и темное небо лижет ладонь,
и место для поцелуя занято рукой.
тело просит милостыни у поцелуя,
ничто так не ценно,
чем прожитое зря,
ничто так не просит. как пес у хозяина,
канувшего в лету.
зияющая полночь легка,
она слабо треплет мою руку.

казнь свершилась,
и теплый огнь обнял ночь.
свершилось немое присутствие,
и огнь ушел в руку,
как в собственную плоть.
рана проникла в ткань,
тело проникло в тело,
любовь проникла в душу.
забывая рос безумец,
и он был отражением собственного сердца.

безумие укутало сердца,
и серое пламя разбило все оковы.
в мудрость окунулись  боги -
те, что не знали никаких преград.
мудрым словом опутали палец,
и он затих, пронзенный присутствием.
чем-то запахло в этой сумеречной тиши,
и то ли глупец, то ли простофиля
обогнул полночь в зиянии дня.