Это будет и с тобой

Это будет и с тобой –
Ты умрешь, как все убийцы.

Займись своей работой –
Вырывать сердца вместе с болью, вместе с кровью, вместе с любовью,

Займись хирургическим словом,
Рви и мечи, рви и мечи,
Никого не вини, никого не щади.

Совсем ничего не пишется.
Не чувствуется.
Пустота.
Когда кроме гадостей нечего сказать
И не потому что нет ничего хорошего,
А потому что гадости сильно в моде.

Потому что нет решения быть светлой, ведь ты обижена на Бога.
Как он посмел быть не таким, как ты ждала, мечтала, умоляла…

Трудно умолять того, кого нет. Он непреклонен.
Когда говоришь, что Бога нет, какое-то страшное чувство вины за свою неблагодарность. И понимаешь – Бог-то есть.
Скорей тебя нету, а он уж точно есть.
Не тот, не такой, не ожидаемый, а такой как есть. Как невинный ребенок – просто есть такой как есть.

-  тот, кто спас твою дочь, не сгубил тебя,
- тот, кто вел тебя как маленькую девочку за ручку и помогал во всем, что тебе неважно.

Просто он так со всеми делает – он не дает ничего, что для тебя важно.
Даже не проси. Он не даст тебе этого.
А если даст – ты покончишь с собой. Потому что поймешь – что и это, даже это не помогает дышать.

И никто не поможет. Только сама себе.
И никто не даст готовых ответов, максимум направления для поиска, максимум покажет тебе что-то. Но ответов никто тебе не даст.
Только ты.
Одна.
Сама.
И больше никого.

Да, Бог рядом. Такое ощущение, что он только следит, чтобы ты не сгорела живьем. Чтоб горела, обжигалась, умирала, но не умерла.
Потому что и это тебе не поможет.
Да ты сумасшедшая.
Сумасшедший ум.

(Г) – когда ты будешь готова, ты можешь принять решение не продолжать быть сломленной. Ты можешь стать целой.
Нужно только твоё решение.
Тебе мешает лишь эгоистическая гордость – ты должна продемонстрировать свою обиду на Бога и на жизнь, свою боль, свой страх, свою темноту. Тебе хочется обвинить всё и вся вокруг, да и себя в первую очередь.
Но ты можешь, уже можешь, просто перестать в это играть.
Можешь просто быть одна, с осознанием того, что никого ты не любишь, что ты не способна, не можешь любить – потому что тебя еще нет.

(Я) – Еще…
(Г) – еще.
Но смотреть на это постоянно не обязательно. Ты можешь смотреть на Бога. Он не обижен, он жив, …
(Я) -  он наверное любит…
(Г) – кого, если всё что есть – это он сам.
(Я) – Значит, себя.
А я все наоборот – и нет меня, и себя не люблю.
(Г) – врешь ты всё. Любишь. Просто ты с собой в ссоре. Ты на себя обижена.
И твоя гордость не позволяет тебе простить.
(Я) – Если б любила, простила бы.
(Г) – Ты и простишь. Болеть-то вечно невозможно – просто потому что невыносимо. Значит, придется выздоравливать как-то.
(Я) – у меня просто нет выбора.
(Г) – нет, выбор есть. Ты можешь болеть сколь угодно долго.
Вот сколько тебе доставляет удовольствие страдать, столько и болей.
А когда надоест, приходи, поговорим, может… если дойдешь…
(Я)  - Когда взрослеешь, начинаешь понимать красоту смерти.
В детстве совсем не так. Тогда смерть кажется чем-то несправедливым, преждевременным, жестоким и нечестным. А сейчас, уже к 35 годам смерть кажется самым прекрасным явлением в жизни, ее кульминацией, избавлением от страданий, чем-то очень гуманным, просто праздником. С ней поздравляешь тех людей, которые умерли… Только не своих близких – не своих детей, сестру… только не тех, кого любишь, к кому привязан. А для остальных и для себя самой – это праздник. Вот какая эгоистка.
(Г) – Но это неправильно. Точнее, не то, что неправильно… это не предельная истина… есть продолжение. Иначе, какой смысл ходить по кругу из одной жизни в другую по колесу «Сансары»?
(Я) – Я чувствую, что я как бы говорю: «Смотри, мама, я достаточно наказана за своё появление на свет. Смотри, мам, я не только тебе жизнь испортила своим появлением. Я тоже страдаю. Мне тоже больно, мам. Я искупила свою вину за то, что ты не успела сделать аборт…»
А потом думаю, а не легче ли было один раз пережить этот ад – все-таки аборт не длится 35 лет. Я бы уже отмучилась… отработала бы свою вину за то, что пришла к тем родителям, которые меня не хотели… по крайней мере к той матери, которая меня не ждала.
А теперь я чувствую себя самоабортированной душой. Это же тот самый опыт, когда ты отбиваешься, но вакуумная кюретка всё равно тебя настигает, присасывается к тебе и с дикой болью, наживую, отрывает кусок твоего тела. Потом другой. Потом третий. До тех пор пока от тебя не останется одна безжизненная голова.
Как же это похоже на всю мою жизнь. Один кусок. Другой. Третий… А я всё никак не сдохну. А голова еще всё жива. И только адская боль. Адская нескончаемая и неизбежная боль. И я кричу – скорее закончите, имейте сердце, скорее вырвите из меня его и заберите себе, вставьте, только не мучайте больше….
Мам, видишь, я сама делаю с собой то, что ты не успела. Я ответственный ребенок, я всё сделаю за тебя, мамочка. Прости меня за то, что я появилась на свет.
Какая же я жестокая мразь.
Ведь моя мать тоже пострадала за это, она прожила всю свою жизнь с нелюбимым человеком, испортила и себе и ему жизнь.
(Г) - Но другой судьбы не было дано им.
(Я) – это лишь моя попытка оправдаться за то, что я появилась на свет.
И это сидит глубоко в моем подсознании, или в уме, где там оно еще сидит.
И суть в том, что это неизлечимо. Это не исправить, не выдавить из себя, не прогнать – это во время беременности мною вросло в мои кости, в мою кровь и плоть, в мое сердце и голову. И больше никогда и ничем это не исцелить. Это на всю жизнь. Это навсегда.
Я везде и всюду лишняя. Я прихожу всегда не к тем, кто меня ждал, и не тогда, когда меня ждали, и не туда, где меня ждали – я само недоразумение.
Сама досадная случайность.
Мусор, прилипший  к ноге Земли.
Но что я могу теперь с этим поделать?
Что же мне теперь делать с этой манией страдать и быть везде лишней? С этой манией наказывать себя, постоянно наказывать себя болью…
Как саму себя-то простить за свое появление на свет, за то, что вечно я вторгаюсь в жизни людей, которые меня не приглашали?
Что делать?
Я не знаю.
Где-то же должен быть выход. Выход из этого.
(Г) – Осознавание. Наблюдение. Сознательного наблюдения этого факта достаточно.