Признание

               
Алику и Людмиле Насыровым

Александр Сергеич Пушкин,
Ночь игравши в «фараон»
И, продувшись до полушки,
Брёл, рассеян и смущён.

Всё стенал он: -Невезенье!..
Всё шептал он: -Страшный сон!..
Возле церкви Вознесенья
Встретил Вяземского он.

Тот всё понял без расспросу,
Тот сказал певцу: -Позор! –
Доставая папиросу
Под названьем «Бэль Амор».

Князь протёр очки хрустальны
Фалдой фрака своего,
Бросил вскользь: - Как там Наталья?
Пушкин буркнул: - Ничего…

… Уж светало. Легче пери
Над Невою лёг туман,
И уже «Макдональдс» двери
Открывал для христиан;

Уж капрал-фанагориец
В будку пред дворцом входил,
Уж проворный нигериец
«Доменикос» отворил.

Князь сказал: - Ты, брат, взбесился,
Что за рожа, что за вид?
Пушкин – в слёзы:
- Я влюбился,
Бог влюбленного простит.

Весь Амуром я изранен,
Лишь ея одну пою,
Сам себе я, Петя, странен,
Сам себя не узнаю.

Хоть садись от страсти на кол,
Нет моих, Петруша, сил…
Князь курил, а Пушкин плакал,
Пушкин плакал, князь курил.

- О тебе судачат в свете, -
тихо Вяземский сказал.
- Я влюблён! Что делать, Петя?
- Сашка, кто бы это знал!..

Всё, конечно, очень мило,
Ну какого, брат, рожна…
Как зовут её?
– Людмила… За Насыровым она…

Что за поступь, что за глазки,
Что за ангельская речь!
Ровно лебедь дивной сказки!
- Сашка!.. -Ты, князь, не перечь.

Что?! Всё в облаках витаешь?!
Образумься, обормот;
Иль Насырова не знаешь,
Дуэлянт ещё, брат, тот!

А вкруг них такси сновали
И с рекламы хам кричал,
Слава «Минтон». Но едва ли
Пушкин это замечал.

И пошли они к трактиру,
Князь был весел, Пушкин – хмур,
И забытую им лиру
Следом нёс малыш Амур.
                02.2004
                С-Пбг