2020 Продолжение

2020
Продолжение

Борис Ихлов

Комплекса неполноценности в отношении себя как физика у меня нет. К средним не отношусь. В 5-м классе средней школы за месяц прорешал весь сборник задач по алгебре за год и был поставлен на особый режим обучения. В 1-м же городском соревновании по шахматам получил 2-й разряд, обыграв перворазрядника. В 7-м классе за месяц освоил годовой курс физики. Занял первое место на районной олимпиаде по математике. Об этом мне и объявили в родной школе. Однако госпожа Львовская пришла в комиссию олимпиады, и первое место присудили ее сыну. На региональную олимпиаду меня не допустили. Правда, в качестве компенсации наградили бесплатной путевкой в математический лагерь. Был отмечен на всесоюзных соревнованиях по шахматам среди юниоров, занимал первое место в шахматных турнирах в пионерских лагерях, к т.ч. в Артеке.
В 8-м классе самостоятельно пришел к понятию производной, нашел производные для ряда функций и сформулировал теорему о нахождении экстремумов функции с помощью производной. Потому легко поступил в физмат. школу №9. Однако поступить в заочную физмат. школу при МФТИ не пришлось. В одной задаче было предложено определить максимум сложной функции, я использовал «свою» теорему. Мне ответили, что данный материал в данном классе школы не проходят, нужно было решить задачу иным способом. И отказали.

Физико-математическую школу №9 закончил средне – с четверками по физике и математике. Мешало обучение в музыкальной школе (вот ее-то я закончил с отличием). Время отнимал и комитет комсомола, куда меня определили (шефский сектор, дали шпанистый подшефный класс). Еще две школы при университете, юных химиков и юных биологов, обе окончил с отличием. Еще добавился роман-не роман, дела сердечные. Непонятно, что, высоким словом не назовешь. И прошел роман, «как проходит косой дождь», быстро, и в памяти ничего не оставил. Но времени отнял много. Но главное – мешала наша классная руководительница, математичка Царева.

В университете был единственным из курса, который продрался сквозь неряшливые клинописи на доске Юры Непомнящего на тему «теоретическая механика» и получил «пять». На 3-м курсе единственный получил пять на экзамене по квантовой механике. На экзамене по атомной физике Н. Н. Коротаев засыпал меня дополнительными вопросами. На один ответить не смог, ответил только тогда, когда он мне уже поставил «пять» в зачетку: «Если Ихлову не ставить пять, тогда вообще ставить некому». Специализировался по теоретической физике. Получал повышенную стипендию, т.е. все экзамены сдавал на 5, по окончании у меня был первый балл на факультете. Разве что мой дипломный руководитель на меня обиделся – кой-чего в дипломе я не доделал, потому что из-за дел сердечных был вынужден бежать из города, ушел в водный поход на речку Сакмару. А наши девочки-гидродинмички ему на меня донесли. Настучали. Руководитель снизил балл до четырех.

Был такой момент – ездил в Новосибирск переводиться в Академ-городок. Подготовиться не пришлось – при перелете разболелся зуб, так что я всё время потратил на хождение по больницам городка. Принимал меня на собеседовании Барков. Был ли он антисемитом, не был, реагировал на мою фамилию или нет – не знаю. Спросил: «На кой?» Я честно признался, что, во-первых, бегу от гидродинамики, хочу заниматься элементарными частицами, во-вторых, не хочу служить в армии (наслышан был от вернувшихся из армии о дедовщине). Скорее всего, услышав последнее, патриотичный Барков начал гонять вовсе не по той программе-сопроводиловке, которую мне прислали из Новосибирска. Короче, пришлось уехать, не солоно хлебавши. Не пускала меня высокая наука.

Жили бедно, потому лето я, в отличие от товарищей-теоретиков, тратил на строительство школ, коттеджей, сараев, домов, на ремонт жилых домов и т.д.
Кроме обучения, вместе с сотрудницей факультета Надеждой Петровой, радиофизиком, занимался в студенческом научном обществе воздействием СВЧ-полей на человека, это была моя первая самостоятельная научная работа – в сотрудничестве с мединститутом. Принимал участие во всесоюзных конференциях по теории нечетких множеств и по «инновациям», как это ныне говорят, в биологии и медицине. Вследствие всего этого меня вызвали на допрос в какие-то факультетские сферы, как именовалась комиссия – не знаю. Доцент Кадыров спросил: «На кой?!» Я ответил: «Интересно!» И Кадыров дал мне волю.

По итогам обучения пятерых выпускников, и меня в том числе, оставили в университете. Все пятеро быстро покинули родные пенаты, я же до поступления в аспирантуру отработал шесть лет. Если что, меня, как молодого специалиста, могли бы уволить через три года. Не уволили. Значит, был нужен. Простите, то, что в лаборатории радиобиологии делали месяц, я делал за один-два дня. Могли бы вежливо предложить найти другое место работы, но оставили. Несмотря на весьма напряженные отношения с ректором Живописцевым. У многих с ним были напряженные отношения, т.к. Живописцев был пассивным гомосексуалистом, не пропускал ни одного соревнования по борьбе, а еще по совместительству работал наркодилером. Это еще советское время было! Ныне, при демократии, табличка с его сусальным барельефом красуется на фасаде 1-го корпуса университета.
К лекциям в университете «сообщество» не допускало, преподавательской деятельностью подрабатывал в фармацевтическом и сельскохозяйственном институтах. Тему диссертации сотрудник лаборатории радиоспектроскопии доктор Айнбиндер предложил мне настолько обслуживающе-шестерочную, что я отказался.

С отбытием в аспирантуру были сложности. Так как я показал в одной из своих работ с Филаретовым, что докторская диссертация зав. лаборатории Изможерова ошибочна, и работу, прошедшую экспертизу, завернули, да еще доложили обо всем Изможерову, тот попытался не допустить меня в МГУ. Еще один барьер – секретарь парткома Реутов, то сообщал, что его нет, то терял мои документы. Помог профессор Шапошников, все документы были моментально подписаны. Правда, с устным договором, что я в ПГУ не возвращаюсь. Завершающую подпись должен был поставить Живописцев, он этого не желал делать. Но вовремя сломал ногу, и в его отсутствие документы подписал проректор по науке Печёркин, душа-человек.

Можно сказать, я бежал из пермского университета, от его затхлости. На вступительном экзамене в аспирантуру на вопрос «что, там это, в системе СГСМ, за коэффициент», вместо того, чтобы этот коэффициент нарисовать, ответил: «Это такая система, в которой размерности потенциалов «А» и «фи» совпадают». Чем поставил в тупик профессоров МГУ, принимавших экзамен…

В аспирантуре МГУ попал к Гене Сарданашвили. До аспирантуры я спокойно, за месяц, сделал публикацию по квантовой теории поля. Задачу ставил Кречет, в публикации его нет, но есть еще две фамилии. Эти люди даже не касались работы. Через полгода аспирантуры у меня не было ни одной публикации. С нами учился Женя Серебряный, из Днепропетровска. Женя только числился у Иваненко, а работал у Фролова из ФИАНа. Он был уже признанный физик, его знали в мире. Для него аспирантура была формальностью, а еще прекрасным трехлетним пребыванием в столице нашей родины. Пожаловался ему. Когда Женя узнал, какие задачи мне ставит Сарданашвили, жизнерадостно засмеялся: «Сарданашвили – научный импотент!»
Дело завершил КГБ (и пермский комитет, нач. 5-го отдела Вяткин, и московский), все три года тушили меня вследствие моей подпольной политической деятельности.
Смешно, сначала пытались перевести мою активность в безопасное русло. Сотрудник кафедры теор. физики Владимиров предложил редактировать газету о вреде алкоголя, чтобы главной статьей была речь Горбачева. Отнекивался, мол, загружен диссертацией. «Поможем», - намекнул Владимиров. Я отказался. Человек – мастер отказа, говорил Камю. Только вот от этих отказов…
После этого тормознул Петров, сотрудник отдела гравитации, партийный человек. Как-то пытался давить на меня: «Не выступать! Не выступать!»… Так вот, он объявил, что я якобы украл у него работу. Как я мог это сделать, если даже не видел ее. Зато видел, как он стриг ушами, когда я беседовал с его аспирантом Гвоздевым, рассказывал ему про солитонное решение какого-то уравнения, про температурную технику и пр. Но Иваненко, которого в 1938-м достали из теплой постели и ни за что упекли в тюрьму на год, испугался и тормознул с моей защитой.

До этого я успел пройти предзащиту, сдать текст диссертации, опубликовать автореферат. Однако до самой защиты меня не допустили.
Особо старался зав. кафедрой теоретической физики МГУ Тернов, отпетый сталинист. Сотрудник КГБ допрашивал меня прямо в его кабинете, тот всё время суетливо пытался помочь КГБ-шнику. («Мы ж писали Вам характеристику, не зная, кто Вы. Да еще не любите Москву!» - укоризненно говорил Тернов.
Да что я – выпуск газеты «Физикон» «Почему я не люблю Москву», который делал и ваш покорный слуга, весь состоял из текстов аспирантов МГУ, со всей страны, где они объясняли, почему не любят Москву.) Характеристику пришлось вернуть. Без нее до защиты не допускали.
Не пускало меня к себе «сообщество»! Ни «то», ни «другое».
Тот, который меня допрашивал, встретил потом меня в коридоре физфака МГУ: «Приношу извинения, что сыграл такую роль в Вашей жизни…» Да толку-то.
Знакомый грузин предложил запечатлеть мою судьбину в «Либерасьон». Отказался.

По окончании аспирантуры устроился в пермский политехнический. Меня должны были послать в Питер, на курсы повышения квалификации, но вмешался КГБ. Которому настучала моя свердловская пассия… Пермских моих соратников по подполью давно уже вызывали и допрашивали в КГБ. Дошла очередь и до меня, КГБ-шник и я поорали друг на друга, на удивление, этим дело и кончилось. Если не считать моего увольнения. Придрались к тому, что я распределен из аспирантуры в университет, а работаю в политехническом. Придирка была глупой, незаконной, т.к. университет меня не запрашивал, претензий не предъявлял.
Вступился трудовой коллектив кафедры, профком политехнического был вынужден меня восстановить. Однако делом моим занимались всерьез. Не только 5-й отдел КГБ в лице Вяткина (он ныне возглавляет Тюменскую ФСБ), но и зам. по идеологии обкома КПСС Копысова. Напустили доцента Писманика, который преподавал в университете научный атеизм. Тот организовал встречу на кафедре, но на встрече я основательно отметелил доцента в виду его безграмотности. Да еще кафедра вступилась. Тогда Писманик вызвал меня на уединенную беседу. По ее итогам сообщил, что расценивает мою деятельность как вредную для государства.
К делу привлекли защитника трудящихся – облсовфпроф. Облсовпроф отправил письмо, где значилось, что голосование в профкоме было не совсем по норме, якобы не хватило одного голоса, было 50% : 50%, а нужно было 51%. Но еще сомневались – как пройдет партконференция КПСС… Партконференция прошла, ничего особого не случилось. И ректор Бартоломей с облегчением уволил меня вторично. Потом он сел в тюрьму за финансовые махинации.
Пытался взять в политехническом характеристику для защиты, ее выдали, но в ней приписали, что, дескать, Ихлов создал подпольный Союз коммунистов. Понятно, с такой радостью нечего было соваться на защиту.

Сгоряча устроился сторожем на ведомственную базу МВД. Моим начальником был молодой мошенник. Предложил мне делать приписки по сменам, чтобы и мне, и ему платили побольше. Отказался. Он все же сделал приписку. Когда получал зарплату, увидел, что платят больше положенного. Поначалу не хотел получать, метнулся по кабинетам. С начальником созвонились, он сказался больным, мол, сердце. Какой-то майор, смерив меня взглядом, бросил: «Это у тебя может быть сердце. У него сердца быть не может. Иди, получай…» Ясно, там я больше не работал.
Оказалось, есть запрет на профессии. Пришел в фарм. институт, поначалу был принят с распростертыми объятиями. Однако на следующий день заявили, что место занято. Попытался устроиться хотя бы аппаратчиком на завод им. Калинина. Но в парткоме знакомая показала мне список, моя фамилия значилась второй.
На пару месяцев меня приютил Институт механики сплошной среды, с тем, чтобы была отметка о месте работы, когда вдруг удастся выйти на защиту. Однако ясно было, что меня там долго терпеть не будут, зачем им гравитационист. И у меня душа не лежала к гидродинамике, вообще к сплошной среде, я ведь от нее и бежал.

Демократия ничего не изменила. В 1996 году, когда есть было совсем нечего, а жить негде, пришел в политехнический. Зав. кафедрой Цаплин вежливо со мной поговорил, сказал, что вряд ли такая работа меня обрадует, такие диссертации в политехническом не нужны, придется сменить тему, иначе зарплата мизерная. Пообещал позвонить. Не позвонил. В тот же год прорвался на прием к старому знакомому, Семенову, тот в то время занимал должность проректора ПГУ по науке. Семенов заявил, что мест нет. Однако я узнал, что в университет по блату, по протекции КГБ-шника Капцуговича, ректора пединститута, устроили стерильного в физике Игоря Муратова. Читать лекции по дифференциальным уравнениям. Студенты от него стонали. Тогда он устроился на журналистский факультет университета…
Не помогли ни моя сокурсница Наташа Минина, которая занимала высокий пост в пермском центре занятости (глава центра Валя Савостьянова разворовала центр на 3 млрд. р. и на эти деньги стала депутатом Госдумы), ни ее муж Захлевных, декан физфака, который и сам меня хорошо знал. Когда через много лет я напомнил ему, он снисходительно-презрительно запричитал: «Ой, ой, ой, да не был Семенов в этом году проректором… А Муратов вообще…»
Панов пытался меня пристроить на кафедру высшей алгебры. Но зав. кафедрой Миков, человек партийный, воспрепятствовал.

КГБ-шника, который был ко мне приставлен, в лоб спросили, почему мне не дают устроиться на работу. Тот ответил: «Пусть уезжает из Перми и устраивается.» Но и в Ярославле, где была возможность по протекции того самого Гвоздева устроиться с пединститут, КГБ меня отслеживал с того момента, когда только-только вышел из вагона. Даже были в курсе, куда собирался ехать. Об этом мне сообщил  сам Назаровский, к которому я собирался в визитом, ему позвонила мама, сотрудница КГБ: «Кто к тебе едет?!»

Пытался консультировать. Какой-то начальник завода им Ленина прислал мне своего оболтуса, говорил – «любые деньги»… Но оболтус не желал работать. Отказал я его папе. Потом видел оболтуса в стенах политехнического, студентом.
Мои попытки прожить за счет репетиторства прекратила конкуренция – у меня не было аудитории, где мог бы разместить с десяток абитуриентов.

Три года был вынужден заниматься коммерцией. Торгово-закупочные лица, рэкетиры, обман друзей. Это отдельная история, в которой грязи по макушку. Пришлось бросить. В течение года помогал Леша Рыжов из СОЦПРОФа. Но его так прессовали, что теперь и не знаю, где он. Как-то подкинул деньжат Саша Абрамович, ему удалось войти в доверие к братьям Черным. Потом помогал Миша Малютин, но это счастье быстро кончилось. Иногда выручали поездки за рубеж, питание за чужой счет. Старался экономить, привозил валюту, что позволяло жить месяц-два. Ни профсоюзы, ни «революционеры» не пожелали предложить мне работу. Хотя основательно финансировали людей управляемых, из России, Украины, Белоруссии.  Побирался довольно часто, выпрашивал у знакомых на улице по 3, по 10 рублей, чтобы купить хлеба, кубиков «Магги» да дешевых соленых сосисок.
Спасла журналистская деятельность. Тут целый мир дерьма.
Потом уж я узнал, сколько грязи, клеветы на меня лили и в ПГУ, с первого года работы, и в МГУ, и опять в ПГУ, и в политехническом, и среди неформалов, и среди зарубежных организаций.
…
Когда сижу в кафе или останавливаюсь где-то на улице, слышу разговоры. Крики, визги, визгливый, на дисканте, петушиный смех, матерщину, навязчивую тюркскую речь торгашей. Еще хуже дети, потому что они активно распространяют на тебя то, что отчасти сдерживают в себе родители. Истошные крики детей, от которых у окружающих звенит в ушах, нимало не заботят родителей. Молодые мамы тупо смотрят на своих чад, отцы… отцы вообще не реагируют. Разговоры быдла, его много, и средних лет, и пожилого, особенно много молодого. От того, что слышу эти разговоры, начинает болеть голова.

***

После разгона Учредительного собрания, подписания Брестского мира (март 1918 г.), Бунд сделал ставку на свержение Советской власти (в мае 1918 г. в партии возобладала более умеренная линия - «борьба с большевизмом в Советах и путём Советов»). К концу 1918 г. в Бунде определились три течения: левое - сторонники участия в работе Советов для борьбы за созыв Учредительного собрания; правое - сторонники активной борьбы с большевиками и непризнания власти Советов; и центральное - сторонники «парламентской оппозиции» в Советах».

Война, 1942-й Газета «Известия» пишет о дедушке, Александре Ильиче Спешилове, мастере завода им. Молотова. Дедушка – новатор, его бригаду в статье «Счет времени» автор Н. Михайлов называет «спешиловцами».
И еще упоминание о дедушке в «Известиях» от 19.11.1944 в статье «Лучшая в мире», подзаголовок: «Гордость русской артиллерии».
Во время войны гендиректором завода был Быховский. Ныне в Перми нет улицы, названной его именем. Ибо еврей.

Брат отца, Давид Ихлов, 1870(1) г.р. был в районе 1904-5 гг. в ссылке в Архангельской губернии.
В книжке по Архангельску есть упоминание студента Ихлова.
В архивном фонде Архангельского губернского жандармского управления за 1904 год имеется дело о состоящем под гласным надзором полиции мещанина Давида Эльевича Ихлова, в котором содержатся в том числе следующие документы: 1) уведомление, направленное начальнику Архангельского губернского жандармского управления от 15.5.1904, в котором записано: «… мещанина Давида Эльева Ихлова, коему 21.1.1904 первоначальной мерою взыскания была назначена высылка под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь сроком на 5 лет, выслать на тот же срок для отбывания наказания в Архангельскую губернию. Назначив Ихлову местом жительства на время его ссылки с. Семжу 1 стана Мезенского уезда. … Ихлов высылается за хранение и распространение преступных сочинений» 2) Донесение унтер-офицера Алексея Кирьянова от 18.8.1905, управляющего казенной палатой начальнику Архангельского губернского жандармского управления от 16.8.1905 о том, что «состоящий под гласным надзором полиции Давид Эльев Ихлов из места водворения 6 августа неизвестно куда скрылся» (Циркуляр департамента полиции от 26.10.1906 года).
Какие люди! Зубатов, имевший университетское образование, организовавший рабочие кружки в поддержку царя, полковник Герасимов. Не какой-нибудь там Бенкендорф. Отменная была охранка, работала на опережение. Дело в том, что Бунд, как и другие левацкие организации, и до 1905-го, и в 1905-м призывал к свержению и царя, и буржуазии, к социалистической революции. Большевики же были партией рабочего класса. Ленин указывал, что революция 1905 года - исключительно крестьянская, решала крестьянский вопрос, к социализму отношения не имела.
Уже к лету 1906 Бунд учуял, что революция не состоялась, во всем согласился с большевиками, отказался от еврейской партийной автономии и в ноябре вошел в РСДРП. А циркуляр насчет Давида Ихлова вышел месяцем ранее. И сослали Давида за год до начала революции.
Как только Бунд перестал быть радикальным, интерес полиции к нему пропал.

Сын второй бабушки по линии отца, Соры-Ривы - Соломон Флейшман.
В архивном фонде Политического управления имеется информация, что Соломон Флейшман в 1933 году издавал еженедельную газету Morgen на еврейском языке, в которой публиковались статьи о достижениях Советской России. В ноябре 1933 года на квартире Соломона Флейшмана в Даугавпилсе на ул. Райна, 32, кв. 4 был проведен обыск, в результате обыска обнаружено 10 экземпляров газет. Во время обыска Соломон отсутствовал, т.к. уехал… С 9.10.1933 Соломон Флейшман жил за границей, учился живописи, с 1935 г. – в Париже. 30 июня 1941 года его семья бежала в СССР, в 1973-м эмигрировала в Израиль.

Выписка из приказа Молотовского областного управления трудовых резервов за 1956 г. о временном возложении на Ихлова Лазаря Абовича (моего отца). обязанностей директора РУ № 8 (ГАПК. Ф. р-982. Оп. 2л. Д. 40. Л.111);
Выписка из приказа начальника Пермского областного управления профтехобразования от 22 февраля № 30 1960 г. о временном возложении на Ихлова Л.А. обязанностей директора ТУ № 8 (ГАПК. Ф. р-982. Оп. 2л. Д. 40. Л. 116);
Объяснительная записка Ихлова Л. А. по вопросу нарушения приказа Пермского областного управления профтехобразования, 1961 г. (ГАПК. Ф. р-982. Оп. 2л. Д. 40. Л.109, 109 об., 114, 114 об.);
Выписка из приказа начальника Пермского областного управления профтехобразования от 30 августа 1961 г. № 127 о назначении Ихлова Л.А. на должность мастера производственного обучения ТУ № 8, (ГАПК. Ф. р-982. Оп. 2л. Д. 40. Л. 115);
Выписка из приказа начальника Пермского областного управления профтехобразования от 27 марта 1961 г. № 51 об объявлении Ихлову Л. А. выговора (ГАПК. Ф. р-982. Оп. 2л. Д. 40. Л.117).

Что же произошло? Почему выговор? За выговором последовало увольнение. И началось…
В 1948 году Сталин настоял, чтобы ООН голосовала повторно, и ООН учредила государство Израиль. Но Бен Гурион расстрелял моряков, восставших под лозунгом «Вся власть Советам», а Голда Меир привезла от американских евреев 1 млн долларов. И началась борьба с «космополитизмом». Хрущев продолжил дело учителя, в 1958-м развернули кампанию по борьбе с начальниками-космополитами. Сначала рабочие накинулись на начальников-евреев, затем прихватили начальников-немцев. Когда же  не избежали своей участи и русские начальники, кампанию пришлось свернуть. Но отцу это уже не помогло. Какая-то сволочь его подставила, сволочи знают о кампаниях загодя.

Алексей Иванович Болотин, чистокровный еврей, рассказывает: "В концлагере выдал себя за дворянина, сделали старостой, участвовал в подпольной ячейке. Кончилась война - как поступать на работу?? В анкете: еврей, не воевал, был в концлагере старостой... Написал письмо в обком, послали на завод. Гендиректор встретил, обнял: "Слава богу, русского прислали, ну, мы с тобой сейчас всех евреев повыдавим...""

Отца увольняли несколько раз, однажды – когда он работал на химическом заводе им. Орджоникидзе, другой раз – на изоляторном заводе. За то, что еврей. За то, что не участвовал в заводских пьянках.
Отец устроился продавцом в книжный магазин. Сеть магазинов возглавлял некий Островский. Островский приворовывал, скопил огромную библиотеку дефицитных книг. Грянула ревизия. Островский всё свалил на отца. На суде всем было ясно, стоило только посмотреть на отца, который не способен воровать в принципе. Отца отпустили, но это не помогло, всё равно уволили. Оформили как увольнение «по собственному желанию» 25.11.1978.

Моя мама, русская, работала на заводе месте с дедом, мастером шлифовального цеха. Потом в системе УЖКХ, домоуправляющей. Возглавлял УЖКХ человек со странной фамилией – Барон. Потом мама работала техником в том же домоуправлении №4. Через знакомых пристроили к ней некоего еврея, дворником. Евреи брезгуют работать физически, новый дворник на работу не являлся, думал, что ему просто так будут деньги платить. Но мама не ставила ему смены. Тогда на маму натравили евреев из санэпидстанции, те придрались, что в один день рядом с элитным домом не убрали лед на тротуаре, и маму уволили. Затем мама работала в спортклубе «Молот», начальник Чалых орал на нее…

Это был Советский Союз.

Апрель 2020