Идея православной монархии в опере Жизнь за царя

1. Вступление

Известного русского композитора Михаила Глинку сравнивают с его великим современником – Александром Пушкиным. По словам музыкального критика того времени В. В. Стасова, «оба создали новый русский язык – один в поэзии, другой в музыке». Подобно Пушкину, открывшему новую эру в истории отечественной литературы и поднявшему её до невиданных дотоле высот, Глинка своей знаменитой оперой «Жизнь за царя», можно сказать, «задал тон» всему дальнейшему развитию русской оперы в целом.

Незабвенные великие произведения Пушкина и Глинки знакомы многим из нас едва ли не со школьной скамьи. Находясь под впечатлением восхитительного изящного слога Александра Сергеевича и героической, торжественной, берущей за душу музыки Михаила Ивановича, мы подчас не замечаем важные идеи, которыми переполнены их эстетически мощные творения. А ведь в «Евгении Онегине», «Борисе Годунове», «Дубровском», «Капитанской дочке» Пушкина на самом деле сокрыто куда больше смысла, чем может показаться на первый поверхностный взгляд. И с Глинкиной «Жизнью за царя» дело обстоит схожим образом. О ней если и говорят, то в основном какие-то общие слова про «подвиг человека из народа», «мотивы русской народной музыки» и тому подобное.

При внимательном анализе гениальной оперы Глинки, можно увидеть, что одна из значимых раскрываемых в ней идей – идея православной монархии. Почему за царя можно только жить? Какова природа царской власти и взаимоотношений монарха с народом? В конце концов, каким должен быть народ, чтобы Бог благословил его законным царём-государем? Композитор Михаил Глинка и либреттист барон Розен дают ясные ответы на эти вопросы – их я и постараюсь изложить в этой работе.


2. Как это – жить за царя?

«Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет.»
Мф. 24: 42

Не буду пересказывать сюжет оперы – его можно прочесть хотя бы в Википедии. Скажу только, что он основан на известном (даже хрестоматийном) предании о подвиге крестьянина Ивана Сусанина, в 1613-ом году спасшего юного царя Михаила Романова от рук поляков-убийц ценой собственной жизни. Главных персонажей в опере четверо: сам Сусанин, его дочь Антонида, ополченец Богдан Собинин (жених последней) и мальчик-сирота Ваня – приёмный сын Сусанина.

Отметим, что поляки врываются в дом к Сусанину только в третьем действии оперы – в первом же действии нам для чего-то показывают обычную жизнь простой крестьянской семьи. Казалось, в рассказе о подвиге Ивана Сусанина можно было бы обойтись и без подробностей крестьянского быта. Но это лишь на первый взгляд. Ведь не зря опера называется именно «Жизнь за царя» (а не «Смерть за царя», как в своё время предлагал писатель Нестор Кукольник). Сусанин готовит свадьбу дочери, воспитывает Ваню – и при этом живёт за царя. Мысль эта может показаться странной, но согласитесь: сознательно пойти на гибель во имя высшей цели невозможно, если до этого жить, плывя по течению, заботясь лишь о себе, своих мелких выгодах и личном комфорте. То, что Сусанин не живёт для себя, а стремится к исполнению евангельских заповедей, делается очевидным уже после прочтения списка персонажей: в ненастные, голодные годы Смуты (самому бы как-нибудь выжить) он приводит в дом «лишний рот» – круглого сироту Ваню.
Еще один интересный момент. В начале третьего действия Ваня досадует:

Уж теперь
На войну
Мне б хотелось,
Послужить моему
Государю!
…
Ах, зачем
Я еще
Только отрок,
А не воин!

На что Сусанин отвечает пылкому «вояке»:

Не тужи,
Что ты млад,
Что ты отрок.
И теперь может быть
Тебе служба!
Невзначай
Воля Бога
Позовёт
Человека!
И теперь
Будь готов
Ежедневно,
Ежечасно!

То есть Сусанин ясно осознаёт, что испытание может быть послано Богом в любую, даже в самую неожиданную, минуту. И чтобы этот Божий призыв к подвигу не застал человека врасплох, нужно быть готовым «ежедневно, ежечасно», каждую минуту, каждый миг. Потому-то и песня возвращающихся с войны ополченцев, с её словами «Час настал, жених грядёт!» звучит не так-то уж беззаботно, как может показаться. Ведь она созвучна православной молитве, которую поют на Страстной неделе: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща».
Как снег на голову – врываются поляки домой к Сусанину. Никто не ждал их в Домнине: ведь Смута кончилась, Москва освобождена, и «собор великий уже ставит нам царя». В избе Сусанина – предсвадебная суета, всё как будто пропитано торжеством, миром, радостью да тихим семейным счастьем. И вдруг в этот уютный крестьянский мирок влетает вооружённый до зубов польский отряд с требованием провести их к царю. И потому у Сусанина совершенно нету времени на своего рода «моральную подготовку»: в силу этой внезапности он проявит себя во всей полноте именно таким, каким он есть на самом деле. Именно в этот момент станет ясно: действительно ли он жил за царя, или его преданность Михаилу Романову – показная, ненастоящая…

Требование поляков к Сусанину сопровождается беспечной, легкомысленной музыкой (полонезом). Происходит попытка соблазна человека ко греху: подумаешь, да что же тут такого – проводить посольство к царю? Сусанину предстоит очень тяжёлый выбор: пойти на верную гибель, оставив сиротами горячо им любимых Антониду и Ваню, или предать царя, которого он так долго ждал и вымаливал у Бога. Сусанин выбирает первое. Не взирая на горькие слёзы дочери и её мольбы не уходить с поляками – мужественный крестьянин уводит врагов в лес, погибает вместе с ними и спасает от смерти юного Романова.


3. «Ах, не мне, не мне государя спасать…»

«Сусанин не герой: он простой крестьянин, глава семьи, член братской общины; но на него пал жребий великого дела, и он дело великое исполнит.»
А. С. Хомяков, «Опера Глинки «Жизнь за царя»»

«Господне есть спасение …»
Пс. 3:9

Нет, на самом деле Романова спасает не Сусанин. И не Ваня, вовремя предупредивший Михаила Фёдоровича о грозящей ему смертельной опасности. В опере Глинки спаситель царя – сам Бог.

Когда поляки принуждают Сусанина показать им дорогу «к жилищу царя», тот поначалу решительно отказывается:

Страха не страшусь!
Смерти не боюсь!
Лягу за царя, за Русь!

Поляки, видя такую непреклонность, начинают совещаться между собой – как быть с упрямым мужиком? Что же в это время делает Сусанин? Ведь он понимает, что незваным гостям верить нельзя – они не послы, а враги. Но как ему, простому крестьянину, остановить хорошо обученный «спецназ» ?.. В горьком сознании своего бессилия Сусанин взывает к Богу:

Боже, спаси царя!
Ты умудри меня,
Ты научи меня!
Боже, спаси царя!

И только после этого Сусанина вдруг осеняет:

Пойду, пойду
Их заведу
В болото, в глушь,
В трясины, в топь!
Туда, туда,
Где им беда.

Он велит Ване скакать «во весь опор» к Михаилу Фёдоровичу («чтоб до зари до утренней уведал царь»), а сам, «соблазнившись» на польское золото, уводит врагов в дремучий непроходимый лес.

Тем временем Ваня стремглав несётся к Ипатьевскому монастырю – пристанищу юного Романова. Загнав до смерти своего скакуна, мальчик наконец пешком добирается к цели своего ночного путешествия. Он стучит в ворота с криком «Отоприте!» Но ему не отвечают: все крепко спят, никто не слышит слабый детский голос…

«Ах, зачем не витязь я!» – с досадой восклицает бедный Ваня, еще не осознающий (в отличии от Сусанина), что спасает царя не он. Ваня, без сомнения, всей душой любит государя и Россию и готов рисковать жизнью ради них – но эта чистая возвышенная любовь всё-таки еще очень «мальчишеская», и в ней нет глубокого понимания идеи монархии. Ваня снова бьётся в ворота, и снова – тщетно… У Вани от ужаса «замерло сердце». Неужели он не сможет исполнить поручение своего названного отца? А если к заре поляки нагрянут в монастырь? Тогда долгожданный царь будет убит, и Русь опять на долгие-долгие годы погрязнет в бесконечных войнах, грабежах и усобицах… «Нет! Никогда!» – вырывается у Вани.

Ты не плачь, не плачь, сиротинушка!
Ах, не мне, не мне государя спасать!
Сам Господь его нам в цари пожаловал,
Сам Господь царя отстоит от врагов,
Силами небесными,
Отстоит, отстоит!

Вот так в одно мгновение Ване открывается вся природа православной монархии. Мальчик не просто испытал на себе евангельскую истину: «Без Мене не можете творити ничесоже». Теперь он не формально знает, а всем своим существом убеждается в том, что «православнии Государи возводятся на престолы по особливому о них Божию благоволению» (см. Чин Православия). А посему, конечно же не ему, ничтожному маленькому Ване, спасать царя своими слабыми человеческими усилиями. Он – всего лишь орудие Божьего Промысла в великом деле спасения русского государя.

Окончена ария Вани – и о чудо! За монастырскими стенами проснулся народ, перед Ваней отворяются ворота, мальчик рассказывает о нежданном набеге поляков и просит отвести его к царю.

Ты, как Божий посол,
Впереди ступай! –

говорит Ване столпившийся вокруг него народ. И тот соглашается:

Я, как Божий посол,
Впереди пойду!

Ваня говорит эти слова не с гордостью (как пишут порой), а наоборот – со смирением. Да, он только Божий посол – и не более. Немного забегая наперёд, скажу, что этими словами Ваня невольно поправляет Сусанина. Ведь последний в своей знаменитой арии вспоминает о мальчике: «Посол мой скачет, лёгкой пташкой летит!» Но Ваня будто одёргивает его: «Нет, я не твой посол, а Божий».

После сцены у монастырских стен нашему взору открывается картина заснеженной лесной чащи. Мы видим еле бредущих, озябших поляков и их бесстрашного проводника. Музыка, звучащая в этом эпизоде, неописуема: даже без декораций было бы понятно, что в лесу стоит жгучий мороз, что с неба сыпется мелкий противный снег, и сердитые на «бестолкового» крестьянина поляки уже продрогли да самых костей. Вот они останавливаются на ночлег и засыпают под вой ветра. Сусанин остаётся один на один со своими мыслями и переживаниями – звучит ария Сусанина.

Господь, в нужде моей
Ты не оставь меня!
Горька моя судьба!
Ужасная тоска
Закралась в грудь мою!
Заела сердце скорбь...
Ах! страшно, тяжело
На пытке умирать!...
Ты взойдёшь, моя заря,
Взгляну в лице твоё,
Последняя заря!
Настало время моё!...
Ох, горький час!
Ох, страшный час!
Господь, меня
Ты подкрепи!
…
В мой смертный час
Ты подкрепи меня!

Как видим, Сусанин не совсем вписывается в стандартный образ народного героя: он признаётся, что ему «страшно, тяжело на пытке умирать». И это не минутная слабость, и тем более не трусость. Просто тот жизненный закон, понимание которого стоило юному Ване стольких мучительных минут, крепко живёт в Сусанине. Да, он – слабый человек, неуверенный в своих личных силах, тоскующий по оставленных детях. Но он взывает ко Господу с просьбой не оставить его и укрепить в смертный час. И он, простой немощный крестьянин, оказывается сильнее поляков – вооружённых, умных, решительных и (нужно отдать им должное) беззаветно отважных. Сусанин побеждает врагов, потому что с ним – сам Бог!

После всего выше изложенного куда более понятным становится эпилог оперы – грандиозная сцена встречи Михаила Романова московским людом (среди толпы – Собинин, Антонида и Ваня).

Славься, славься, наш русский царь!
Господом данный нам царь государь!

Это «Славься» – не примитивное человеческое славословие. Ведь если, как мы уже знаем, царя спас Бог, то соответственно и «велия слава его спасением Твоим: славу и велелепие возложиши на него» (Пс. 20:6). Эти «Слава и велелепие», источником которых является Бог – вот идея величественного эпилога «Жизни за царя».


4. «Час настал, жених грядёт!»

«— Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, — сказал он.»
«…девять десятых людей русской армии в то время были влюблены … в своего царя…»
Л. Н. Толстой, «Война и мир»

Практически в любой опере присутствует лирическая (любовная) сюжетная линия. «Жизнь за царя» в этом плане не исключение: перед слушателем разворачивается история любви ополченца Богдана Собинина и дочери Сусанина – Антониды. На первый взгляд, лирические мотивы звучат как-то вразнобой с общим патриотическим духом оперы: повествуя о подвиге Ивана Сусанина, скорее всего, можно было бы обойтись и без любовной тематики. Но не будем делать скоропалительных выводов.

Вот из-под Москвы в Домнино возвращается отряд ополченцев, в числе которых – Богдан Собинин. Ополченцы несут односельчанам радостную весть (вернее, две вести): об освобождении Москвы войсками Минина и Пожарского, а также о том, что Великий собор скоро выберет для Руси царя (по слухам, им должный стать 16-летний Михаил Романов). Антонида, естественно, с замиранием сердца ждёт своего любимого. Вслушаемся в песню возвращающихся с войны ополченцев (о которой мы уже вспоминали ранее):

Жениха невеста ждёт,
Жениха и Русь зовёт!
Час настал, жених грядёт!

То есть ополченцы смотрят на отношения «царь-Русь» и «жених-невеста» как на явления одной природы. А дальше – еще интереснее. Когда Сусанин даёт согласие на свадьбу Антониды и Собинина, последний заявляет:

Будет царь и будет свадьба,
Радость всем и мне!

Сам Сусанин говорит об известии про скорое избрание царя:

То свадебная весть!

Хор девушек вещает в том же духе:

Вся Русь украсится
Невестой красною!

И «странное» решение Сусанина (благословить дочь на свадьбу с Собининым только после избрания царя для Руси) приобретает глубокое символическое значение: царь и Россия, Собинин и Антонида связаны друг с другом какой-то одинаковой, особенной мистической связью. Любовь Антониды и молодого ополченца делается символом, образом другой любви – любви между государем и его народом (ведь не зря монарха именно венчают на царство).

Если проследить развитие «лирической» сюжетной линии, то можно заметить, что она удивительным образом синхронизирована с «патриотической» линией. Мы наблюдаем возвращение ополченцев домой в первом действии и слышим одновременно две «свадебные вести»: об избрании царя и скором венчании Собинина с Антонидой. Вот приходят поляки с целью пленить Романова, и Богдан бросается в погоню за врагами: смертельная опасность грозит обоим сразу.

Горе мне! Отца ты не спасёшь!
Ах, когда и сам не пропадёшь! –

рыдает несчастная Антонида, провожая своего удалого жениха. «Горе мне!» - стенает устами Антониды сама Русь, так как еще чуть-чуть, и останется она без царя…

Когда же мы снова видим Собинина и Антониду вместе? Это нетрудно угадать: конечно же, в эпилоге. Жених и невеста, царь и народ наконец воссоединяются после стольких испытаний – теперь уже навсегда.

Пользуясь этой аналогией («царь-народ» – «жених-невеста»), мы можем объяснить еще один «странный» эпизод в опере. Я имею в виду момент, когда Сусанин с первого раза угадывает имя будущего царя.

Вот Богдан Собинин спрашивает односельчан:

Правда ль, то весть Бог, но слышно,
Что нам ставится в цари –
Отгадайте, кто?

Крестьяне говорят: «Не знаем!» И только Сусанин догадывается: «Наш боярин».

Наш боярин!
Что ж ты прежде
Нам о том не говорил! –

упрекает он Собинина. «Это слух еще покуда», - оправдывается тот. Ополченец даже немного удивлён – как это его будущему тестю удалось мгновенно найти ответ на такой непростой вопрос? А Сусанин уже полностью поглощён своей радостью:

Слух! Слух!
Сто побед не стоят
Такого слуха!
Царь, законный царь!

После этого Сусанин уже живёт в сознании того, что Михаил Фёдорович – это его царь. У него нету ни малейших сомнений в том, что это действительно так. А ведь Романов еще не венчан на царство, и народу еще даже не объявлено о решении великого собора. Откуда же у Сусанина эта твёрдая уверенность, что слух о Романове – правдивый? Ведь со стороны вся эта картина выглядит достаточно неестественно (если не глупо): деревенский старик при полном отсутствии оснований «вбил себе в голову», что его боярина выберут царём. После чего заподозрил иностранное посольство в дурных намерениях, завёл его в лес и погиб – не за царя, а за какие-то свои нелепые умозаключения.

Но теперь вспомним Собинина и Антониду. Антониде-то не нужно доказывать, что Богдан – её будущий муж. Она прекрасно знает об этом еще до свадьбы. Точно так же и Сусанин (являющийся олицетворением русского народа) узнаёт в безвестном 16-летнем подростке своего царя. Ему уже не нужно ждать формального завершения собора – он и так знает, чьё имя будет названо. В польском «посольстве» Сусанин тоже узнаёт врагов, представляющих опасность – не для боярина Романова, а для царя всея Руси.


5. Эпилог

Иван Сусанин – человек из народа. Это простой, формально академически-необразованный мужик, не видевший ничего дальше своего Домнина. Однако слушателя не должен соблазнять его «неотёсанный» вид. Сусанин живёт для других (для сироты Вани, для царя). Он знает, что православные цари избираются и спасаются не людьми, а Богом, и потому не ставит себе в заслугу свой подвиг. Он способен угадать, «учуять» (не умом, а душой) своего государя, отличить законного царя от очередного самозванца. И конечно же он без раздумий готов пожертвовать жизнью во имя веры, царя и Отечества.

Наверное, именно такими и должны быть простые русские люди (а интеллигенция – и подавно), чтобы удостоится быть одаренными Богом православным царём. Народ должен души не чаять в своём монархе, ждать его – как невеста высматривает своего суженого. Но пока, к величайшему сожалению, русский народ в своём большинстве, по выражению Ивана Ильина, «разучился иметь царя»... Другими словами, глубинное понимание идеи монархии, имеющей в своем основании Закон Божий, полностью отсутствует... А потому мы с прискорбием (но без уныния) должны признать, что скорее всего восстановление монархии не произойдёт в России до тех пор, пока мы не обратимся всем сердцем, как прежде, к вере православной. Ну разве что случится какое-то явное и неописуемое Божье чудо.