С чего начинается родина-01

http://stihi.ru/2023/04/22/1238 1.
http://stihi.ru/2023/04/22/6803 2.
http://stihi.ru/2023/04/23/468   3.
http://stihi.ru/2023/04/23/1517 4.
http://stihi.ru/2015/09/21/1094 5.

С чего начинается родина? Виктору нравилась эта песня.
Для него, скорее всего, она начиналась с той песни, что пела его мать, с молока из ее груди, которого не хватало, так как она сама голодала, но все лучшее отдавала детям. Так сказал ей муж, уходя на войну в октябре 1943, зная, что она на третьем месяце беременности, а на руках еще двое пацанов. Третий, самый младший, умер, когда они, избегая отправки в Германию под дождем, простудили его. А помог убежать пекарь, австриец, специально отвлекший немца, усаживавшего собранных на машины.

Бежали под дождем, прячась от автоматной очереди в низкорослом густом кустарнике. До возвращения беглецов он доил хозяйскую корову, понимая, иначе не выдоенную придется отправлять на убой. Его крестьянская душа не могла допустить этого.

Был он худощавым, здоровьем очевидно не блистал. Немецкие врачи рекомендовали ему парное молоко и свежие яйца. Прежде чем лечь отдохнуть, он нередко садился на табуретку, доставал из кармана фотографию, тыкал в нее пальцем и на языке, непонятном для хозяев хаты, говорил:
– Это моя жена. А это мои дети. А это моя корова…
Из фотографии смотрела красивая женщина и двое детишек рядом с коровой.
Он подзывал мальчиков хозяйки, гладил их по голове, доставал кусковой сахар, завернутый в небольшой платочек, ножом откалывал каждому понемногу. Снова долго смотрел на фотографию и повторял:
– Моя жена, мои дети, моя корова.
Слова mein, meine перевода не требовали, о многом другом говорила фотография. Потом он начинал рассказывать еще о чем-то, но видя, что его не понимают, с досадой махал рукой, крепко сжимал кулаки и говорил сердито:
– Это Гитлер, а это Сталин.
Потом он сильно ударял кулаками друг о друга, показывая на свою голову. Легко было понять, о чем он говорил по немому.
Австриец показывал жестами, что после этого он отправится домой.
– Моя жена, мои дети, моя корова… Хозяева хаты быстро поняли, что значат Frau, Kinder, Kuh, а также несколько других слов, в том числе wenig - мало. Немцам всегда и всего было wenig.

От немцев часто звучало пренебрежительное Schwein. Однажды пекарь тоже произнес его вместе с жестом рукой поперек шеи. Его не поняли. Он повел хозяина в свинарник, показал на поросенка, повторил жест и потребовал: – Schnell! Быстро!
Потом он объяснил, придут немцы и заберут! Показал на пустой улей, в него надо сложить все и закопать под порогом. Изобразил кормление детей. Их он сравнивал со своими, показывая их на фотографии. Иногда брал ведро и шел доить корову. Понятно было: он доил свою, а поглаживая по голове чужих детей, ласкал своих.

Иногда он приносил буханку свежеиспеченного хлеба и угощал детей. Как позже объяснили, на детях он проверял, не отравлен ли хлеб. После этого хлеб отправляли, куда требовалось. Случалось, пекарь ведром зачерпывал муку, приносил хозяйке и показывал, что его надо тотчас испечь. Подопытными были и три курицы, содержавшиеся в подвешенной клетке. Если куры чувствуют себя хорошо, несутся, значит все в порядке.

Смущало только то, что австриец требовал испечь хлеб срочно, и тут же кормить им детей. Думали, что боится, как бы немцы не узнали об этом. Человек, прибывший от бывшего начальника МТС, объяснил, что детям досталась роль подопытных кроликов, а австриец такой добрый из-за боязни за свою жизнь. Если это было так, то пекарь играл свою роль блестяще.

Немцы действительно приезжали за поросенком. Пекарь, предварительно объяснив хозяевам, как надо себя вести, сказал приехавшим, что их опередили, поросенка забрала другая команда. Немцы, ругаясь, уехали. Три курицы сносили в среднем два яйца в сутки. Пекарь съедал по одному, сваренному всмятку. Один раз в неделю он сам на сале готовил яичницу, ел сам и угощал детей.

Пекарня находилась на северном лесистом берегу широкой долины слева и справа от небольшой речки Берестовая. Это порядка одного километра от села, расположенного на противоположном берегу. Здесь был постоянный немецкий пост.

В обязанности главы семейства входили заготовка топлива для пекарни, уход за парой лошадей, на которых волоком доставлялись спиленные деревья, а также ремонт, так называемой кладки, через топкие участки дороги на другой берег долины, в село. Ему помогала жена, оставив на время детей у Волковых, живших с другой стороны пекарни. Ему доставались отходы древесины, которыми он топил и достраивал свое жилище оригинальной конструкции, о котором речь пойдет позже.

 Виктор родился в 1944, когда немцы уже были на западном (правом) берегу Днестра, поэтому, естественно, мог знать об описанном в первую очередь со слов матери. Первого мая 1944 на левом берегу Днестра напротив Дубоссар  был ранен отец. Мама говорила об этом так часто, что Виктор знал, когда будет пауза, глубокий вдох, выдох, что последует дальше.

Вот мама окончила первую часть воспоминаний. Помолчала пару минут.
– Сейчас начнется, - подумал Виктор. И не ошибся. Глубоко вздохнув, она продолжила:
– Война. Будь она проклята! Но и среди немцев были люди. Хотя пекарем был австриец. А тут свои… Хуже немцев… Свои своих… Звери! Но и звери так не поступают. Душегубы.
– Началось. Вначале расскажет о родителях, об родителях родителей. Больше о своих. Родителей мужа она не знала. Умерли в 1933, когда муж служил в армии на Дальнем Востоке. Отец много об этом рассказывал. Строили узловую станцию Борзя Забайкальской железной дороги на Соловьевск, а далее на Баян-Тумэн.

Бригаде из пяти человек отмеряли пять метров, одного из них командировали на сбор разных трав, грибов, фруктов, добычи всякой живности. Его норму делили на четверых. Доставалось по 1,25 м вместо одного на брата. У каждого была суровая нитка длиной три метра с узлом на расстоянии 1,25 м от одного и 1,75 м от другого края. С ее помощью можно было изготовить мерку длиной 0,25, 0,50, 0,75 м и так далее, а также круги разного диаметра. Ту нитку отец всегда имел при себе и после демобилизации в 1935. Практичная штука!

Наступал черед для рассказа о раскулачивании, как выбросили из хаты малолетних детей зимой на снег, вилами искали пеленки-распашонки в том снегу, опухших детей отвозили в Харьков на вокзал, откуда их затем увозили в коммуны им. Макаренко.
 
Мама Виктора, застыв в воспоминаниях, собралась с мыслями и вдруг сказала не совсем в затронутую сейчас тему:
– Думала, не выживешь. Молока почти не было. А ты вон какой вымахал!
Из соседнего двора донеслась песня в исполнении Марка Бернеса «С чего начинается родина… с окошек, горящих вдали».

– Каких горящих? Тьма беспросветная была, когда месяца на небе не было. Ложились рано. Для лампы керосина не было. Комнату больше освещала печка через щели у дверцы из ржавой жестянки… если в ней что-то горело, конечно. Если ночью из леса привозила спиленный дубочек или приносила солому из колхозного стога. А утром все высматривали, у кого из трубы дым пошел. Туда шли за огнем для растопки печи. Делали маленький ковшик из тонких веточек с соломой и половой (мякиной), помещали туда уголек и бегом домой, чтобы этот ковшик не сгорел по пути.
Какой там… окошек, горящих вдали?
Одна радость… звездная ночь. Сейчас небо электрическими лампочками подсвечивается. Тиха украинская ночь… звезды блещут… как там дальше?

Помолчав, мама вдруг тихонечко запела:
– Нiч така мiсячна, зоряна, ясная,
Видно, хоть голки збирай.
Вийди коханая, працею зморена
Хоч на хвилиночку в гай.

Песня неожиданно прекратилась, как и началась. В этот раз она оказалась неплановой. Мама говорила сбивчиво, перескакивая с одного на другое, когда из нескольких слов уже было понятно, о чем речь. Факты, будто, толпились, расталкивали локтями друг друга, вырывались на волю. Так она и письма писала мужу на фронт... по одному-другому слогу от слова. Но муж все понимал.

Виктору становилось жутковато от услышанного уже далеко не в первый раз.

– Вот сейчас будет о стуке вагонных колёс, - предсказал Виктор. И не ошибся.
До его уха долетели задыхающиеся гудки паровоза, с трудом взбиравшегося по крутому пути у 53 километра железной дороги Красноград - Харьков.

– Это почудилось или на самом деле поезд? Он? Нет! Это горькие воспоминания мамы заставили его услышать то, чего на самом деле в данный момент не было, но представилось так отчетливо. Нет! Рано. Минут через 20 поезд будет. Это гроза приближается.

А тем временем мама продолжала:
– Не петухи, а те стуки колес с паровозными гудками были часами. Петухов немцы съели, а у молодых еще голос не прорезался, - в который раз повторила она эту фразу, - у нас всех кур забрали. Мы яйца только у того австрийца видели.
Несколько секунд мама молчала. Затем, как заезженная пластинка, рассказ продолжился.

Не буду передавать его в форме прямой речи. Да и не передать словами ту боль, горечь утрат. Больше всего ее возмущало, как свои своих же… в могилу… живьем…  Как в 1933 приходили в хату, вытаскивали чугунок из печи с крапивой, лебедой, щирицей и выливали из него содержимое. Если в том чугунке находили какую-то крупу, били, спрашивая:
– Де взяв? Де сховав? – и опять били.

Особыми зверствами отличались братья, которых прозывали Мазепами. Они возглавляли продотряды. Но нашлись еще большие нелюди, которые лишили тех Мазеп хлебного места, и они умерли с голоду. Люди говорили: – Подохли! Собакам собачья смерть!

Что касается собак… они сбивались в стаи, нападали на людей и животных, таскали по селу руки, ноги трупов, которых практически не хоронили. По утрам их находили вокруг стада коров, находившихся в летних лагерях. Собирали в телегу, на которой навоз вывозили, сбрасывали в яму, из которой раньше глину брали. Едва присыпали. Собаки тут же раскапывали. Чем-то похоже на собак и кошек, копающихся в мусорном ящике в поисках пищи.

В селе Дьячковка ( бывшая Орловская крепость на Украинской оборонительной линии)в живых никого не осталось. Трупы хоронить было некому. Там росли высокие сочные травы, но коровы боялись туда заходить. Мертвечины боялись.

Младшая сестра мамы, Харетиной звали, с кружкой пряталась неподалеку в лесочке, ждала, когда можно будет незаметно подбежать к сестре за молоком. Мама рассказывала и показывала, как за доярками подсматривали, заглядывая под коровы, чтобы женщины не пили молоко из ведра. Но они умудрялись доить прямо в рот.

Мама Виктора делилась с сестренкой своей похлебкой. Увидев это, бригадир приказал, выдавать девочке отдельную порцию. Позже Виктору было больно смотреть, как мама уединилась с сестрой, приехавшей в гости, и они, обнявшись, молча, беззвучно плакали.

Из соседнего двора доносился голос Марка Бернеса... "с чего начинается родина". Мама позвала всех за стол. Мужчины налили себе самогона. По полной! Мама вообще не пила. Только в особых случаях приносила бутылку, закрытую кукурузной кочерыжкой. Ей наливали настойку, собственного приготовления из терна. Муж выкопал деревца в сузовом саду, вернее, что осталось от него, и посадил в своем саду. Плоды у терна были крупными, очень вкусными, а наливка получалась отменная.

У соседей опять включили проигрыватель. Опять Марк Бернес. С чего начинается родина?


Продолжение следует.