Ешьте, жабы, хлеб!

           - Ешьте, ешьте, жабы, хлеб… Поминайте моего папку!
       Верочка стояла на мосту, крошила половинку кулича и бросала кусочки вниз. Некоторые машинально клала в рот и медленно жевала, не замечая, что они были солёными от слёз. Хмель никак не покидал её. Принимали лягухи подношение или нет, было непонятно, но орали они знатно!
             Пасха в том году выпала на май. И хоть месяц только начался, было жарко, как летом. Всё зеленело, цвело, чирикало, пело и звенело. Берега речки успели густо зарасти болотной мятой, частухой и рогозом, и казалось, что из-под каждой травины звонко и торжествующе кричит лягушка.
            Верочка больше не хотела иметь никакого дела с людьми. Здесь ей спокойнее. Боже, какой стыд! А начиналось всё так хорошо… Как любила она этот праздник, как любила! Чуть свет, а народ уже степенно плыл по улице в направлении кладбища. Несмотря на ранний час, оно уже пестрело лучшими платками и платьями. Нарядные женщины несли корзины, доверху заполненные всякой всячиной. Мужики, как правило, держались чуть сбоку и сзади, чтобы не мешать «своей», но в то же время быть на подхвате. Детей ещё мало. Чуть позже они будут бегать целыми стайками и собирать в предусмотрительно заготовленные кульки печенья и конфеты. Это был тот классический случай, когда день год кормит, и зевать было нельзя. Верочка и сама щедро раздавала сладости целыми горстями, при этом просила помянуть отца. Так уж считалось, что никто лучше безгрешного ребёнка не помянет усопшего. Потом, когда дело будет сделано, ближе к обеду, они усядутся на траву и будут в упоении разбирать добычу. Конфетку к конфетке, печеньку к печеньке. Смешные!
         Верочка шествовала, широко улыбаясь каждой группке людей, и всякая радушно зазывала её к себе. Одни других пышнее, куличи обменивались на куличи, одни разноцветные яйца на другие. Хозяйки лучезарно улыбались, принимали дары, размашисто крестились и кланялись друг дружке. Место глубокой печали в этот праздник по традиции становилось местом утешения.
          Наконец подошла к родной оградке. Свежевыкрашенная специально к празднику, она ещё пахла масляной краской, прислоняться к ней было ещё рискованно. Сирень в углу уже цветёт вовсю. Отец с фотографии смотрел на неё с улыбкой, как будто говорил:
 - Вот и ещё одна Пасха! Я рад тебе, дочка!
Ну и сладко же грело спину горячее солнышко! Уставшим от холодной зимы и весенней распутицы людям ещё одна радость! Заветное «Христос Воскресе!» сегодня звучало особенно ликующе. Присела на вкопанную в землю деревянную скамейку. На неё краски не хватило, можно сидеть смело. Закрыла глаза, подставила лицо солнцу и будто поплыла куда-то…
 - Христос Воскресе, Верочка!
   Нехотя вынырнула из раздумий. Соседняя оградка заполнилась целой толпой мужиков. Ого! Человек восемь-десять. Понятно, бригада пришла помянуть своего друга. В прошлом году в шахте привалило рабочего. Скоро бы уже пенсия, но случилась трагедия.
       - Привет, ребята! – улыбнулась в ответ, хотя из всех знала только одного, того, что поздоровался, Ваню. Похоже, у них намечалось нечто грандиозное. Не любила она и не понимала этого обычая, - пить на кладбище. Грех-то какой! Но так уж было заведено. Накрывали маленькие столики закусками и пускали рюмку по кругу. Бывало, так поминали, что расползались потом чуть не на четвереньках.               
                Сейчас эта дурь уходит, слава тебе, Господи. У молодёжи никчёмная традиция не прижилась, но иногда бывает… Мужики бодро и даже как-то радостно шуршали пакетами. Иван подошёл ближе к Верочке, перекинулись парой слов. Обрадовалась, что есть кого угостить куличом. Сама останавливать кого-то всегда стеснялась.
                Верочка была одинока. Возраст уже требовал семью и детей, но детство без матери сделало её ужасно стеснительной и наложило отпечаток странной вины за всё на свете. Она так и не узнала, что и когда с ней, с матерью, случилось. Как будто так было всегда, - отец и дочка. А ей было стыдно, что матери нет. Спрашивать у отца, почему, тоже было стыдно. Он сразу терялся и расстраивался. Когда отца не стало, было неловко, что у неё никого не осталось, прямо безродная. Потом начала стыдиться, что у неё нет и никогда не было жениха и так далее… Была Верочка полновата, не особенно красива лицом, как ей самой казалось, и этого она стеснялась тоже…
           Компания поминающих настойчиво звала Верочку к себе, и та засобиралась уносить ноги. Ваня понимающе улыбнулся и попытался угомонить товарищей. Кто-то из них наполнил стаканчик и протянул Верочке.
    - Боже упаси, спасибо! Я пошла! Счастливо оставаться!
Но мужчина рассмеялся:
 - Да это компот, дамочка!
     Ваня перехватил стакан, протянул Верочке. Той не хотелось обидеть знакомого, да и жарко. Сделала глоток-другой. Кисловато. Странный какой-то компот, фу! Отдавать стакан полным ей, конечно, было стыдно. Вылить – ещё хуже. Хорошо, что холодный. Зажмурилась, выпила залпом до дна. Благодетель прямо-таки заржал:
 - Что, понравилось? Ещё чуток? Компот "пьяная вишня"!
 - Спасибо, не надо!
     Кивнула Ивану на прощание. Знакомы были «издалека», никогда не общались, а вот довелось. «Не такая уж я и дикарка!» - удовлетворённо подумала Верочка. Ни с того, ни с сего в ушах зашумело. Чуть закружилась голова. Она почуяла неладное и решительно шагнула к выходу. Вдруг земля ушла из-под ног. Схватилась рукой за оградку. Всё, что находилось перед глазами, резко наклонилось влево. Кресты на могилках упали. Да и сами могилы, тропинки и даже люди… Все свалились влево, и Верочка потеряла равновесие. С минуту она молчала и, крепко держась за вензель на оградке, испуганно пыталась осмыслить происходящее. Потом сказала то, за что потом долго себя ненавидела:
 - Ваня! Глянь, что кресты делают!
              Кресты плясали. Иван испуганно подхватил её под локоть. Пока ещё не понимая, что произошло, попытался усадить на скамейку. Хозяин «компота» веселился, как мог, и Ваня всё понял. Тот притащил молодое вино, а Верочка выпила целый стакан, залпом. Да ещё из чего зря, видать, бодяжил… 
             Что было дальше, Верочка не помнила. Пришла в себя, когда подошла к мосту через речку. Вернее, подошли. Донельзя виноватый новоиспечённый друг остановился. Там, сразу за мостом, уже и дом Верочки, но отпускать страшновато. Вдруг упадёт?
     Вера взялась рукой за трос, стала на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх. Иван помогать было, но та решительно отвела его руку. Поднялась сама. Остатки хмеля ещё дурманили голову, но обида на весь белый свет была сильнее. Остановилась над водой.
   - Господи! – подумал Иван, - хоть бы в воду не сиганула! Тут воды-то по колено, но ведь во хмелю… Подошёл, стал рядом, с опаской приглядывая за подопечной. Она задумчиво смотрела на собственную сумку в его руках. Из неё выглядывали верхушки куличей, намазанные гоголем-моголем и посыпанные крашенным сахаром. Вынула первый попавшийся, отщипнула, бросила вниз. Иван с интересом наблюдал.
                - Ешьте, ешьте, жабы, хлеб… Поминайте моего папку!
                - Нет, Верочка, это лягушки! Жабы – они земляные!
   Трезво глянула на Ваню:
 - Больше никогда, никогда не смогу…
 - Что не сможешь?
 - Никогда не смогу пойти на кладбище в праздник. Стыдно. Все смотрели на меня…
Иван отломил половину кулича, попробовал.
 - Вкусно!
На мосту стояли двое. Крошили и бросали лягушкам булку, крошили и бросали…
     В следующем году они шли на праздник вдвоём.