В глубине Иркутских руд

Глухой чугунный стук замшелых кандалов,
Тяжёлых башмаков размеренная поступь
И в свете тусклых чёрных шандалов
Стена бетонная и штукатурки осыпь.

Согбенная фигура в полосатом «фраке»,
Браслеты ржавые на стопах и запястьях.
Отсутствующий взгляд зрачков во мраке –
К происходящему, казалось, не причастный.

Расплывчатое бледное лицо – пятно,
Остриженный яйцу подобный череп.
Рубахи грязной  грубое рядно,
На шее – оловянный крест,

Знать, узник, как и прежде, Богу верен.
Таким предстал пред другом Оболенским,
Приехал тот на rendez-vous в острог Иркутский,
Волконский князь, припомнив этикет великосветский,

Приветствовал вельможу по-французски
И, звякнув кандалами, повторил по-русски.
Нелёгкий разговор коснулся заточения,
Судьбы друзей – соратников, в неволе.

О светских новостях, о горечи забвения,
О палаче державном, в расправе его роли.
Свеча, мерцая, догорала,
Оплывший воск напоминал былое.

Беседа, как угли в камине, остывала.
Рвалось к свободе сердце ретивое.
Залязгали затворы каземата:
Безрадостное начиналось утро.

Охраны крик сопровождался матом.
От запахов тюрьмы им становилось мутно.
Друзья тепло надолго распрощались,
С тяжёлым сердцем вышел Оболенский.

С ночной работы зеки возвращались,
 А князь Волконский вальс припомнил Венский.

15.02.21