Весной зеленеет даже снег

   (продолжение. см. про сакуру)

 - Курсант, вот вы, как ваша фамилия?
  - Фоменок!
  - Фоменок, выйти из строя!

   Командовал старший лейтенант в застиранной, несвежей гимнастерке, с помятым лицом, и рядом с ним как-то нетвердо и неубедительно стоял такой же неопрятный прапорщик. Оба прибыли в училище для проведения учебных военных сборов. Егор смотрел, как эти, слегка подвыпившие, по-видимому, уже с утра военные люди, оторванные от своей части и от семьи, преодолевают трудности свободы. Прапорщик картинно сыграл в уставные отношения. Доложил офицеру, подошедшему к строю курсантов, переодетых по случаю месячных сборов в солдатский прикид, веселых и возбужденных этой игрой в «войну», рыкнул гортанно какие-то военные слова. И старший по званию также преувеличенно громко, но не отчетливо что-то ему ответил.

   Фоменок только что смахнул чью-то пилотку с головы хозяина, и она едва не долетела до мокрой поверхности. Ночью прошел дождь. Узкая полоса асфальтной дорожки с трудом умещала подразделение.  Вокруг была обычная весенняя грязь, лужи. Новая трава едва пробивалась. Апрель в здешних местах был прохладным. Улыбки вспыхнули на лицах. Поймал пилотку и нацепил на голову, чуть колыхнув при этом шеренгу, кто-то из строя. «Ловок», - одобрительно произнес Колян. Неподалеку ветер играл флагом на служебном здании аэродрома. А тут шла иная игра. Фоменок со всей силы хлопнул правой рукой стоящего впереди, тот сделал ход буквой «г», Коля по-уставному отсчитал три шага и развернулся на 180 градусов к строю лицом. Новая волна смеха увлекла всех присутствующих. Грязь, вылетевшая из-под армейских сапог Фоменка, разлеталась во все стороны. Досталось и воякам… Фоменок вернулся в строй. «Разойдись!» - вялость сошла с лица старлея. Закурили и загалдели вокруг героя дня ребята. Егор стряхнул с гимнастерки кусочек мокрой землицы. На его погонах краснели сержантские лычки. Старшине летной группе такие были положены. Смех от этих переодеваний иногда усиливался от находчивости того же Фоменка. «Почтальону положены сержантские, нет старшинские погоны! Ромка, ты чего стоишь? Беги – пришивай!» Ромка, полноватый ташкентский узбек, довольный где-то раздобыл лычки. Потом долго вертелся перед зеркалом. Он еще спросил у Егора, сначала, какие все-таки? Сошлись на старшем сержанте, а потом: ну как?  Но все закончилось на вечерней проверке. Кажется, прапорщик обратил внимание на довольную, лоснящуюся физиономию незадачливого паренька.

   «Это что за артист в звании?» - «Да я – почтальон в эскадрильи, в роте…» - «В тавоте! Бегом за ножницами!» Ромка был не обидчивым. Нет, так нет, говорило его полнеющее курсантское тело. Зато народ в строю был доволен. Развеселились все. Егор заметил, как пальцы на руке отличника Петрова, стоявшего привычно в первом ряду, сложенные за спиной, покрытой вечной перхотью, будь то синий китель или зеленая гимнастерка, хватают одинокий палец хулиганистого сына армянского народа. Галустян совал и совал, тыкал и тыкал острым пальцем в ладонь Петрова, а тот хватал и хватал этот палец. Проверка еще не закончилась, когда раздался громкий крик. Отличник учебы не ожидал такой шутки. Горец незаметно расстегнул ширинку и вместо пальца… Короче был шум и смех. Прежняя деревянная казарма слегка поглощала смех. А теперь подразделение переселили в двухэтажное каменное здание, и гулкий коридор усиливал все звуки…

   С крыши с таким же шумом летели капли дождя. Еще несколько дней назад по углам  тут застывшие снежные глыбы напоминали о недавней зиме. Правда, снег утратил первозданность свою. Унылые зеленые горки были повсюду в училище. Курсанты умеют строить и не такие сооружения… А зелень пробивалась и на ветках, и солнечные полянки своей зеленью привлекали внимание, когда с друзьями Егор уходил подальше от казарм и они находили уютные, согретые ранней весной уголки, чтобы как-то отвлечься от быта. От вечного мата и грубости, от дыма папирос и смрада подтаявших сугробов. Хотелось чистого неба и теплого воздуха. В прохладной тени еще поеживались и ссутуливались третьекурсники. Под бледно-зелеными гимнастерками и черными сапогами играло молодое тело, опоясанное солдатским ремнем на поясе. В строю с автоматом в руках будущие пилоты Гражданской авиации выглядели обычными воинами, но лица выдавали некую ненастоящность ситуации. Глаза курсантов смотрели жадно ввысь, разговоры вели не армейские. Лагсборы заканчивались игрой в войну на стрельбище. Там было опять весело, но Егор остался в казарме, какой-то наряд выпал ему в тот день.

  В пустой казарме он сидел в затемненной каптерке и слушал магнитофон. Записи были у них отличные. Свежий диск Пола Маккартни приобрели на общие деньги, заработанные, разгружая вагоны на ж\д вокзале и грузовики по случаю. Имели связь пронырливые курсачи. Когда в августе первого училищного лета, в чистой гражданской одежде, пришлось глотнуть пыли, лопатами сгружая щебенку, то была поденщина. А теперь – вольница! «Рем» назывался диск. Свиньи или свиные уши в руках у Пола сверкали с обложки. Пластинку ценой в две пролетарские зарплаты переписывали по пять рублей с носа на магнитную ленту тип 10. Окупилась вроде. День и ночь крутились два магнитофона, и два вентилятора направлял хозяин каптерки Сурик. Кликуха такая. А так Вовкой звали голосистого солиста группы «Летающие мальчики».  Егор не вдавался в подробности этой махинации. В каптерку приходили какие-то курсанты из разных курсов и отрядов. И вот уже сам диск, поцарапанный слегка, тоже ушел в чьи-то фонатичные руки. «Хоп, эй гоп» слышалось легкое шипение старого мага. Кажется, цвет у него был зеленоватый…

    Егор вышел из казармы. Яркий апрельский день. Прищурив глаза, он затянулся «Беломориной», согнутой по моде в полтора раза и шагнул в сторону клуба. Солнце било прямо в лицо. Начищенные сапоги, чуть приспущенный ремень с горевшей от солнца пряжкой, расстегнутый ворот гимнастерки со свеже пришитым подворотником, куском темноватой и все же белой ткани из края внутренней части наволочки. Настроение весеннее. Гулкие шаги его сапог слышны, они отражаются от сырых кирпичный стен, от стволов деревьев, от скамеек и столов методгородка. И вдруг показалось, что звук этот будто разбудил пространство, и в лучах и тенях Егор разглядел плотную фигуру. Это был майор, начальник, командир. В желтых и зеленых венах на его вечно красном лице всегда звучало: «Отчислю!» В военном цикле он что-то изредка преподавал, но всегда был грозой для курсантов.

     Егор как-то странно себя почувствовал. Страха не было. Какая-то сила толкала его вперед. Смело, одним движением, он застегнул пуговицы на воротнике и в левую руку переложил горящую папиросу, правая уже касалась виска. Он шагал строевым. Мимо прошел так, будто «и, раз» крикнули дружно в строю, «и, два» добавили… Майор тоже козырнул. Тому и в голову не пришло, что этот курсант делает в то время, когда идут занятия в учебных кабинетах у всех курсантов, а эти, с третьего курса, переодетые в хаки, сегодня в полях… Да. Смелость города берет. Заново расстегнул воротник и раскурил папироску. Егор шел, и звука шагов уже не было слышно…  Стучало сердце в груди. Сначала быстро. Быстрее, чем «хей, гоп…», потом все медленнее и медленнее…