Я умру в двадцатом веке...

Я умру в двадцатом веке,
на минздравской простыне,
и соседи имяреки посудачат обо мне,
скажут: «Давеча был лутче…
с книжкой помер с этой вот…»
И с обложки имя «ТЮТЧЕВЪ»
стертым золотом блеснет.

Ну а что с душою будет,
не берусь и угадать,
это пусть Господь рассудит,
ад ей или благодать,
то ль покой ей уготован,
то ли, скорбная, она
по велению Христову
к бездне мук осуждена.

Путь свой бренный озирая,
я, второй Искариот,
не надеюсь видеть рая,
а, скорей, наоборот:
я к спасительным беседам
в церковь леностно ходил,
да и лба перед обедом
месяцами не крестил.

А случится, душу схватят
бесы, коль на то пошло, -
молвит Богу мой предстатель
Ангел – Чистое Крыло:
«Не взыскуй, Отец Предвечный,
сей души к лихим местам.
Ты взгляни, что он, сердечный,
в свой последний час читал».

И слезы горючей лучик
алым рукавом смахнет,
и на книге имя «ТЮТЧЕВЪ»
вечным золотом блеснет,
засияет в горнем свете
сквозь больничное окно.
А уж что Господь ответит,
Знать нам, грешным, не дано.