Вы с Россией не воюйте

(Жертвам иностранной интервенции в Россию 1918—1922 гг и защитникам Отечества, павшим в боях с интервентами — посвящается.)

— Расскажи нам, дед, про смуту,
И про Шенкурск, про войну.
Уделишь ли нам минуту,
Помянёшь ли старину?

— Что ж, присаживайтесь, братцы.
У меня для вас как раз,
Мои дружны ленинградцы,
Припасён такой рассказ.

Век двадцатый. В грозно-тяжком
Девятнадцатом году
К бескозыркам да фуражкам
Прикрепил наш брат звезду.

Вот январскою дорогой
Твёрдым шагом, по три в ряд,
Движет к Шенкурску подмогой
Русский красный наш отряд.

Наша сводная пехота
Начеку: а вдруг враги?
Всё вперёд шагает рота,
Снег пружинят сапоги.

Дым глотая с папиросы,
Битвы ждут большевики —
Партизаны и матросы,
И червонны казаки.

Тут славяне и карелы,
Два башкира и мордвин,
И три грека загорелы,
И цыган, еврей, грузин.

Ротный нас ведёт удалый —
Бывший царский офицер.
Ветеран боёв бывалый
И Георгьев кавалер.

Он ещё с комфронтом Парским
Из-под Нарвы немца гнал.
Опосля — с полком гусарским
По тылам врага скакал.

Нам сказал комфронт Надёжный:
«Враг на север налетел.
План победы будет сложный —
Интервент там крепко сел.

Изменила нам Антанта!
На одной ведь стороне,
Против немца-оккупанта,
Раньше бились на войне!

Наших в Мудьюге-Йоканьге —
Вышки, цепи на дверях, —
Англосаксы-мериканки
Истребляют в лагерях.

Англосаксы под предлогом
Демократии идей,
В тюрьмах держат, славясь богом,
Тысяч пятьдесят людей.

На судах вывозят грудой
Утварь тех, кто истреблён,
Наши марганцевы руды.
Пилят лес, увозят лён.

Мужиков, что не согласны
Свои вещи отдавать,
Обвиняют в том, что красный, —
Да в тюрьму, иль расстрелять».

Бывший в те поры стратегом
Нам Самойло приказал:
«Вам, сынки, идти набегом». —
«Есть, товарищ генерал!»

Роты цель — разведка боем.
Нас Самойло отпустил
Переведаться с ковбоем,
Что Архангельск захватил.

Ну, погодка!.. Но привычна
Нам поморская зима.
Для пришельца загранична —
То природная тюрьма.

Видим: занято вражиной
Нижне-Горское село.
Вражьи пушки да машины
Сплошь метелью замело.

Гарнизонные канадцы
Спят. Беспечен их редут.
У домов — американцы.
Что, не ждали? Мы уж тут!

«Приготовиться к атаке!» —
Был приказ примкнуть штыки.
Ну, заморские собаки,
Разберёмся по-мужски!

Цепью мы пойдём с окраин.
А непрошеным гостям —
Разъясним, кто тут хозяин,
Да потреплем по костям!

Дан сигнал: вперёд! «Полундра!» —
Наша цепь огонь ведёт.
Окропилась кровью тундра,
Обагрились снег да лёд.

Штурмовать иду с винтовкой
Интервентовский блиндаж.
Брать со всей своей сноровкой —
Шенкурск снова станет наш!

А с блиндажки угловатой
Застучал их пулемёт.
Залегли. Матрос гранатой
Упокоил весь расчёт.

Вон над бруствером мелькает
Сколько бледно-сонных лиц!
Метко кто-нибудь стреляет —
Тело в снег сползает ниц.

На канадцев капитана
Ротный лично наш напал
И, со скоростью бурана,
Его шашкою достал.

Только лишь старшой канадчик
Обливаясь кровью, пал —
Дрогнул каждый враг-захватчик,
И, кто выжил — побежал!

Нижню Гору взяли грудью.
Много тел в снегу лежит.
Побросав свои орудья,
Враг к Архангельску бежит.

Среди мёртвых интервентов
Молодых парней полно.
Кто ж рабочих да студентов
Слал на смерть сюда?! Грешно!

Воевать грешно с юнцами,
Но ещё грешнее — слать
Их к нам в дом, где мертвецами
Суждено бесславно стать!

А ещё подлей — ковбоям
Дозволять, плевав на суд,
Мучить пытками, разбоем
Непричастный мирный люд.

Человечески проступки
Можно многие простить.
Но насилья-мясорубки —
Ни за что! Пришли мы мстить.

И пока враги разбиты,
Посчитаем, сколько нас?
Кто поранены? Убиты?
Разыскать их сей же час!

Мы хороним наших павших,
Не стесняясь своих слёз.
А увечных, умиравших —
В тыл ямщик в санях отвёз.

Друг-матрос, что близ сражался,
Уничтожив пулемёт,
У окопов отыскался,
Тяжко раненый в живот.

«Мне не надо литургию, —
Молвил он. — Прощай, друзья!
За Советскую Россию
И за вас сражался я.

Показали ж мы им дулю!
Вот бы раз ещё послать
Напоследок вслед им пулю.
Что ж, пора мне помирать».

И матрос, боец умелый,
Тут навеки и притих.
Спи спокойно, друг наш смелый!
Не сдержать уж слёз своих…

Что тут скажешь — нестерпимо
Потерять друзей в бою!
В рай проводят серафимы
Тех, кто пал за Русь свою.

Нет у местных ни коровы…
Ну а местный дед, рыбак,
Указал нам дом суровый —
То тюремный был барак.

Остру проволоку сняли,
Посрывали мы замки,
Двери мрачны открывали:
«Выходите, мужики!»

Потянулись люди к свету
Из сырой тюремной тьмы.
Мужиков средь пленных нету…
«Где ж мужья?» — спросили мы.

Вышли бледные, худые
Бабы, дети, старички:
«Ох, соколики родные,
Казачки да морячки!

Мужичков враги — штыками.
Изнасиловали жён,
Надругались над церквами,
Увели парней в полон.

В Шеговарах ещё пуще
Посвирепствовал ковбой!
Свои руки загребущи
Протянул — и кровь рекой...

Ох, товарищи, спасите
Наших жён, детей, сынов!
Злых ковбоев победите!
Эх, вернуть бы нам коров…»

Закипаем мы от гнева:
Ну, ковбой-головотяп!
Нам ты вытоптал посевы,
Да воюешь против баб?!

Впредь не тронешь девок наших,
Не топтать тебе полей!
Из Архангельска вас, вражьих,
Пора вытолкать взашей!

Чистим ружья. Лица — строги.
Ожидаем авангард
Красной армии подмоги,
Чтоб до Шенкурска дать старт.

Мы дождалися. К опушке
Подошли родны полки.
Едут конники и пушки,
Подползли броневики.

Всем селом друзей встречаем:
«Заходи-ка, братцы, к нам!»
Подбегаем, обнимаем:
«Дадим вместе бой врагам!»

Получил коня наш ротный —
Он возглавит первый бой.
Роте дан припас добротный,
Скоро встретимся с судьбой.

«Командир наш едет, гляньте!»
Прекратилась болтовня,
Как по воинской команде.
Наш вожак взнуздал коня.

Был не раз испытан боем,
И не раз ловил картечь.
Проскакал он перед строем,
Нам сказав такую речь:

«А не знаете ли, братцы,
Мне за что Георгий дан?
С немцем выпало мне драться,
Да подбить аэроплан.

Да не ведал я, что, право,
Нас союзник вдруг предаст
И останется держава
В одиночку. Кто ж воздаст

Тем, кто стелет землю нашу
Буржуинам под сапог?
Лишь мы с вами! Горьку чашу
Нам испить взывает рок.

Мы — бойцы России новой,
За спиною — Петроград.
Против нас поход крестовый
Начат — нет пути назад.

Нешто мы, как наши деды,
Что француза гнали прочь,
Не одержим, что ль, победы?
Сдюжим! Надо превозмочь.

Нынче ж бьёмся за свободу,
Испытание нам в стать:
Надо с Шенкурска — да в воду
Люта ворога загнать.

Что, собратья боевые,
Есть патроны? Сталь востра?
Встать в колонны штурмовые,
Ждём подмогу — и пора!»

Взявши каску Адриана,
Штык, к ружью боезапас,
Я готов до окияна
Гнать врагов назад в Техас!

Что ж, мы ждём, покуда наши
Подкрепленья подойдут…
Спотыкаясь в снежной каше
Саксы к Шенкурску бегут.

Первым лыжи навостривший,
Убегает адъютант,
Ужас боя переживший
Стрекулист британский, франт.

И несут британца ноги
К командору на доклад,
Мимо поднятых в тревоге
Интервентовских бригад.

А в каюте командора —
Мрачный, будто Джекилл-Хайд,
Мастер массова террора,
Маршал Эдмунд Айронсайд.

С адъютантова доклада
Айронсайд побагровел,
Про разгром прознав отряда,
И свирепо проревел:

«Сколько русских было?.. Рота?!
Как посмели вы сбежать?!
Вас, трусливых идиотов,
В лагерях велю держать!»

«Всем — подъём! Тревога! К бою!» —
Офицеров слышен крик.
Повскакала с нар толпою
Туча сонных забулдыг.

Всем войскам, как будто к шторму,
Айронсайд велел: «В ружьё!»
Кое-как надели форму
На нательное бельё.

Выбегают из землянок,
Из бараков и домков,
Откель выгнали крестьянок,
Расстреляв их мужиков.

По тревоге хвать винтовки,
Бросив опий и бильярд,
В кой-какой экипировке,
Что успел схватить солдат.

Что, хотел американку
На бильярде разыграть?
Заряжу-ка я в берданку
Шар свинцовый — вам послать.

За террор и за насилья,
И за слёзы матерей,
Чьих сынов мы выводили
Из концлагерских дверей.

За обман, что неприемлем,
За предательства и боль!
И за то, что Русским землям
Навязали свой контроль!

Мощью каждого снаряда
Вас погоним за кордон!
Нам чужой земли не надо,
Нам своей хватает. Вон!

Перед Шенкурском рассыпав
Укреплений тьмущу тьму,
Тащит пушки многих типов
Враг к траншеям во дыму.

Сколько их! В шумах да лязгах,
Мы всё ближе. Беглый взгляд.
Джи-ай-джо в широких касках
Из траншей на нас глядят.

По бокам редутов янки
Ставят белых, как слугу.
Окопались следом франки
С англичанами, в снегу.

Пулемёты и настилы,
Много мин, броневики,
Танки… Грозны вражьи силы,
Но сильней большевики!

Был приказ дан командиром
Всем занять свои места.
Против нас — два капонира,
И окоп, врагов с полста.

Пятьдесят американцев
По окопу растеклись,
Пятьдесят штыков и ранцев,
Наш удар принять взялись.

Подавить чтоб вражьи доты —
Продвигаться пару миль.
Мы пошлём вперёд пехоты
Броневой автомобиль.

И теперь пред нашим взводом,
Под моторный грозный гвалт,
Хищно водит пулемётом,
Выезжает «Руссо-Балт».

Приоткрывши бронелюки,
Нас приветствует шофёр,
Пожимая наши руки:
«Как дела, братва? Мотор

Прикатили мы с Никиткой
Вам в подмогу, погляди!
Потузим уж под микитки
Мы вражину!.. Заводи!»

Броневик своею тушей
Нас прикрыл. Неуязвим
Он для пуль пехотных ружей.
Мы — в колонну, да — за ним.

А за нами, в отдаленьи,
Батальонный комиссар
Разместил подразделенье —
Эскадрон лихих гусар.

Слева-справа, с расстояньем,
Наши встали, той порой,
За машинами компаньи,
Справа — строй, и слева — строй.

Навели артиллеристы
Пушки, быстро пристреля.
Залп в окоп капиталистам —
Задрожала вся земля!

Вскинув руку с пистолетом,
Командир наш крикнул: «Га!
Айда, братцы! Власть — Советам!
Все — за мною, бей врага!»

Гром, разрывы от снарядов,
Пули градом чертят снег.
Продвижение отрядов,
Конский ржач и скрип телег.

И взревев, на супостата,
Сквозь сугробы напрямик, —
Щит для пролетариата, —
Покатился броневик.

Прочесал из пулемёта
Капониры и окоп,
Подавивши два расчёта,
Да блиндаж свинцом соскрёб.

Осторожно, за бронёю,
Сквозь свинцовый ураган,
Движет снежной колеёю
Наша рота партизан.

Жаль, не все дойдут — вон, рядом
Пулей в грудь убит казак,
Трое ранены снарядом,
Пулемёт сшиб двух бедняг…

Эй, буржуй! Щас б вам в траншею
Набросать гранат ручных!
Щас намылим мы вам шею
За товарищей родных!

Броневая колесница
Подступает, словно рок.
И в траншее вражьи лица
Разглядеть вблизи я смог.

Из окопа в нас гранаты
Мечут, будто камнепад.
Мериканские солдаты
Подались с траншей назад.

Из-за туши «Руссо-Балта»
Мы рванулись во штыки.
Друг — за друга, брат — за брата,
«Бей, коли их, мужики!»

Ругань, лязг, дым коромыслом,
Уворот, штыком удар…
То описывать нет смысла,
Рукопашный бой — кошмар.

Взяли верх мы. Отступают
Мериканцы со всех ног.
На снегу тела бросают
Тех, кто щас в бою полёг.

С тылу нам подмога мчится —
Конный строй гусар, драгун.
Снег, блестя, с копыт струится.
Сабли — сотней тонких лун.

Кто — клинком стрижает ветер,
Кто — с чехла хвать пистолет,
Кто — с ремня сорвал винчестер,
За врагом скача вослед.

С грозным посвистом гусары,
Догоняя буржуят, —
«Это вам за Шеговары!» —
На скаку врагов разят.

И под саблями ложится
Взвод изрубленных врагов —
От плеча до поясницы;
Тот — без рук; те — без голов…

Грохнул враг вблизи снарядом —
Мы аж от взрывной волны
С ног упали всем отрядом,
Да в сугроб занесены.

Рядом труп в сугробе зябком,
Навсегда закрыл глаза.
И струятся из-под шапки
Длинны светлы волоса...

Вот те раз — деваха это!
С виду нет и двадцати...
Под бойца переодета
Чтобы с нами в бой идти...

Эх, прости ты нас, голубка,
Что тебя не сберегли!
Тут такая мясорубка —
Уж десятки полегли...

А девицы мёртво тело
Каково видать родне?!
Да и женское ли дело —
Лезть под пули на войне?..

«Слева! Дело дрянь, братушки!» —
Надвигается на фланг,
Весь в дыму, наставив пушки
Прям на нас, английский танк.

А за ним — пехотны цепи:
В плоских касках, бегло бьют.
Офицеры в рыжих кепи
Меж шеренгами снуют.

Танк пальнул, мелькнула вспышка,
Что-то ухнуло — и вмиг
Разорвалася покрышка,
Загорелся броневик!

«Мёртв Никитка, мой товарищ!
Мы горим, братва, горим!» —
Задыхаясь от пожарищ,
Нам шофёр кричит сквозь дым.

Я вскочил — и за машиной:
«Вылезай, не то убьёт!..»
Броневик, с подбитой шиной,
Откатился прям на лёд.

Лёд не выдержал и треснул,
И пошёл такой раскол —
Прямо в речку, неуместно,
Броневик на дно ушёл.

Жаль шофёров! Славны братцы!
Будет нам их не хватать!..
А за танком мериканцы
Продолжают наступать.

Наша конница — в сторонку.
(Ну не с шашкой ж на броню?)
Я — в снарядную воронку,
Заползу, как в западню.

Но — спасибо канонирам! —
В танк ударился снаряд.
И мы, вместе с командиром,
Поведём вперёд отряд.

Разглядел я супостата
Сквозь безумную пальбу —
Вот тебя-то мне и надо,
Янки! Лично подшибу!

Получи-ка разрывную!
Просвистел комок свинца,
Офицеру подчистую
Оторвавши пол-лица.

Вот те раз! Стоит, паскуда!
Чай, под опиумом был?
Разрывная — не простуда:
Вон, пол-рожи отстрелил…

Кавалерия вернулась
И врубилась янки в тыл.
Их пехота отшатнулась —
А потом и след простыл!

Охватило их волненье.
Ломим мы врага ужо.
Повернув подразделенья,
Побежали джи-ай-джо!

На бегу бинтуя шрамы,
Не успев блиндажки срыть.
Ухватились за бока мы,
Засмеявшись: «Ай да прыть!

Вы с Россией не воюйте —
Русских вам не покорить!
И всем дома растолкуйте:
Неча к нам со злом ходить!»

С поля сорок взяв винтовок,
Пулемётов пять иль шесть,
Да патронов сто коробок —
Сколько мы смогли унесть.

Доходяга-интервентик,
Весь в крови, в поту, в знобу,
Стал просить медикаментик,
Забежав в одну избу.

А там женщина собою
Прикрывавшая детей,
Видит: вышел враг из бою,
Стала гнать его взашей.

Но народ наш всё ж гуманен!
Потому, решила мать
Интервента, что изранен,
Так и быть, перевязать.

Интервент совсем раскисший,
Воевать уже не дюж,
Вопрошает, кровью брызжа:
«Мисс-мадам, а где ваш муж?»

«Мой муж там, где щас сраженье —
Там, откуда ты убёг.
Это он для ускоренья
Дал тебе под зад пинок.

Бьётся стойко за свободу
Богатырь-защитник мой,
Чтобы вольно жить народу.
А тебе — пора домой».

Интервент, совсем на нервах,
Из Архангельска побёг.
Айронсайд, одним из первых,
В крейсер прыг — да наутёк!

Так-то, братцы, их прогнали,
Не нагрянут больше к нам!
Наши братья умирали,
Чтобы дать свободу вам.

Наведём порядок в доме,
И пора бы сеять хлеб
На родном же чернозёме.
Готовь трактор, серп и цеп!

Свои крылья расправляет
Русский красный альбатрос
И Россию озаряет
Светлым будущим, без гроз.

С нами — правда, созиданье.
С нами — доблесть, труд и честь.
Нам творить дано призванье.
Было, будет, так и есть!