Мы стали и слепы, и глухи

            Я и лошадь, я и бык.
            Я и баба, и мужик...

Мы стали и слЕпы, и глУхи,
забыв о родстве и корнях, —
свой век доживают старухи
в забытых детьми деревнях.

Им смолоду горя хватило
на долгие годы вперед:
война круто дни замесила,
хоть тыл — это вовсе не фронт.

Пахали, впрягаясь в постромки,
российской судьбы чернозем,
и били по ним похоронки
прицельным свинцовым огнем.

Без маршей, без слов про геройство,
хлебнувшее лиха сполна,
все вынесло мирное войско,
и им поперхнулась война...

Так мало уже их осталось,
по пальцам сочтете теперь.
— Горька одинокая старость, —
скрипит, рассыхается дверь.

Что может быть в жизни больнее,
чем мысль: «Никому не нужна...»?
Мы стали богаче и злее,
не кто-то отдельный —
страна

Стоят в  деревнях обелиски.
Всех павших и помнят, и чтут,
Но мы же забыли о близких,
родимых, что рядом живут.

Немного им, собственно, надо,
привыкшим терпеть и жалеть, —
поправить крыльцо и ограду
да душу участьем согреть...

Но занята севом иль жатвой,
большими делами страна...
А старость не может быть жалкой,
не может и быть не должна.