Е. О. Утомлённые жизнью

Пушкину было 23, когда он взялся за Евгения Онегина. Роман начат в Кишинёве 9 мая 1823 года. Текст полон авторских отступлений. Сочинитель присутствует в романе, причём сразу в двух ипостасях: как действующее лицо третьего плана, статист, и, что гораздо существеннее, как автор, позволяющий себе вольности и велеречие.

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!

Автор – молодой, горячий, темпераментный человек. Отчего же он то и дело впадает в унылый, меланхолический тон зрелого, охладелого, умудрённого жизнью мужа лет пятидесяти?

Страстей игру мы знали оба:
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.

Игра страстей в далёком прошлом. Жар сердца угас. Правда? И это – на самом утре дней?

Есть ли у друзей основания пенять на людскую злобу? Пушкин по окончании лицея пишет крамольные стихи: сатиры на государя и высоких чиновников, всякие оды к вольности, бичует несправедливости государственного устройства. Стихи ходят по рукам, Александр I знаком с их содержанием. Таким образом, поэт сам провоцирует “злобу”, на него направленную, и обеспечивает себе почётную черноморскую ссылку за государственный счёт. Коллежский секретарь А. С. Пушкин получил из казны 1000 рублей на дорожные расходы. Сказалось заступничество влиятельных друзей: Жуковского, Вяземского, Чаадаева, Карамзина. По сути это была ознакомительная поездка по южным губерниям, включающая Кавказ, Крым и Молдавию. Как будто царь выше личных обид и печётся о кругозоре и развитии юного дарования.

Онегин в серьёзных проступках не замечен. К поэзии он способностей не имеет, ямб с хореем не различает, в политических обществах не участвует. За ним водятся иные грехи: его вполне могут ненавидеть мужья-рогоносцы и прочие соперники. Все вопросы к нему лично: меньше нужно по бабам лазить!

Грешить же на Фортуну молодым, здоровым, обеспеченным людям, по факту рождения принадлежащим к привилегированному классу, попросту неумно и кощунственно. Обладать молодостью, здоровьем, талантами, состоянием и при этом впадать в мрачное уныние прямо-таки грешно. И чем таким их жизнь истомила? Неужели ежедневной полировкой ногтей?

Условий света свергнув бремя,
Как он, устав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм.

Здесь Евгений выступает оригиналом, “вторым Чадаевым”. Его странности неподражательны, ум резок и охлаждён. Пушкин относится к своему приятелю с большим уважением. Сравнение с Чаадаевым поднимает Онегина до уровня большого мыслителя либерального толка. Вопрос только, насколько заслуженно. Сам термин “повеса” предполагал в то время оттенок дерзости, фронды, политической оппозиции.

Снова лирическое отступление:

Не так ли я в былые годы
Провёл в бездействии, в тени
Свои счастливейшие дни?

Словосочетание “былые годы” вкупе со “счастливейшими днями” приличествует человеку, давно разменявшему полтинник. Дальше – больше:

Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.

И каково это – жить, похоронивши сердце – в 23 года-то?

Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слёз уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет...

Поэт вторит Ленскому, своему герою, поющему “поблёклый жизни цвет”. Определённо, романтическая мода начала девятнадцатого века.

Я это потому пишу,
Что сам давно уж не грешу.

Ой, лукавство! Эти слова нельзя принимать за чистую монету. Любовная интрижка с женой генерал-губернатора графа Воронцова, имевшая место быть в Одессе в 1824 году, ещё добавила “людской злобы” и стоила Пушкину места чиновника 14 разряда, жалования, блестящего дворянского общества и вообще юга. Граф “Уоронцов” (Worontsov), как на английский манер называл его Пушкин, неожиданно увёз свою половину в Крым – от греха подальше. Фактически, генерал-губернатор капитулировал перед дерзким, удачливым соперником.

Царь положил конец этой вольнице и в августе 1824-го “пересослал” поэта в Михайловское под надзор местного духовенства, формально за увлечение “атеистическими учениями”. Графиня Воронцова подарила другу перстень, который стал “Талисманом”.

Храни меня, мой талисман...

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызёт...

Снова старческий тон. “Жил и мыслил!” Всё в прошлом, впереди ничего! Предположим: автор говорит не о себе лично, а о ком-то другом, или о людях старшего возраста вообще. Правда, из этой же строфы прямо следует, что речь как раз об Онегине и нём самом:

Всё это часто придаёт
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал, но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

Лето, юность, природа всё-таки берут своё. На берегу Чёрного моря поэт разом забывает и про воображаемую зрелость, и про нарочитую угрюмость, про все сожаления и разочарования:

Придёт ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей...

07. 04. 2023