Бродяга

Прикрываюсь вчерашним. В разбитых стеклах
провидения вижу портреты века.
Иноземная краска на них поблёкла
и легко заставляет работать веком.

Помутневшая кровь из забытой раны
растворяется в лужах из слез, что льются
с оболгавших декабрь небес обмана,
у которых есть свой, всестоличный нунций.

Примитивные мысли влекут куда-то,
прилагаясь к тому, что казалось былью,
ведь за сердце пустое грядет расплата
стать в итоге не прахом, а летней пылью.

После солнца атолла морозит пальцы.
Я смущаюсь тому, что мечта случилась.
Мне, наверное, правильней быть скитальцем,
чем держаться веревки судьбы, что свилась

из потрепанных нитей чужих желаний
моего домоседства. Простые звуки
отпущенья грехов на тропе закланий
соберутся в симфонию вязкой муки

и легко оглушат до потери слуха
тех, кто слеп изначально по личной воле.
Ну, не скажешь ведь миру, что силой духа
ты давненько уже не бывал доволен.

И не выцедишь мыслей последних каплю,
чтоб себя оживить, из мороки вынув.
Может, стоило миру явиться цаплей,
и стоять на одной, навсегда застынув

на уродливом фоне пустых рассветов,
тех, что громко орут в январей закаты,
избегая нужды воздавать ответом
за свои же вопросы в дурацких чатах.

То, что стоило жизни, давно исчезло
в бесконечных ошибках и их повторах.
Здесь бы нужен был регулировщик с жезлом,
да совсем не об этом гудит контора

властелинов момента. Чиновник ада
заполняет во тьме формуляр для сердца
претендента на звание desdichado,
что стучался не в ту по ошибке дверцу.

И уже не совпасть с отраженьем в небе,
промелькнувшем как павшие в август звезды.
Поздно думать о вере, тоске и хлебе.
Изгаляться и требовать смерти поздно.

Остается любить или быть любимым,
прикрываясь вчерашним от зла грядущих,
что стреляют без роздыху (правда - мимо)
по богам, что нырнули в надежды кущи.