Богдановичу... Финал

А я, владеющий убогим дарованьем,
Но рвением горя полезным быть и им,
Я правды красоту даю стихам моим,
Желаю доказать людских сует ничтожность
И хладной мудрости высокую возможность.
Что мыслю, то пишу. Когда-то веселей
Я славил на заре своих цветущих дней
Законы сладкие любви и наслажденья.
Другие времена, другие вдохновенья;
Теперь важней мой ум, зрелее мысль моя.
Опять, когда умру, повеселею я;
Тогда беспечных муз беспечного питомца
Прими, философ мой, как старого знакомца.

         * * * * * * * * * * * * * * *



Примечания

Печатается по тексту издания 1827 года (стр. 158—162). Впервые напечатано в „Северных Цветах“ на 1827 г., стр. 335—339, под заглавием „Богдановичу“ и с подписью Е. Баратынский, с вариантами следующих стихов:

5

И, надоев живым посланьями моими,

6

Несчастным мертвецам теперь скучаю ими.

19—21

Всего усерднее поют свою тоску:

На свете тошно жить, так бростеся в реку!

Иной бы молвил им. Увы, не в этом дело!

36

У века дряхлаго испортилось чутье.

39—45

И видим мы его, в пример себе и срам,

Непотакающим безсмысленным писцам;

Я думаю, в садах, где вечна зелень блещет,

49—51

Екатерина, двор, семьею торопливой

Так лестно встретили, из Душеньки игривой

Отрывки целые читая наизусть!

59—62

Судей особенных на то имеем мы,

Свой вкус услужливый пускающих в наймы

И, способов других не зная к пропитанью,

247

Торгующих у нас хвалой своей и бранью;

64

Голодным бешенством внушенный приговор;

72

Избрать в советники кота иль петуха

78

Как нежный Батюшков, Жуковский живописной,

88

Между мохнатых пел поверье старых дней.

91—94

В замену красоты, даю стихам моим

Я силу истины — а в них на блаж людскую

Не ловко может быть, но смело негодую,

96

Я славил на заре моих цветущих дней

В издании 1835 года (стр. 82—86) находятся варианты следующих стихов:

20

И на лице земли все как то не по них.

49

Она, друзья ея, достойно наградили

50

И скромнаго его так лестно изумили

98

Другия времена, другия вдохновенья;

99

Теперь важней мой ум, зрелее мысль моя.

Сверх того, возстановлено первое чтение в 36 стихе.

В издании 1869 года (а также и во всех последующих) 39 стих (по недошедшей до нас рукописи?) читается так:

Венцы свои дарил, и прост и толковит

(кроме того, в издании 1869 года пропущен 89 стих).

Всеми издателями это послание отнесено к 1827 году, между тем как в действительности оно написано в 1824 году: 17-го июня этого года А. И. Тургенев писал князю П. А. Вяземскому („Остафьевский Архив князей Вяземских“, т. III, стр. 55): „Третьяго дня обедали у нас на Черной Речке: Жуковский, Блудов, Дашков, слепой Козлов, а потом пришли Греч, Боратынский и Дельвиг. Боратынский читал прекрасное послание к Богдановичу...“ 10-го сентября 1824-го же года барон А. А. Дельвиг писал Пушкину: „Послание к Богдановичу“ исполнено красотами; но ты угадал: оно в нещастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробиваются кой-где. Что делать? Это пройдет! Баратынской недавно познакомился с романтиками, а правила французской Школы всосал с материнским молоком. Но уж он начинает отставать от них...“ (Переписка Пушкина, т. I, стр. 130).

Мы отдали предпочтение тексту 1827 года в виду явной неисправности текста „Северных Цветов“.

К посланию „Богдановичу“ критика отнеслась не единодушно: в то время, как „Московский Вестник“ (1827 г., ч. 3, № XII, стр. 374—376) находил, что „быть может, эта пиеса есть лучшее из Русских сатириче-ских посланий“, и Ф. Булгарин в „Северной Пчеле“ (1827, № 39, 31 марта) расточал посланию похвалы, — В. И. Туманский писал Пушкину 12 апреля 1827 года: „Что; за идея пришла Баратынскому писать столь негодными стихами, каковы напечатаны в Северной Пчеле из его послания к Богдановичу! Мараки — задумчивые враки и проч. похоже на лай собаки, а не на напев его сладкогласной лиры. Да и что за водевильныя мысли во всей пьесе! Словно шуточки Благонамереннаго. Я его уважаю и люблю, а потому прошу ему попенять за эти поступки...“ (Переписка Пушкина, т. II, стр. 23).

Суровее всех отнесся к посланию „Богдановичу“ Белинский (Соч. т. II, стр. 247; см. примеч. к посланию Н. И. Гнедичу).

По мнению М. Н. Лонгинова („Русский Архив“ 1867, стр. 248—264), послание к Богдановичу напоминает „блестящия произведения в этом роде Вольтера, и. Шенье, Де Лавиня“, но превосходит их тем, что реже впадает в резонерство.

Богданович — Ипполит Федорович (1743—1802), автор известной шутливо-эротической поэмы „Душенька“.

Некоторое влияние оказал Богданович и на самого Боратынскаго (см. „Последнюю смерть“).

Жуковский — Василий Андреевич; облегчению своей участи Боратынский в значительной степени был обязан хлопотам Жуковскаго и до конца дней своих хранил к нему чувство глубокой признательности. Вместе с тем Б. ценил Жуковскаго и как поэта и в 1830 году писал князю П. А. Вяземскому: „Земной поклон Василию Андреевичу, котораго я столько же люблю, сколько Жуковскаго. С радостью услышал я голос любимаго моего поэта в стихах, вами присланных; когда-то приведет меня Бог увидеть человека, к которому я привязан всем сердцем и к которому храню глубокую привязанность?“ („Старина и Новизна“, кн. V, стр. 52).

Батюшков — Константин Николаевич (род. 18 мая 1787 г., ум. 7 июля 1855) — известный поэт.

Пушкин — Александр Сергеевич. Речь идет о послании Пушкина „К Овидию“ 1821 года, напечатанном в „Полярной Звезде“ на 1823 год, стр. 81—84.



Источник: