По Ахматовой

Двадцать третье. Ночь. И четверг.
Подражание по неделям
Каждой букве из слова "смерть". —
"Двадцать первое. Ночь. Понедельник."
Эти строки падают камнеломом и чернитом на "...живут без свиданий, бояться разлуки..."
Но
Нас уже обязательно всех смело так, зачерикав слепые гадания и пальцы, и руки,
Чтобы выбраться из капкана стало ещё милей —
Веруй мне, это и есть настоящий ад на земле.
Мы-то
С Аннушкой что-то шепчем,
Но меня сворачивает и выжимает губкой.
А теперь
Ёбни шота покрепче,
Чтоб мы с Аннушкой выживали глупо.
"Я на это наткнулась случайно" —
Боже, Аннушка, это отчаяние,
Ведь
Каждый стих и каждый мёртвый сероглазый король —
Это горестные пути, дважды стёртые в серу, разум и кровь.
А
Беспомощно грудь холодеет,
Что за этим стоит — все благие учатся?
Это чем-то похоже на терем,
Только там вместо хлеба и неба: "дорогие мученики".
Пусть
Под тёмной вуалью что-то сжимает пульс.
Боже! Аннушка!
Она сказала мне "я не вернусь",
А теперь я таскаю твои стихи, чтобы забить вены дуг!
Клептоман я, так давайте в эфир моих бед недуг.
Это смешно и наивно!
Будто мои усилия почтут меня на балу.
Если меня полностью и забило, значит её уже не вернуть.
Но
Я отвечу ей, пусть не слушает эту боль,
"Милая! Милая! — и я тоже. Умру с тобой!"
Ей не нужен солдат, так я стану великим рыцарем и героем,
Чтоб сражаться, сопротивляться и биться мне с горем.
Только вот
"Это песня последней встречи..." —
Кто поверит в этот износ и гнёт?! —
"Только в спальне горели свечи
Равнодушно-жёлтым огнём."
Потому
Я зажгусь,
Слушай, Аннушка, я зажгусь, даже
Не важно мне — днём, вечером или утром!
Но
Печально взглянув на меня, ты скажешь:
"Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру»."

23/06/22