Миф

В ликийских землях, меж горою Краг
и Тельмесом, где лишь мольбы слетали
к богам с неугомонных струн бродяг, 
и духу ещё не было Анталии,
дщерь великана и дракайи так
обрыдла всем, что миф об этой твари
и в наши дни, на свой манер и такт,
кто как трактует отзвуком кифары.

И на моём пути была одна —
не знаю, как назвать… имён ведь пресных
я сторонюсь… что не совсем… но факт… — 
в шестых упоминаемая песнях
Омира и Вергилия небесных,
почти что из Ареццо артефакт.
Как говорится, эдакая помесь
Уилсон Петы и Тодорки, то есть —
в наушниках то гимн, то свинг, то марш;
мила и высока собой; не штатский
во всём настрой; чуть скрадывает блажь
мейкапа гардеробчик пуританский
и облачений лёгкий макияж;
бежавшая любых на свете рук
и к ним тянувшаяся тут же тихой сапой.
А в остальном, увы, настолько слабый
пол, что под вечер Tarket Salsa бук
не часто слышал в доме, как — тук-тук —
её высокий маялся каблук.

С такой хоть на сафари! — В чём печаль? —
не спросит, ей ведь козочек не надо
молоденьких жалеть. А мне вот жаль
их не совсем бессмысленного стада.

Однако ей, вскормившей молоком
и Симбу и озлобленного змея,
ей разве дело было хоть о ком?
Она жила, себя лишь разумея.

Испепеляя всё, малейший кров,
она себе выискивала кущи
поярче, порекламистей, покруче
доставшихся ей нежели краёв.

Гарцуя на взбесившемся огне,
она щадить не вспомнила округу,
покуда дрожь гусиная по мне
шарахалась. И я, подобно внуку
Сизифа, с одержимостью вдвойне,
втройне маниакальной, ободрённый
богато чудесами всех богов,
в ликийских землях (где пора бы в гольф
давно играть), Афиной окрылённый,
не убоявшись бездыханно пасть
в кромешной тьме, не вглядываясь в стать
трёх ипостасей, возле горных речек
наветов, в огнедышащую страсть
воинственно расплавил наконечник.