Гарсия Лорке, 1980
Лорка, твои стихи –
такое странное диво…
Виноград
терпкий,
сумрак оливы…
Парус, мелькнувший крылом чайки…
Звезд мерцание…
Как жаль мне, Гарсия Лорка,
что испанский не знаю я!
***
Шум дождя похож на стук колес
поездов, кочующих по жизни:
мерно раздается стук колес,
и стучат по листьям ливни.
Тихо тикают в руке часы,
стук колес на стыках рельс всё реже –
с листьев сада вдаль умчавшейся грозы
капли падают последние.
***
У холодного моря гитара поет,
мелодия рвется сквозь грохот прибоя…
Плачет песня,
и стон ее – чайки полет.
А вокруг лишь песок, скалы и море.
Дрогнет звонко струна –
и высокие в тьме запредельной
ноты, словно хрусталинки льда,
разбиваются в далях вселенной;
вдруг взрывается, жаркою дробью маня,
как рванувшийся конь к водопою,
и холодный туман уходящего дня
рвет, пьянея, неровной рукою.
Мелкий ритм перебора, словно памяти голос живой,
неуемное сердце сжимает когтистою лапкой,
а о берег всё бьется прибой,
как неловкий медведь косолапый.
Страстно плачет гитара – капли млечного сока,
ярость волн, и песок, и холодный туман,
и цепочка следов на песке одиноко
проступает сквозь дней сизо-белый саван.
***
За окном туман голубой,
освещенный лампадой луны.
Дорогой иноземной парчой
облаков разбросалась тут ночь.
Кружев белою пеной вздымаясь,
уносясь от стены,
занавеска под порывами ветра играет.
У окна на столе колеблется пламя свечи,
пробуждая мечты,
рассуждения в прах обращая.
***
Юноша мчится на жарком коне,
плащ за спиной, точно крылья ломается,
конь его будто летит по земле…
Кто дожидается – пусть дожидается.
Девушка у водопада сидит,
брызги о руки ее разбиваются,
сердце молчит в ней, и страсть в ней молчит…
Кто дожидается – пусть дожидается.
Тучи висят столкновением круч,
звезды на небе всё не разгораются,
тает луна за туманами туч…
Кто дожидается – пусть дожидается.
Долго разгадки судьбы своей ждешь.
То о цветах, то о грозах мечтается.
Только конец не всегда узнаешь…
Кто дожидается – пусть дожидается.
***
Ты из пламени и света,
из порывов ветра буйных,
из хмельных потоков лета
родилась горячим утром,
меднотелая богиня,
чернобровая Диана,
жемчугов морозный иней
между лепестков двух алых,
свежей кожи нежный атлас
в свете солнца золотится,
за точеными плечами
темной ночи бьется птица,
стройна словно кипарис ты,
как тростник прибрежный гибка,
шейка гордая в монисто,
губки дразнятся улыбкой,
жгучим ядом поцелуи
сушат словно суховеи,
в двух глубоких потонули
черных омутах форели,
наслажденья гурий рая
обещает взгляд угарный,
грудь твою приподнимает
страсти жаркое дыханье,
ты идешь, будто взлетаешь
в ритме танца незнакомом…
Стариков, мужей, мальчишек
взоры все к тебе влекомы –
будто дань ты собираешь.
Вдруг взметнется покрывало…
И невольно всей округи
пальцы тянутся к кинжалам.
Уронив устало руки,
смеживши устало веки,
на углу сидит старуха –
девушка другого века.
Рот беззубый приоткрылся,
впалые глаза чуть видят,
и глубокие морщины
сеткой паутинных нитей,
согнут стан когда-то гибкий,
и поникли низко плечи,
волосы седые редки,
и невнятны стали речи…
Поглядит она с тоскою,
промелькнет след жизни давней:
«Я была совсем такою!
И меня любили парни!»
Ты взглянула, замерла ты,
Страх мелькнул в глазах упрямых,
Словно в бездну канул взгляд твой,
И шепнула: «Мия мама!»
Свидетельство о публикации №123040705047