Стихотворения
Библиотека всемирной литературы
Испанские поэты XX века
Хуан Рамон Хименес, Антонио Мачадо, Федерико Гарсиа Лорка,
Рафаэль Альберти, Мигель Эрнандес
М., "Художественная литература", 1977
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
СОДЕРЖАНИЕ
Из книги "ТРЕТЬЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ" (1898-1953)
Лилия и солнце. Перевод Н. Горской
Белые печали. Перевод М. Самаева
"Мне снилось сегодня ночью..." Перевод А. Гелескула
Юность ("Мы с тобой одни остались..."). Перевод Н. Горской
Юность ("Когда сказал ей в тот вечер..."). Перевод А. Гелескула
"Над слюдою речного плеса..." Перевод С. Гончаренко
"Посох держа на плечах..." Перевод А. Гелескула
"Под вечер осенний ветер..." Перевод С. Гончаренко
"Я не вернусь. И в потемках..." Перевод А. Гелескула
"В этих долинах отрадных..." Перевод Н. Горской
"Я просто сказал однажды..." Перевод Н. Ванханен
"Тот букетик милых цветов..." Перевод П. Грушко
"Спускаюсь в сад и женщин встречаю..." Перевод М. Самаева
"В то утро весеннего дня..." Перевод П. Грушко
"Вокруг - пустота. Лишь вода..." Перевод Н. Горской
"Черный ветер. А в черном ветре..." Перевод С. Гончаренко
"Ко мне обернешься, плача..." Перевод А. Гелескула
"Женщина рядом с тобой..." Перевод М. Самаева
"В полях печально и пусто..." Перевод А. Гелескула
"Встречают ночь переулки..." Перевод А. Гелескула
"Сторож гремит на бахче..." Перевод М. Самаева
"Они уже здесь, телеги..." Перевод Н. Горской
"Склоном земным исполин..." Перевод М. Самаева
"В лазури цветы граната!.." Перевод А. Гелескула
"Ночь и ночная дорога..." Перевод Н. Горской
"Селенье. Над темноватой..." Перевод Н. Горской
"Одним из колес небесных..." Перевод А. Гелескула
Весна ("А мне ни до чего нет дела..."). Перевод Н. Горской
Осенний дождь. Перевод С. Гончаренко
Комната. Перевод Н. Горской
"Мы думали, что все на свете..." Перевод П. Грушко
Крестное утро. Перевод Н. Горской
Иду неустанно. Перевод Н. Горской
Поэт на коне. Перевод П. Грушко
Зеленая зеленушка. Перевод Н. Горской
"Люблю зеленый берег с деревьями на кромке..." Перевод А. Гелескула
"Этой смутной порой, когда воздух темнеет..." Перевод А. Гелескула
"Холодные радуги в зарослях сада..." Перевод А. Гелескула
"Детство! Луг, колокольни, зеленые ветки..." Перевод А. Гелескула
"Чем он был изначально, твой напев соловьиный?.." Перевод А. Гелескула
"Чуть желтеет луна за седой пеленою..." Перевод А. Гелескула
"Под ветром растаяла туча сырая..." Перевод А. Гелескула
Одинокая луна. Перевод А. Гелескула
"Что хоронишь ты, птица, в соловьиной гортани?.." Перевод А. Гелескула
"Не знаю, кем она забыта..." Перевод П. Грушко
"Я розу грустную в тот вечер..." Перевод П. Грушко
"Происходило это летом. На машине старой..." Перевод Н. Горской
Конец осени. Перевод П. Грушко
Зеленая птаха ("Память мне изменила..."). Перевод Н. Горской
Предвесеннее. Перевод А. Гелескула
Сны. Перевод М. Самаева
Округа. Перевод А. Гелескула
Весна ("Возник тишайший щебет ласточки-простушки..."). Перевод П. Грушко
Конечный путь. Перевод А. Гелескула
"Я погрузился в рощу..." Перевод Н. Горской
Возврат. Перевод А. Гелескула.
К Антонио Мачадо. Перевод С. Гончаренко
"Щемящие сумерки позднего лета..." Перевод А. Гелескула
"Увядшие фиалки... О запах издалека!.." Перевод А. Гелескула
"Бродят души цветов под вечерним дождем..." Перевод А. Гелескула
Поэту для ненаписанной книги. Перевод В. Андреева
Бедный мальчик. Перевод П. Грушко
Пиренеи. Перевод Н. Горской
Мать. Перевод В. Андреева
Тополевая роща. Перевод М. Самаева
Отрочество. Перевод П. Грушко
Сельский карнавал. Перевод А. Гелескула
Зеленая птаха ("Зеленый и смуглый лимон..."). Перевод Н. Горской
Зима. Перевод Н. Горской
Поэт. Перевод М. Самаева
Они. Перевод М. Самаева
Любовь. Перевод А. Гелескула
"Воскресный январский вечер..." Перевод С. Гончаренко
Новый мир. Перевод Н. Горской
Зеленая птаха ("Я пролетаю в полночь..."). Перевод Н. Горской
Осенняя песня. Перевод С. Гончаренко
В тоске. Перевод А. Гелескула
Горько-сладкая песня. Перевод С. Гончаренко
Зимняя песня. Перевод Н. Горской
"Блеял ягненок, малыш-непоседа..." Перевод Н. Горской
"Деревья - ярче костра..." Перевод П. Грушко
"Пришел, как жизнь, короткий..." Перевод С. Гончаренко
"Подай мне, надежда, руку..." Перевод С. Гончаренко
Рассвет. Перевод В. Андреева
"У меня по щеке пробежала слеза..." Перевод С. Гончаренко
"Безудержной водой..." Перевод А. Гелескула
"О, как же ты глядела!.." Перевод А. Гелескула
"На море штиль, серебристая ночь..." Перевод М. Самаева
Весна ("Апрель без ясной близости твоей..."). Перевод М. Самаева
Мимолетное возвращение. Перевод В. Андреева
Октябрь. Перевод А. Гелескула
Облака. Перевод А. Гелескула
"И сердце в пустоте затрепетало..." Перевод А. Гелескула
Надежда. Перевод А. Гелескула
"Судьба взяла мое сердце..." Перевод Н. Горской
17 июля. Перевод Н. Горской
"Надежду свою, подобно..." Перевод Н. Ванханен
"Мое сердце ушло вперед..." Перевод П. Грушко
"Мой лоб и небо..." Перевод М. Самаева
"Летят золотые стрелы..." Перевод А. Гелескула
"Даже когда между нами море..." Перевод М. Самаева
Небеса. Перевод Н. Горской
"В сплетенье тончайших бесчисленных нитей..." Перевод М. Самаева
"Ну, наконец!.." Перевод М. Самаева
Дело. Перевод М. Самаева
"Нынешнее через край..." Перевод М. Самаева
"Дай, разум, мне..." Перевод М. Самаева
"Камень вчерашнего дня..." Перевод Н. Ванханен
"Сначала пришла невинной..." Перевод Л. Горской
"Помедли, свет, помедли!.." Перевод М. Самаева
"Я снопа у моста любви..." Перевод А. Гелескула
"Печален приход рассвета..." Перевод Н. Горской
"Я узнал его, след на тропинке..." Перевод А. Гелескула
"Чист предстану перед тобой..." Перевод М. Самаева
"Встреча двух рук..." Перевод М. Самаева
Нищета. Перевод А. Гелескула
"Лежу в полудреме, в тени..." Перевод М. Самаева
"Явилась черная дума..." Перевод Н. Ванханен
Ноктюрн ("Туча: черный дымище..."). Перевод Н. Горской
"Мимо иду - тополя..." Перевод В. Андреева
Песенка. Перевод А. Гелескула
"Я знаю, наверно..." Перевод М. Самаева
"Не забывай меня..." Перевод А. Гелескула
"Я не я..." Перевод А. Гелескула
"Я как бедный ребенок..." Перевод А. Гелескула
"О да! С усилием густую крону..." Перевод Н. Ванханен
Рассвет ("Младенец заплакал..."). Перевод Н. Горской
На целый день. Перевод М. Самаева
Смерть. Перевод А. Гелескула
Ночь. Перевод П. Горской
"Бабочка света..." Перевод А. Гелескула
Ноктюрн ("Моя слеза и звезда..."). Перевод М. Самаева
Настоящее. Перевод Б. Андреева
"Был ее голос отзвуком ручья..." Перевод А. Гелескула
Вечер. Перевод Н. Горской
Бессонница ("Ночь проходит..."). Перевод Н. Горской
"Ее речь отличалась от нашей..." Перевод М. Самаева
Могерские рассветы ("Тополя-изваянья..."). Перевод П. Грушко
Праздник. Перевод Г. Кружкова
Поэзия. Перевод Г. Кружкова
Нежность. Перевод А. Гелескула
"Пой, голос мой, пой!.." Перевод Г. Кружкова
Бессонный. Перевод Н. Горской
"К тебе я в сон закрался..." Перевод А. Гелескула
Одинокий друг. Перевод П. Грушко
Зеленая птаха ("Я в реку войду..."). Перевод Н. Горской
Родина. Перевод Г. Кружкова
"Укоренился прочно..." Перевод Г. Кружкова
"Белое облако вдали..." Перевод А. Гелескула
Юг. Перевод А. Гелескула
Зеленая птаха ("Я - здесь..."). Перевод Н. Горской
Утро в саду. Перевод С. Гончаренко
Идеальная эпитафия. Перевод Н. Горской
Идеальное море. Перевод Н. Горской
Музыка. Перевод Н. Горской
Песня ("В выси - птицы пение..."). Перевод В. Андреева
Минерва. Перевод П. Горской
Бессонница ("Земля уснула. Я один сейчас..."). Перевод Г. Кружкова
Оно. Перевод М. Самаева
Любовь ("Запах цветка нам дарит..."). Перевод Г. Кружкова
Очевидность. Перевод Н. Горской
Природа. Перевод Н. Горской
"Комочек перьев..." Перевод А. Гелескула
"Только б уснуть этой ночью..." Перевод М. Самаева
Розы. Перевод А. Гелескула
Могерские рассветы. Предлетье. Перевод М. Самаева
Пристань. Перевод А. Гелескула
Творение. Перевод М. Самаева
Осенний. Перевод М. Самаева
Нет ни близкого... Перевод Н. Горской
Состояние. Перевод Н. Горской
На скале. Перевод Н. Горской
Свет и чернота. Перевод М. Самаева
Цветы в грозу. Перевод С. Гончаренко
Пример. Перевод М. Самаева
Вернусь я. Перевод М. Самаева
Счастье. Перевод М. Самаева
Пришедшая звезда. Перевод Н. Горской
Ветер любви. Перевод Н. Горской
Утрата. Перевод А. Гелескула
Моя бедная тоска. Перевод А. Гелескула
Тихая долина. Перевод А. Гелескула
Это моя душа. Перевод Н. Горской
Полнота. Перевод А. Гелескула
Молния. Перевод Н. Горской
Реквием. Перевод В. Андреева
Внезапная страна. Перевод Г. Кружкова
Я знаю, откуда птицы... Перевод Н. Горской
Начало улицы. Перевод Н. Горской
Бог явленный. Перевод М. Самаева
Мореплаватель. Перевод Г. Кружкова
Но идеальное... Перевод Н. Горской
Эта собака. Перевод Н. Горской
С радугой. Перевод Н. Горской
Дальше, чем я. Перевод Н. Горской
Бор вечности. Перевод М. Самаева
Извечный кармин. Перевод Н. Горской
Лучшая ночь. Перевод Н. Горской
Деревья-люди. Перевод Н. Горской
Вопросы к живущему. Перевод М. Самаева
Последний ребенок. Перевод В. Андреева
"...Знаю, стала ты светом..." Перевод А. Гелескула
Цвета, идеи. Перевод Н. Горской
Из напевов Нижней Такомы. Песни трех неудачников. Перевод И. Горской
Только ты. Перевод М. Самаева
Говорит мне река Гвадиана. Перевод А. Гелескула
Эта безбрежная Атлантика. Перевод А. Гелескула
Из книги "НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ", ТОМА I-II
Перевод Н. Горской
"Луна сквозь туман волнистый..."
"Казнить захочешь, так казни!.."
Спокойствие
Золото и мавр
Святая неделя
"Когда романтическая симфония отзвучала..."
Ростовщица
Католичка
Наваждение
"Над крышами скользнув, течет поток червонный..."
Печальный зимний отлив
Идет дождь
"Полнолунье наполнено запахом розмарина..."
Меланхолия наслаждения
"Эбеновый мрак текучий..."
Нагота
"Звезды сражались..."
"Если б только роз я жаждал!.."
Мелодия хоровода
Дети бегущие
"Щемящая боль забвенья!.."
"Божественно чистой росой окантован..."
"Отблески стекол цветных на мраморе пляшут..."
"Быть сильным или слабым? Что же..."
"У хрупкого хрусткого ветра..."
Черная чистота
Из книги "НОВАЯ АНТОЛОГИЯ"
Перевод Н. Горской
Предосеннее
Ученик интерната
Атмосфера
Другая атмосфера
Атмосфера III
Когда я был дитя и бог
Из книги "ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ"
"Корни и крылья..." Перевод Н. Горской
"Тот же поезд, дорога та же..." Перевод Н. Горской
Солнде в каюте. Перевод Н. Горской
"О, море! Мятежное небо..." Перевод В. Симонова
В глубине. Перевод Н. Горской
СТИХОТВОРЕНИЯ В ПРОЗЕ
Перевод П. Грушко
Церкви
Негритянка и роза
Покой дерева
Поздно ночью
Порт
"Чувствую себя голубым"
Портрет ребенка (приписываемый Веласкесу)
Небо?
В трамвае
Уолт Уитмен
Cosmopolitan Club
Дом Эдгара По
Из книги "ТРЕТЬЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ" (1898-1953)
ЛИЛИЯ И СОЛНЦЕ
Мои слезы горьки, как море,
когда ты вздыхаешь весною,
я с тобой никогда не встречусь,
как не встретишься ты со мною.
Я могу умереть от горя,
когда ты идешь стороною,
я с тобой никогда не встречусь,
как не встретишься ты со мною.
БЕЛЫЕ ПЕЧАЛИ
Он
Захотелось луне -
той, что плачет ночами, -
прикоснуться к земле.
Может, знаешь зачем?
Чтоб меня опечалить?
Может, знаешь, откуда
эта прихоть луны?
Не с того ли случайно,
что жасмина и нарда
белизну облачала
эта ночь и сливался
аромат их с лучами...
Или просто затем,
чтоб меня опечалить?..
Может, знаешь, зачем
белый свой аромат
лепестки излучали?
Для чего в белый траур
ночь тогда облачалась
и, целуя меня,
ты сквозь слезы смеялась
здесь, на этой земле...
Чтоб меня опечалить?..
Этот смех, эти слезы -
что они означали?
И твои поцелуи...
Она
Так... Хотела тебя опечалить.
x x x
Мне снилось сегодня ночью,
что сбылся вчерашний сон,
но ласков и беспощаден
был утренний небосклон.
Как нежно ложились тени
вчера на исходе дня!
Казалось, душа родная
пришла навестить меня.
Пришла из иного мира
и долго была в пути,
но с ней аромат надежды
успел до меня дойти.
И шла она, будто знала,
что путь одинокий крут
и дни мои - словно слезы,
которые все бегут.
ЮНОСТЬ
Мы с тобой одни остались -
ты и я - в тиши балкона.
Ты моей невестой стала
этим утром полусонным.
...Вся природа в сладкой лени,
краски стерты, блеклы тени,
серо-розовое небо,
тускловатый свет осенний...
Я к тебе приблизил губы,
и, не поднимая взгляда,
ты подставила мне щеку,
расставаясь будто с кладом.
...Пожелтевших листьев груды
на глухих садовых тропах,
но еще разлит повсюду
аромат гелиотропов...
Я назвал тебя невестой;
ты молчание хранила,
но из глаз меланхоличных
две слезинки уронила.
ЮНОСТЬ
Когда сказал ей в тот вечер,
что я уеду наутро,
она, взглянув, улыбнулась,
но как-то странно и смутно.
- Зачем ты едешь? - спросила.
- В долинах нашего края
такая тишь гробовая,
как будто сам умираю.
- Зачем ты едешь? - Я слышу,
что сердце крикнуть готово,
хочу кричать - и ни звука,
хочу сказать - и ни слова.
- Куда ты едешь? - Куда-то,
где выше небо ночное
и где не будет так тихо
и столько звезд надо мною.
Ее глаза потонули
в тиши долин беспробудной,
и, погрустнев, она смолкла
с улыбкой странной и смутной.
x x x
Над слюдою речного плеса,
над стеклом в золотых отливах -
зачарованный берег в белых
тополях и зеленых ивах.
Бьется в русле уснувшем сердце,
льется в сонной излуке лето,
и реке упоенной снится
женский голос и голос флейты.
Зачарованный берег... Ивы
окунулись в затон глубокий
и целуют во сне ветвями
золотое стекло затоки.
И рукою подать до неба,
и течет это небо сонно,
голубым серебром тумана
гладя водную гладь и кроны.
Примечтался сегодня сердцу
этот берег с плакучей ивой,
и решило оно за счастьем
плыть по воле волны сонливой.
Но у самой воды внезапно
на глаза навернулись слезы:
зачарованный голос песню
пел совсем у другого плеса.
x x x
Посох держа на плечах,
смотрит пастух отрешенно,
как расплываются сосны
там, на краю небосклона;
тянется пыльное стадо,
тихое в час этот поздний,
и бубенцы под луною
все монотонней и слезней.
В белых туманах укрылся
хутор. Ни света, ни луга -
только сквозящая всюду
вечная чья-то разлука.
Речка в себе затаилась,
и хоть не видно протоки,
из тишины непроглядной
слышно, как воды глубоки.
Все расплывается. Глухо,
словно над вымершим краем.
Лишь под луной золотою
плач бубенцов нескончаем.
x x x
Le vent de l'autre nuit
a jete has l'Amour...
P. Verlalne {*}
Под вечер осенний ветер
сорвал золотые листья.
Как грустно деревьям ночью,
как ночь эта долго длится!
Безжизненно-желтый месяц
вплывает в черные ветви;
ни плача, ни поцелуя
в его помертвелом свете.
Я нежно шепчу деревьям:
не плачьте о листьях желтых;
весной заклубится зелень
на ветках, дотла сожженных.
Но грустно молчат деревья,
скорбя о своей потере...
Не плачьте о желтых листьях:
и новые пожелтеют!
{* Ночью ветер сбросил на землю статую Амура... П. Верлен (франц.)}
x x x
Я не вернусь. И в потемках
теплой и тихой волною
ночь убаюкает землю
под одинокой луною.
Ветер в покинутом доме,
где не оставлю и тени,
будет искать мою душу
и окликать запустенье.
Будет ли кто меня помнить,
я никогда не узнаю;
бог весть, найдется ли кто-то,
кто загрустит вспоминая,
Но будут цветы и звезды,
и радости, и страданья,
и где-то в тени деревьев
нечаянные свиданья.
И старое пианино
в ночи зазвучит порою,
но я уже темных окон
задумчиво не открою.
x x x
(Пиренеи)
В этих долинах отрадных,
полных печальной услады,
синие дали певучи
от колокольчиков стада;
свет, на траве засыпая,
льет золотую прохладу,
ветви, мечту осыпая,
слушают плач водопада.
Статуя с посохом длинным -
пастырь застыл утомленный,
глядя, как вешний, зеленый
день угасает, и сонно
стадо по горному склону
всходит к лугам отдаленным,
и колокольчики сыплют
слезы стеклянного звона.
Пастырь, сыграй на свирели,
в жалобной песне старинной
выплачи слезы долины,
полной тоски и забвенья,
выплачи росы земные,
рек и ручьев сновиденья,
выплачи солнца рубины,
выплачи сердца руины.
Пастырь, свирель заиграет,
и утопают в рыдании -
рядом с тобой, за горами -
тихие долы Испании.
x x x
Я просто сказал однажды -
услышать она сумела, -
мне нравится, чтоб весною
любовь одевалась белым.
Глаза голубые вскинув,
взглянула с надеждой зыбкой,
и только детские губы
светились грустной улыбкой.
С тех пор, когда через площадь
я шел на майском закате,
она стояла у двери,
серьезная, в белом платье.
x x x
Тот букетик милых цветов,
что прислала ты мне весною
(о жасмин, о лимонный цвет!), -
до сих пор он везде со мною.
Что за чудо, - не вянет он,
этот запах белого цвета,
будто девичий твой вопрос,
дожидающийся ответа...
x x x
Спускаюсь в сад и женщин
встречаю... Я бы мог
взять мысленно за руку
вон ту... Беру - цветок...
Теперь они в фонтане...
О женщина, постой!..
Лишь звезды в нем. А звезды
не ухватить рукой.
x x x
В то утро весеннего дня
она обнимала меня,
и, дол покидая зеленый,
пел жаворонок полусонный
про утро весеннего дня!
О бабочке - о белокрылой
летунье над пашнею стылой -
я ей рассказать не успел,
услышав: "Люблю тебя, милый!" -
и рот ее розой зардел!
Пылающими лепестками
меня ее рот покрывал,
а я ей глаза целовал...
"Хочу, чтоб своими устами
меня ты всю жизнь согревал!.."
Я лучшим своим мадригалом
ответил губам ее алым.
Промолвила: "Спустимся в сад...
За женщин цветы говорят,
сердцам помогая усталым..."
А небо весеннего дня
синело спокойным забвеньем.
И жаворонок с упоеньем
немые будил зеленя,
в дремотной округе звеня
хрустальным сияньем весенним -
в то утро весеннего дня!
x x x
Вокруг - пустота. Лишь вода... Пустота?
Разве вода - пустота? Да,
все - пустота. Лишь цветок... Вокруг пустота.
Но что же цветок тогда?
Вокруг пустота... И ветерок... Пустота?
Ветерок - пустота?.. Да,
все - пустота. Лишь мечта... Вокруг пустота.
Но разве пуста мечта?
x x x
...Par delicatesse
J'ai perdu ma vie.
A. Rimbaud {*}
Черный ветер. А в черном ветре
ледяная луна бела.
В эту Ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
Со свинцового неба в духе
романтизма минувших лет
на сухие стволы часовен
темно-синий струится свет.
И гирлянды цветов, и свечи...
Как рыдают колокола!
...Черный ветер, а в черном ветре
ледяная луна бела.
Я бреду по дороге - мертвый,
в сонном свете, но наяву;
и мечтаю, мертвец, о жизни,
безнадежно немой, зову
тех, кто сделал меня безгласым...
Пусть искусаны до крови
мои губы, но снова красной
стала кровь моя от любви.
Сердце требует возрожденья,
тело - сильных и нежных рук,
улыбнуться мечтают губы
и, прорвавши порочный круг,
искупить проливные слезы
всех изведанных мною мук.
Только разве отпустит сердце
глубочайшая из могил?
Завтра год, а быть может - больше,
как его я похоронил.
Холодок сентиментализма.
Черный ветер. Луна - бела.
В эту Ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
{* Из-за нежности я погубил свою жизнь. А. Рембо (франц.).}
x x x
Ко мне обернешься, плача, -
во время цветенья сада -
ко мне обернешься, плача,
и я повторю; - Не надо.
А сердце, прося покоя,
уснет... И, сама забота,
ты сестринскою рукою
смахнешь с меня капли пота.
Я встречу твой взгляд печальный,
печалясь тобой одною.
Я встречу твой взгляд печальный
с его добротой родною.
И спросишь ты: - Что с тобою? -
Глаза отведу я немо.
И спросишь ты: - Что с тобою? -
И снова взгляну я в небо.
И вдруг улыбнусь в ответ -
ты вздрогнешь, как от угрозы, -
и я улыбнусь в ответ,
чтоб вымолвить: - Вытри слезы...
x x x
Женщина рядом с тобой -
музыку, пламя, цветок -
все обнимает покой.
Если с тобой ее нет,
сходят с ума без нее
музыка, пламя и свет.
x x x
В полях печально и пусто,
одни стога среди луга.
Ложится вечер осенний,
и пахнет сеном округа.
Проснулся плач соловьиный,
а сосны замерли сонно,
и стал так нежно-сиренев
над ними цвет небосклона.
Уводит следом за песней
меня тропа луговая,
и веет осенью песня,
бог весть, кого отпевая, -
поет, как пела когда-то,
зовя ушедшего друга,
и падал вечер осенний,
и пахла сеном округа.
x x x
Встречают ночь переулки.
Все стало тихим и давним.
И с тишиною дремота
сошла к деревьям и ставням.
Забрезжили звезды в небе
над городом захолустным -
в нездешнем апрельском небе,
фиалковом небе грустном.
Огни за решеткой сада.
Скулит у ворот собака.
На синеве чернея,
возник нетопырь из мрака.
О, желтая дымка лампы
над детским незрячим взглядом
и вдовьи воспоминанья
и мертвые где-то рядом!
И сказки, что мы при звездах
рассказывали когда-то
апрельскими вечерами,
ушедшими без возврата!
А сумрак велик и нежен,
и слышно на отдаленьи,
как ночь окликают эхом
затерянные селенья.
x x x
Сторож гремит на бахче
медью, и звон ее дальний
катится вслед за ворами
к темному бору, садами.
Вот уже нет никого,
и в одиночестве бора
смутно вдали проступают
темные мертвые горы.
Среди полей человек
выглядит крошечным, грустным...
Август. Сквозь дымку луна
катится грузным арбузом.
x x x
Они уже здесь, телеги...
- Это сказали сосны и ветер,
крикнуло эхо, луна шепнула
и дым об этом поведал. -
Телеги тянутся в предвечерье,
вереницей, за солнцем следом,
из леса везут телеги
темные трупы деревьев.
Как они стонут, телеги,
на дороге к Пуэбло Нуэво!
Волы мечтают лениво -
под звездным сияньем бледным -
о стойле, что пахнет летом,
домашним теплом и сеном.
И за телегами следом
идут погонщики слепо:
на плече - заостренные палки,
в глазах - вечернее небо.
Как они стонут, телеги,
на дороге к Пуэбло Нуэво!
Пересекают поле телеги,
и темные трупы деревьев
запах ладана и прохлады
оставляют сердцу в наследство.
К вечерне звонят в селенье,
и плачет звон колокольный
над оголенным полем,
которое пахнет тленом.
Как они стонут, телеги,
на дороге к Пуэбло Нуэво!
x x x
Склоном земным исполин,
точно дозорный, взбирался
и далеко был заметен
лунной помятой кирасой.
Передвигая руками
скалы и сосны, огромный,
огненным гребнем срезал он
крохотные загоны.
Вглядывался: ни души
на поле... И, безразличен
людям, шагал за своей
странной и грустной добычей.
x x x
В лазури цветы граната!
Матросская слобода!
Какое легкое небо
и как листва молода!
Изменчивый ветер моря!
Матросская слобода!
Обветрена, сероглаза,
и горе ей не беда!
И женский голос заводит:
"Морской обычай такой -
мужчине море законом,
а сердцу ветер морской!"
- Святая мать кармелитов,
пошли нам ясные дни
и наши весла, мадонна,
своей рукой осени!
...Под вечер воздух мерцает,
закат - как сон наяву
и капли слез золотые
вдали кропят синеву.
- Как будто ветер вернулся
и даль морская близка -
и всех затерянных в море
нашла глазами тоска.
Изменчивый ветер моря!
Матросский родной очаг!
На сердце ладанка с пеплом
и синий холст на плечах!
В лазури цветы граната.
Веселье в ладу с тоской.
Мужчине море законом,
а сердцу - ветер морской!
x x x
Ночь и ночная дорога -
это одно и то же.
К тайне твоей любви
иду по черному бездорожью.
К тайне твоей любви -
ветром морей тревожных,
светом горных вершин,
ароматной цветочной дрожью.
x x x
Селенье. Над темноватой
черепицей покатой
плачет зеленое поле
колокольчиком и цикадой.
Время мышей летучих
и ангелов сладкоголосых.
С косой на плече и с песней
косарь идет с сенокоса.
Кротких коров мычанье,
и веселый ребячий гомон,
и небесно-белые дымы,
и запах тепла и дома!
И луна, - сквозь дальние сосны
проплыв золотистым диском, -
наводняет пустыню поля
своим хрусталем игристым.
x x x
Одним из колес небесных,
которое видит око,
на пустошь луна вкатилась
и ночь повезла с востока.
На голых холмах собаки,
в потемках еле заметны,
закинув голову, лают
на свет округлый и медный.
А воз везет сновиденья
и сам едва ли не снится.
Лишь далью звезд обозначен
его незримый возница.
ВЕСНА
А мне ни до чего нет дела,
ведь у меня все есть - душа и тело!
Вчерашнее? Не прикипело!
Сегодняшнее? Надоело!
Грядущее?..
Мне никогда добра и зла никто не делал;
и я добра и зла не стану делать, мне до других нет дела -
ведь все при мне - душа и тело.
Потеряно? Вдогонку смело!
Припрятано? Но настежь все пределы!
Загадано?..
Но мне ни до чего нет дела,
ведь у меня все есть - душа и тело!
ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
(Плещет и плещет дождь монотонный.)
Хлещет по окнам ливень осенний;
брызжут осколки струй на ступени,
вымыв до глянца листья сирени.
В сердце, как в поле, льет с небосклона...
Плещет и плещет дождь монотонно.
Тонут в тумане мутные дали,
тонет округа в смутной печали.
Луч розоватой диагональю
льется по мокрой раме оконной...
Плещет и плещет дождь монотонный.
В сердце и в поле так нелюдимо!
Рядом ни друга нет, ни любимой...
Юность проходит тщетно и мимо...
Лоб ощущает холод ладони.
Ливень осенний все монотонней.
Ливень, как слезы... Вечер и ливень...
Как не присниться сердцу и ниве,
будто их доля станет счастливей,
если прольется свет с небосклона?
Плещет и плачет дождь монотонно.
КОМНАТА
До чего же спокойны вещи!
Рядом с ними всегда уютно.
Их руки и наши руки
встречаются поминутно.
Они не мешают мыслить,
тактично-ласковы с нами;
сами мечтать не умеют,
но грезят нашими снами.
Им любо все, что нам любо;
они нас ждут терпеливо
и всегда встречают улыбкой,
застенчивой и счастливой.
Вещи - любовницы, сестры,
подруги... Из дней вчерашних
вы нам возвращаете щедро
падучие звезды наши!
x x x
Мы думали, что все на свете
забвенье, щебень и зола...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Слеза - горячею кровинкой
на белом инее стекла...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Холодной слякотью покрылся
день черный, выжженный дотла.
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
КРЕСТНОЕ УТРО
Бог голубеет. Флейты и тамбурины
возвестили - свой крест подняла весна.
Пусть розы любви расцветают в долине,
пусть будет под солнцем земля зелена!
В поле пойдем, нарвем розмарина,
ветка любви
в розмарин, в розмарин вплетена.
"Полюби!" - я сказал ей под небом синим.
"Полюблю! - горячо шепнула она. -
Полюблю, когда срок прорастанья минет
и цветами свой крест оденет весна".
В поле пойдем, нарвем розмарина,
ветка любви
в розмарин, в розмарин вплетена.
"Крест уже зацветает под небом синим...
Весна... Крест любви... Лепестков белизна!"
А она: "Без любви мое сердце стынет!.."
И меня захлестнула света волна!
В поле пойдем, нарвем розмарина,
ветка любви
в розмарин, в розмарин вплетена.
Лента флейты, легкий флажок тамбурина.
Фантастических бабочек новизна...
Невеста моя, по-вешнему ты невинна
и в меня по-рассветному влюблена!
ИДУ НЕУСТАННО
Иду неустанно;
и слушаю голос стеклянный
растоптанной мною равнины песчаной.
Иду неустанно;
седлать скакуна я не стану,
пускай я от прочих отстану, -
иду неустанно, -
отдам свою душу песчинкам стеклянным
растоптанной мною равнины песчаной.
Иду неустанно.
По дальним и ближним полянам
огромная ночь разлилась океаном.
Иду неустанно.
На сердце и сладко и странно;
со всем, что встречаю, сливаюсь нежданно -
иду неустанно! -
и ноги купаются в травах туманных,
и весь я наполнен теплынью медвяной.
Иду неустанно,
чтоб видеть все слезы и раны
дорог, о которых пою постоянно!
ПОЭТ НА КОНЕ
Сон сиреневого цвета
над вечернею тропою!
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
Чистый час речной прохлады.
Влажный запах камышовый
проникает за ограды...
Тихий час речной прохлады.
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
А душа моя томится -
так тревожно и дурманно
душу бередит душица...
И душа моя томится.
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
Золотыми стали плесы...
За последним вздохом солнца
сон нисходит на откосы...
Золотыми стали плесы...
Сон сиреневого цвета
над вечернею тропою!
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
ЗЕЛЕНАЯ ЗЕЛЕНУШКА
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
Сосняк на закате -
страна колдовская -
из горьких объятий
речку не выпускает.
Там, где хвоя густая,
живет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Дыхание бриза
печально и чисто;
солнце - радужной ризой
над сосною смолистой.
Час ленивый и мглистый,
о зеленушка моя!
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Час тишины великой,
спокойствия и забвенья;
сердце творит молитву,
сжимаясь от умиленья.
Внезапно - о, наважденье! -
поет зеленушка моя.
Зеленушка моя,
солнце ушло в ночные края!
Всколыхнула округу.
- Ветер околдовала? -
Изумленному лугу
счастья наобещала...
Мальва - слезинкой малой;
лист - зеленушка моя.
Зеленушка моя!
Солнце ушло в ночные края!
x x x
Люблю зеленый берег с деревьями на кромке,
где солнце заблудилось и кажется вечерним
и смутные раздумья, душевные потемки,
плывут среди кувшинок, гонимые теченьем.
К закату? К морю? К миру? В иные ли пределы?
В реке звезда плеснула, и путь ее неведом...
Задумчив соловей... Печаль помолодела,
и в горечи улыбка мерцает первоцветом.
x x x
Этой смутной порой, когда воздух темнеет,
задыхается сердце и рвется на волю...
Лег туман, отзвонили, звезда леденеет
над почтовой каретой семичасовою...
А закат, колокольня и ветви над домом
наполняются смыслом забытым и странным,
словно я заблудился в саду незнакомом,
как ребенок во сне, и смешался с туманом.
Развернется карета, застонут вагоны
и потянутся вдаль... если есть еще дали!..
Я стою одиноко и завороженно,
не достигший отчизны паломник печали.
x x x
Холодные радуги в зарослях сада,
размокшие листья в затопленной яме,
и сонный ручей под дождем листопада,
и черные бабочки над пустырями...
Больная трава на развалинах давних,
на старых могилах, на мусорных кучах,
фасады на север и плесень на ставнях,
агония роз, и доныне пахучих...
Тоска о несбыточном, о непонятном,
о том, что исчезло, да вряд ли и было,
и темные знаки на небе закатном,
и тот, кому горько, и та, что забыла...
x x x
Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки,
разноцветные стекла высоких террас.
Как огромная бабочка смутной расцветки,
вечер ранней весны опускался и гас.
И в саду, золотом от вечернего света,
птичье пенье росло, чтобы вдруг онеметь,
а прохладные волны приморского ветра
доносили из цирка плакучую медь...
И еще до того, как возник безымянно
и застыл во мне горечью привкус беды,
я любил, соловьенок, в безлюдье тумана
затихание мира и голос воды.
x x x
Чем он был изначально, твой напев соловьиный, -
родником, или розой, или ранней звездою?
Вспомни, лунная птица, - за какой луговиной
он поил первоцветы водой золотою?
И твои ль это в небе самоцветные трели?
Или бог в тебе плачет, что ни миг - сиротливей?
Или сам не припомнишь, у какого апреля
ты украл, соловей, свои звезды в разливе?
x x x
Чуть желтеет луна за седой пеленою,
и сырой полумрак, как аквариум, зелен.
В золотистую муть под размытой луною
призрак сада плывет, как туман из расселин.
И цветы незнакомы, и горечь туманна.
И что было родного - утрачено снова.
И бессонный хрусталик в тумане фонтана
плачет мертвым напевом из мира иного.
x x x
Под ветром растаяла туча сырая,
деревья подобны искрящимся кладам,
и первые птицы вернулись из рая -
и вырос закат заколдованным садом.
Зажги, о закат, мою душу и тело,
чтоб сердце, как ты, пламенело и крепло,
и жарче любило, и ярче горело
... а ветер забвенья избавит от пепла...
ОДИНОКАЯ ЛУНА
Отзвучала сирена, и луна все печальней.
Потянуло с востока дорассветным туманом.
Лай собак замирает на окраине дальней,
и весь мир исчезает, потонув в безымянном.
Свет луны разольется по кладбищенским ивам...
Вспыхнет мох под луною на старинном соборе...
Заблестят ее слезы в роднике торопливом...
И земля опустеет. И останется море...
x x x
Что хоронишь ты, птица, в соловьиной гортани
и серебряной розой роняешь на плиты?
Отголосками звона, подобного тайне,
словно синей гирляндой, сады перевиты.
В одинокой ночи, среди смутных жасминов,
над садами, над белой метелью июня,
сердце, полное слез, высоко запрокинув,
ты кропишь серебром тишину полнолунья.
И другой соловей, у меня в заточенье,
как во сне к тебе тянется взглядом незрячим...
Раскрываются окна, врывается пенье -
и еще одно сердце откликается плачем.
И понять невозможно в серебре и дремоте,
кто кого окликает в ожидании чуда...
или, дружные струны, об одном вы поете...
из-за гроба ваш голос... или он ниоткуда...
x x x
Не знаю, кем она забыта...
Подняв ее с травы лесной,
я ощутил смущенье - словно
следила женщина за мной...
И в тот же миг поверхность флейты
покинул пряный аромат -
осталась память сновиденья,
благоуханного стократ.
Я заиграл на ней: так странно
мне подарил певучий звук
весеннюю зарю, девчушек
и розами покрытый луг,
нежданную печаль и нежность,
стеснившую смущеньем грудь,
как будто беглая улыбка
спешит во вздохе потонуть...
Грусть и веселье, смех и стоны
лились, как будто в полусне, -
так, словно женщина внимала
неведомо откуда мне...
x x x
Я розу грустную в тот вечер
в задумчивую флейту вдел,
чтоб музыкой и ароматом
озвучила сырой предел.
Пусть оживет в ней женский голос,
растерянность и доброта,
хрусталь печали и улыбки,
мед взгляда нежного и рта.
Пусть темнота и трепет пальцев
перебирают неспеша
ленивые уста, в которых
очнулась песня камыша -
точь-в-точь напев неразличимый,
слетающий с вечерних крон,
когда, едва коснувшись слуха,
меж листьев ускользает он...
И вот я розу к ней приставил,
чтоб не могли ее унесть, -
пусть музыкой и ароматом,
рыдая, подает мне весть.
x x x
(Двое)
Происходило это летом. На машине старой
друзья поехали домой... Спокойна и легка,
в поля явилась ночь, угас последний луч янтарный
под бормотанье сосняка, под жалобы гудка.
На повороте сонного песчаного проселка
мелькнул автомобиль, борзые с лаем пронеслись,
средь бубенцов, гудков и лая "до свиданья" смолкло.
Остались мы с тобой вдвоем и с тишиной слились.
Затишье в нас вошло. И руки, полные покоя,
белели, как луна, обуздывая страсть луны,
и выросли глаза - в тени густой сосновой хвои -
до океанской, до космической величины.
КОНЕЦ ОСЕНИ
Это дерево с ветхой листвою
стало солнечным шаром литым, -
это дерево скорбное стало
склепом мертвенным... и золотым.
Приготовилось к смерти спокойно,
примирилось уже, что мертво...
Два томительных месяца муки
позлатили страданья его.
ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
Память мне изменила...
Где он, тот рудокоп,
отрывший некогда эту жилу.
Память мне изменила...
Рудник пластами веков,
пластами песков завалило.
Память мне изменила...
Света конец недалек.
Эту тайну время сокрыло.
ПРЕДВЕСЕННЕЕ
Капли над водою...
По речным затонам
камыши пригнуло
к берегам зеленым.
Как запахло странно
стылыми цветами!
Льет над омутами...
О челнок мой утлый -
в беспросветном мире,
как надежда, смутный!
Над рекой седою
сердце сиротою!..
Капли над водою...
СНЫ
То, что я на земле,
то, что я - это темная, узкая улица,
это скользкий холодный чулан,
вечно запертая тюрьма, -
не сможет никто отрицать.
То, что ты в небесах,
то, что ты - это тихое пестрое облачко,
это вольная странница птица,
легкий ветер последних минут, -
не сможет никто отрицать.
ОКРУГА
Приютил кипарис воробьиную стаю.
Спелым яблоком солнце в воде раскололось.
День, как дерево, стих. И в полях, отлетая,
перекликнулся с ангелом девичий голос.
С виноградных холмов по зеленым террасам
катит розовой пылью бубенчик повозки
и журчит, как серебряный след за баркасом,
зыбью женского смеха дрожа в отголоске.
Звезды смотрят на мир. Обитатели в сборе.
Грустно руки мужские легли на колени.
И в задумчивый час только ветер, как море,
набегает на каменный остров селенья.
ВЕСНА
Возник тишайший щебет ласточки-простушки,
и в нем - долина, бриз, голубизна ручья...
Как будто дремлешь наяву, а на подушке, -
твоя слеза дрожит, улыбка ли твоя?
Сполохи красок ослепят в рассветной дали
любовь дремотную...
Волшебница-весна,
твой свет блеснет, рассеяв скорбные эмали,
едва душа моя пробудится от сна!
Роди на свет, весна, в моем гнезде тоскливом,
как молодая мать, божественный цветок!
Чтобы, как ласточка, в беспамятстве счастливом,
я в новом - старое гнездо узнать не мог!
КОНЕЧНЫЙ ПУТЬ
...И я уйду. А птица будет петь,
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет...
И я уйду; один - без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего...
А птицы будут петь и петь, как пели.
x x x
Я погрузился в рощу.
Как роща благоухала!
Благоухала - непостижимо!
Я погрузился в речку.
Как она убегала!
Как убегала - непостижимо!
ВОЗВРАТ
Бесчисленные башни стоят как на котурнах,
в закатной позолоте передо мной маяча.
И в каменном экстазе красот архитектурных
душа бредет по свету, безмолвна и незряча.
Последний луч ложится на плечи пилигрима.
Мой мир необитаем и полон тишиною.
На вечном горизонте светло и нелюдимо,
и что ни шаг - пустыня смыкается за мною.
И странно... смутный ветер охватывает тело
и стершиеся даты ясней и достоверней...
сегодня понедельник... сентябрь... уже стемнело...
и плачет над селеньем... убогий звон... вечерний...
К АНТОНИО МАЧАДО
Как в зеркало, в дружбу
глядят наши души...
А на закате стало небо
еще спокойней и бездонней.
Сегодня вечером повсюду
тебя я чувствую, Антонио.
А этот Аполлонов вечер,
он пахнет музыкой и раем,
и наши лиры мотыльками
в закатном пламени сгорают.
Ах, наши лиры на закате,
где струны - огненные струи!
Не к ним ли завтра эти розы
прильнут бессмертным поцелуем?
А ты - в дали, где солнце тонет, -
ты помнишь обо мне, Антонио?
x x x
Щемящие сумерки позднего лета
и дом по-осеннему пахнет мимозой...
а память хоронит, не выдав секрета,
неведомый отзвук, уже безголосый...
Вдоль белых оград, как закатные пятна,
последние розы тускнеют лилово,
и слышится плач - далеко и невнятно
...забытые тени зовут из былого...
И чье-то мерещится нам приближенье,
а сердце сжимается вдруг поневоле,
и в зеркале смотрит на нас отраженье
глазами чужими и полными боли...
x x x
Увядшие фиалки... О запах издалека!
Откуда он донесся, уже потусторонний?
Из юности забытой, ушедшей без упрека?
Из женского ли сердца, из женских ли ладоней?
А, может, залетел он по прихоти случайной
рассеянного ветра, затихшего за лугом?
Или в стране забвенья, зеленой и печальной,
он вторит отголоском надеждам и разлукам?..
Но по-девичьи пахнет весенними ночами
и старыми стихами и первыми слезами -
серебряным апрелем, померкшим от печали,
...безоблачной печали, смеявшейся над нами...
x x x
...Черепицы
в дожде
и цветах.
X. Р. X.
Бродят души цветов под вечерним дождем.
О ростки желтоцвета по кровельным скатам,
вы опять отогрели заброшенный дом
нездоровым и стойким своим ароматом!
Он как голос, который заплакать готов,
пли сказка лесная, с лачугой в низине,
где невеселы краски, и много цветов,
и большие глаза нелюдимы и сини...
Привкус горя навек с этим запахом слит
и возник в незапамятно-давние годы...
Крыша пахнет цветами, а сердце болит,
словно эти цветы - его желтые всходы.
ПОЭТУ ДЛЯ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ
Да сотворим имена.
Нам недолгая жизнь дана.
Жизнь вещей - и та коротка.
Остаются навеки одни имена:
не любовь - о любви строка,
не цветок - названье цветка.
У любви и цветка
жизнь - бессмертье, когда км даны имена.
Да сотворим имена!
БЕДНЫЙ МАЛЬЧИК
Напялили на мальчугана
одежку, смешного смешней:
там узко, здесь длинно, - так странно
заплаты пестреют на ней.
Он, гордость свою не скрывая,
себя теребит без конца,
ручонки в карманы вдевая, -
и смех разбирает мальца.
Сестра его (глазки как угли,
а нос точно клюв у грача),
взбивая бесцветные букли,
у зеркала вьется, ворча:
"Совсем как сынок богача!"
Палящее солнце, - и сонно
сопит половина села.
А мальчику нет угомона,
он кружится, словно юла...
На ярмарке сникли от зноя
флажки... Залегли под кустом
наседки... А чадо смешное
тайком пробирается в дом.
С ногами на стуле, голодный,
дрожит, как под ветром свеча, -
и сердится мать: "Вот негодный!" -
и щиплет его сгоряча:
"Совсем как сынок богача!"
Пять вечера. Солнце остыло.
Прохлада с реки натекла.
Процессия, - свечи, кадила.
Далекие колокола.
Прозрачность серебряных звонов.
Закатные блещут лучи,
святые реликвии тронув...
А мальчик, среди толчеи,
щебечет... Подпивший священник,
из глазок заплывших соча
умильные слезки, - "Мошенник!", -
кричит ему вслед, гогоча:
"Совсем как сынок богача!"
Сиреневая позолота
на звонницах... Вечер померк.
Фонарики у поворота
на площадь. Свистки. Фейерверк
на фоне последней зарницы...
С игрушками и при деньгах,
причесаны, розоволицы,
в нарядных своих сюртучках
резвятся сынки богатеев...
В одежке с чужого плеча,
так мил и смешно незатейлив,
он ходит вокруг, лепеча:
"Я тоже... сынок богача!"
ПИРЕНЕИ
(Воскресная ностальгия)
Над испанской границей вечерняя тишь...
Под негаснущим солнцем вершины искрятся -
мирозданья врата... Очертанья шиферных крыш
остались во Франции - задником декораций.
С колокольни Сальента к нам долетает звон -
воскресный... Ветер в зеленых скалах резвится.
И пахнет югом. И западный горизонт
багрян. И светло струится пшеница.
Мычанье красных коров, тяжелых от молока,
идиллических пастбищ очарованье.
И речь пастуха сердцу до боли близка...
И над родиной - тень вечернего умиранья...
Блаженство, покой, глухомань. И бредут стада,
и - как звездами высь - полны луга бубенцами.
Глухомань, блаженство, покой. И поет вода,
и колокольчики вторят звонкими голосами.
МАТЬ
- Прибой неведомого, сын,
тебя приносит и уносит.
И где тебя оставит он?
К тебе взывают
оттуда, с той же страстью,
как я - здесь; и в смятенье, в плаче,
как я - там, боятся, что навеки
ты - здесь останешься.
О море,
поглоти меня или отринь меня,
здесь или там, но с ним.
ТОПОЛЕВАЯ РОЩА
Львица страсти
сердце рвет на части.
_Девичий хор, прозрачно-ломкий,
старинной песней серебрится,
когда в лучах закатной кромки
листва вечерняя багрится_.
Львица страсти и т. д,
Какою дрожью пронизало
вас, крики, свежести клинки,
Откуда в вас надлом усталый,
осадок вековой тоски?
Львица страсти и т. д.
_Глаза певиц - цветы страданья
среди стволов, а голоса...
То звезды певчие в фонтане,
где отразились небеса_.
Львица страсти и т. д
Не плачьте в песнях хоровода!
Пусть боль чужая вас не мучит.
Достанет слез, когда чрез годы
к воспоминаньям жизнь приучит.
Львица страсти и т. д.
_Придут иные вечера,
и сей закат полуугасший
предстанет, словно был вчера,
пред всею правдой жизни вашей_.
Львица страсти и т. д.
Завесу грусти, смех, сорви!
Ведь быть чему - не миновать.
Так умирайте от любви
и заставляйте умирать!
Львица страсти и т. д.
ОТРОЧЕСТВО
(Упакованный чемодан уже
вынесен в мраморный дворик.)
1
- Мама, знаешь, я забыл о чем-то.
Ты не скажешь, что забыть я мог?
- Все белье уложено, сынок.
- Да... И все же, я забыл о чем-то.
Не подскажешь, что забыть я мог?
- Все ли книги ты собрал, сынок?
- Все... Но только я забыл о чем-то.
Подскажи мне, что забыть я мог?
- Свой портрет ты... увезешь, сынок?
- Нет... Но я забыл, забыл о чем-то.
Вспомни, мама, что забыть я мог?
- Успокойся и поспи, сынок...
И 2
Мама! (Как переменилось утро...)
Голос твой живой сорвется с уст,
но его я не смогу услышать!
Час прошел, а мир - настолько пуст!
Все дороги в никуда уводят,
утро на земле, а свет погас!
Мама, вспомнил! Как же позабыл я
о тебе и о себе - о нас!
Черный север. Стонет ветер стылый,
необъятный ветер...
(...Тарантас.
Кучер поет. Эвкалипты,
сонно плывущие мимо,
качают на ветках ветошь
от паровозного дыма.
Нырнув под мост, Риотинто
багряные катит буруны
к окраине. А за нею -
широкий простор лагуны.
Сын стражника тарантасу
машет ручонкой. Хрустко
скрипят песчинки. Повсюду -
запах гнилого моллюска...)
СЕЛЬСКИЙ КАРНАВАЛ
Неделя солнца и воды!
Веселье солнца и воды!
- Моей любви, моей беды! -
...Похмелье солнца и воды!
Над карнавальной суетой
бьет в окна ливень золотой!
- А сердце бродит сиротой -
И вечер серый и пустой...
- В ее зрачках вечерний свет
как будто верности обет.
(Вечерний свет, неверный свет!)
- Не узнаешь? - И да и нет...
Неделя солнца и воды!
Веселье солнца и воды!
- Моей любви, моей беды! -
...Похмелье солнца и воды!
ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
(Девочка)
Зеленый и смуглый лимон -
закатное солнце, мама.
Зеленый и смуглый лимон -
стал моим сердцем он.
Ах, как жестки ростки,
что в сердце пускает он!
...Зеленый и смуглый лимон -
закатное солнце, мама.
ЗИМА
Ветер, в углу шелестящий и днем и ночью, -
угол комнаты - северный полюс легких -
ей внезапно покажется мной.
Задрожит, затрепещет, ветру навстречу вскочит -
прямо в сердце укол ледяной.
И боль - из тьмы! - не дыша будет слушать
всем сердцем, всей глубиной.
И - ветер - я постепенно ей сердце разрушу
в полусне бессрочном тоской ледяной.
ПОЭТ
Взять этот том случится, -
и в доме, точно в храме,
и сердце, словно чистый-чистый
хрустальный многогранник.
Свет в мою душу так и хлынет -
минувший свет вечерних миртов,
который солнцем до меня был вылит.
И чувства так свежи, как будто я всего лишь
ребенок, и своих живых сокровищ
не тратил, и любим, и понят всеми,
а смерть одних соседей навещала,
и то, что ждет меня - любовь и слава
и солнца воскресений.
ОНИ
Все им, все - виноградники эти,
эти пасеки, сосны, и нивы, и реки,
мне достало,
поверьте,
моего дыхания - в слове
и видений моих в свете.
Был я розе подобен - очищенной сутью слова
и воде - вечным чудом ее изменений,
а они для корней моих почвою были здоровой,
человеческим руслом для моих устремлений.
Век бездумны... Уж лучше бы наги.
Обездоленные. Бедняги.
ЛЮБОВЬ
Не будь же слеп!
Не поцелуй руки,
целуя хлеб!
x x x
Воскресный январский вечер,
когда ни души нет в доме!
...Зелено-желтое солнце
на окнах, и на фронтоне,
и в комнате,
и на розах...
И капают капли света
в пронизанный грустью воздух...
Протяжное время сгустком
застыло
в раскрытом томе...
На цыпочках тихо бродит
душа в опустелом доме,
упавшую крошку хлеба
разглядывая на ладони.
НОВЫЙ МИР
Старики, не думайте о страшном!
...Старым два шага до гроба...
Ни о чем не знают дети наши.
Фантастическая тропка
детской памяти короткой
пролегла рассветной кромкой.
На восходе мир светло окрашен.
Дети, смейтесь громко,
ничего не ведая о нашем - вашем
дне вчерашнем.
...Старым два шага до гроба...
Старики, не надо!.. раньше срока...
ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
1
Я пролетаю в полночь -
кругом ни огня, ни дома!
Ай, слезинка-слеза!
Я возвращаюсь в полдень -
сколько домов знакомых!
И любви глаза!
И 2
Ваша дорога - для улетанья,
для возвращенья - моя дорога.
Аи, слезинка-слеза!
Лечу вслепую, а ты недалеко,
прозрею, а ты у порога,
ты - и любви глаза.
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
По закатному золоту неба
журавли улетают... Куда?
И уносит река золотая
золоченые листья... Куда?
Ухожу по жнивью золотому,
ухожу и не знаю - куда?
Золотистая осень, куда же?
...Куда, золотая вода?
В ТОСКЕ
Море за садом?
Сад за кормой?
Слушая песню, идти с нею рядом?
Слушать, как песня прошла стороной?
ГОРЬКО-СЛАДКАЯ ПЕСНЯ
Вспыхнуло солнце, родная моя,
и лучи вместо ливня пролились на сад.
Вспыхнуло солнце, родная моя,
и глаза мои свет, а не слезы струят.
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Пели. Все время пели.
Где они пели - птицы, которые пели?
В дождевой канители заледенели
голые ветви. Но - пели! Пели
птицы. В каком краю они пели -
птицы, которые пели?
В клетке - ни канарейки, ни свиристели.
Птицеловы не проходили. И опустели
рощи. Где ж они пели на самом деле?
Не знаю, где они пели,
птицы... Но пели - пели! -
птицы, которые пели.
x x x
(Деревня)
Блеял ягненок, малыш-непоседа,
осел, вдохновенно и страстно,
рассказывал что-то соседу.
И пес громогласно
со звездами вел беседу.
Я пробудился. И вышел. И слепо
пошел по небесному следу,
по волнам цветочного полотна,
по росному слепку
облачного руна.
В мареве теплом неясном
опушка ближнего леса;
горизонт, золотой и атласный,
полон лунного блеска,
как сказочная страна.
В груди какие-то всплески,
словно плещет струя вина.
Дверцу в сказку я приоткрыл с опаской -
и Младенца в яслях осветила луна.
x x x
Деревья - ярче костра
в осенние вечера...
На прибранном этом поле,
в этом сквозном раздолье,
где нет ни души, они
так бесконечно одни!
Смешны им наши вопросы!
Нас видят эти колоссы
насквозь - прожигает нас
золото вечных глаз.
Душам нашим в укор
солнечный их убор!
x x x
Пришел, как жизнь, короткий,
прощальный, тихий вечер.
Конец всему родному...
А я хочу быть вечным!
Листву в саду кровавя
и душу мне увеча,
пылает медь заката...
А я хочу быть вечным!
Как этот мир прекрасен!
Не задувайте свечи...
Будь вечным, этот вечер,
и я да буду вечен!
x x x
Подай мне, надежда, руку,
пойдем за незримый гребень
туда, где сияют звезды
в душе у меня, как в небе.
Закрой мне другой рукою
глаза и потусторонней
тропинкой веди, слепого
от снега твоей ладони.
Зато мы такие дали
увидим при свете грусти:
под полной луною сердца
любви голубое устье.
Меня схорони во мне же
от жара мирской пустыни
и путь протори в глубины,
где недра, как небо, сини.
РАССВЕТ
Безумна королева -
и ты сняла, смеясь,
корону сновидений
и бросила ее к сверкающему солнцу.
Нагая, вся - объятье, -
о ночь твоих волос!
x x x
У меня по щеке пробежала слеза
и лицо у тебя исказила.
Что за сила в прозрачной, как воздух, слезе?
Что за страшная сила?
x x x
Безудержной водой
была ты и ушла из-под ладоней!
На чьей груди замедлится твой бег
и где замрет он заводью зеркальной -
и ты уйдешь, затихшая, в себя,
в глубь жаркого и сказочного моря?
О свежий ключ, который вечно бьет
в тебе и без конца в тебя уходит,
затягивая все, чем истомился,
в оцепенелый свой водоворот!
x x x
О, как же ты глядела!
Казалось,
моя жестокость откромсала веки.
И я рванулся -
из последней дали! -
как тонущий, к живой твоей душе,
на вечный свет - к радушью маяка
на берегу спасительного тела!
x x x
(Оберон к Титании)
На море штиль, серебристая ночь
хочет помочь мне развеять унынье.
Путь до тебя и закатов твоих
выстелен сплошь неподдельной синью.
Ах, если бы мне
доплыть до тебя на этой луне.
ВЕСНА
Апрель без ясной близости твоей
та же зима, лишенная сиянья.
И без его цветов в твоем дыханье
весь год весна цветущая ветвей.
Ты подлинней весны и ты пьяней,
ты роза истины в конце скитанья,
лужайка сокровенная и ранний
благоуханный ветерок с полей.
Каким покоем дышит мир вечерний.
Источник нежности, твой смех струится,
и мы с тобой единый силуэт.
И розу я сорву, она без терний,
твой ветерок овеет мне ресницы,
и осенит мне лоб твой чистый свет.
МИМОЛЕТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Как это было, как все было, боже?
- Ты лживо, сердце. Разум, ты в смятенье. -
Все было словно ветра дуновенье?
Или на легкий бег весны похоже?
Так зыбко было, словно в летней дрожи
пух одуванчика, одно мгновенье
живущего... И так исчезновенье
улыбки в смехе незаметно тоже...
Дыханье ветра, одуванчик, крылья
весны июньской, тонкая улыбка... -
о память горькая, пчела слепая! -
все перешло в ничто - и без усилья
малейшего... все так легко, так зыбко...
И знать - что ты была, какой - не зная!
ОКТЯБРЬ
Я наземь лег - и, ярко догорая,
вечерняя заря передо мною
слилась в одно с осенней желтизною
в кастильском поле без конца и края.
За плугом борозда, еще сырая,
ложилась параллельно с бороздою,
и пахарь шел, рукой своей простою
в земное лоно зерна посылая.
И думал я: настало мое время -
я вырву сердце, звонкое, живое,
вручу земле, пока не отзвенело,
и поглядим, взойдет ли это семя,
чтоб по весне высокою листвою
нетленная любовь зазеленела.
ОБЛАКА
Снега небес, вы как луна в апреле -
неуловимы, призрачны и белы.
Я как-то луг увидел оробело
таким, как ваши вечные метели.
И сном во сне пришли к моей постели
вы как посланцы белого предела,
к которому душа моя летела.
Я просыпался - слезы все блестели.
Когда я с вами, крылья кочевые,
в моей душе дремота или бденье?
Сольюсь порою с вашей белизной -
и словно пробудился я впервые...
И вдруг как бы пронизывает тенью
от миндаля, зацветшего весной...
x x x
И сердце в пустоте затрепетало -
так залетает с улицы порою
воробышек, гонимый детворою,
в потемки обезлюдевшего зала.
Бездонный мир оконного кристалла
впотьмах морочит ложною игрою,
и птица с одержимостью героя
стремится прочь во что бы то ни стало.
Но низкий свод отбрасывает с силой
за разом раз, пока мятеж убогий
не обескровит каменная балка.
И падает комок, уже бескрылый,
и кровью истекает на пороге,
еще дрожа порывисто и жалко.
НАДЕЖДА
Надеяться! И ждать, пока прохлада
туманом наливается дождливым,
сменяет розу колос, и по жнивам
желтеют отголоски листопада,
и с летом соловьиная рулада
прощается печальным переливом,
и бабочка в полете торопливом
теплу недолговременному рада.
У деревенской лампы закоптелой
мою мечту качая в колыбели,
осенний ветер шепчет над золою...
Становится нездешним мое тело
и старые надежды поседели,
а я все жду и жду... свое былое...
x x x
Судьба взяла мое сердце
и тебя вложила мне в грудь.
Ты меня не можешь отторгнуть,
я тебя не могу отторгнуть, -
друг без друга нам не вздохнуть!
Ты и я, я и ты - это мы с тобою, -
эти звенья не разомкнуть!
Море и небо, связанные судьбою,
небо и море суть.
17 ИЮЛЯ
Как мальчик, сытый по горло
учебой, что-то рисует -
без цели и без сюжета,
так и я бездумно тасую
птиц безголосых,
тучу безгрозовую, пустую
комнату без отголосков
и цветы без цвета...
...Сколько слов туманных,
произнесенных всуе!..
Тоскуют земля и небо,
и я -
тоскую.
x x x
Надежду свою, подобно
блестящему украшенью,
из сердца, как из футляра,
я бережно вынимаю;
и с ней гуляю по саду,
и нянчу ее, как дочку,
и как невесту ласкаю
... и вновь одну оставляю.
x x x
Мое сердце ушло вперед, -
так часы убыстряют ход,
размечтавшись о светлом часе.
Но ко мне не явилось счастье:
уломать его не дано
никому из нас - ведь оно
не отметка на циферблате!
Хмурой явью заволокло
это суетное число,
обреченное на распятье...
Отвожу, объятый тоской,
стрелку сердца на непокой!
x x x
Мой лоб и небо -
два мирозданья! -
мой лоб и небо.
А между ними - ласка ветра,
руки единственной и верной
касанье, преизбыток то радости, то грусти...
А ветер вознесет и вдруг опустит.
Все оживает в выси.
Я осязаю мысли,
и, становясь крылатыми,
опять к земле летят они.
И все.
- Любовь, не ты ли
тот ветерок, чьи крылья
над лбом моим парили.
x x x
Летят золотые стрелы
с осеннего поля брани.
И в воздухе боль сочится,
как яд, растворенный в ране.
А свет, и цветы, и крылья -
как беженцы на причале.
И сердце выходит в море.
И столько вокруг печали!
Все жалобно окликает,
все тянется за ответом -
и слышно: - Куда вы?.. Где вы?..
Ответ никому неведом...
x x x
(Кадис, с городской стены,
29 января)
Даже когда между нами море,
громадное, как мирозданье,
мне чудится, что мы рядом,
разделенные лишь водою,
водою, которая в вечном движенье,
только водой.
(К МОРЮ)
НЕБЕСА
(4 февраля)
Небо - и ежедневно
и ежевечерне.
Цепкие хищные руки мгновенья
ловят в море всех легковерных.
Но я ускользаю от неба
ежедневно и ежевечерне,
ежевечерне и ежедневно,
как мотылек неприметный...
x x x
В сплетенье тончайших бесчисленных нитей
душа моя с плотью твоею, любовь,
и душа твоя с плотью моей.
x x x
(Двадцатое июня, четыре утра)
Ну, наконец!..
Луна, еще не снятая с мели,
слепит
ночную половину моря,
темно-лилового, где, полные норд-вестом,
темно-лиловые разбухли паруса,
отсвечивая розою востока...
Посеребревший маленький маяк
выкрикивает трижды:
- Земля! Земля! Земля!
Опять земля.
Последняя. И первая. Моя.
Земля!
(МОРЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ)
ДЕЛО
(Гете)
Не знаю, чем это сказать,
ибо еще не готово
слово мое.
x x x
Нынешнее через край -
это завтрашней ветки цветы.
Мир такой, душа, создавай,
чтобы стал он, душа, как ты.
x x x
Дай, разум, мне
точное имя вещей!
Дабы сделалось слово мое
вещью самой,
заново сотворенной моею душой.
Дабы за мною последовали все,
не знакомые с ними - к вещам.
Дабы за мною последовали все,
не помнящие о них - к вещам.
Дабы за мною последовали даже все,
любящие их - к вещам.
Дай, разум, мне
точное имя - твое,
и его, и мое - вещей.
x x x
Камень вчерашнего дня
брось и усни. И опять
он возвратится к тебе
утренним солнцем сиять.
x x x
Сначала пришла невинной -
под девическим покрывалом,
и я, как дитя, влюбился.
Но платье она сменила -
разоделась, будто для бала,
и я от нее отвернулся.
Явилась потом царицей,
в драгоценностях небывалых,
и в гневе я задохнулся!
...Но она раздеваться стала.
И я улыбнулся.
Осталась в одной тунике,
маня простотой античной.
И вновь я к ней потянулся.
И сняла под конец тунику
и во всей наготе предстала...
О поэзия, - страсть моей жизни! -
нагая, моя навеки!
x x x
- Помедли, свет, помедли!
- И - мчусь, нетерпеливый, ошалелый.
- Помедли, а когда
ее коснусь, угасни
и охладей.
- Помедли, свет, помедли!
- И наземь падаю, и, как ребенок,
рыдаю, - мне ее уже не увидать.
Помедли, свет, помедли.
x x x
Я снова у моста любви,
соединяющего скалы, -
свиданье вечно, тени алы -
забудься, сердце, и плыви.
- Мне за подругу вода речная:
не изменяясь, не изменяя,
она проходит, и век не минет,
и покидает, и не покинет.
x x x
(Заря)
Печален приход рассвета,
словно поезда остановка
на станции, мне не нужной.
- О жизнь! -
пассажиру знакомый, натужный,
кисловатый шумок дневной!
...И утренний плач ребенка - вверху, надо мной...
x x x
Я узнал его, след на тропинке,
по тому, как заныло сердце,
на которое лег он печатью.
И весь день я искал и плакал,
как покинутая собака.
Ты исчезла... И в дальнем бегстве
каждый шаг твой ложился на сердце,
словно было оно дорогой,
уводившей тебя навеки.
x x x
Чист предстану перед тобой,
точно камень в ручье,
слезным потоком омыт.
Так жди меня, чистая, жди,
омытая, точно звезда,
слезным дождем.
x x x
Встреча двух рук,
двух искательниц звезд,
в недрах ночных.
Как скована их
бессмертная белизна!
Нежные, вдруг
забывают про поиск, на миг
в замкнутом круге найдя
то, что так долго искали они
врозь.
Отказаться любить... Невозможность
как бесконечность.
НИЩЕТА
- Хотя бы отзвук птицы,
заглохший на лету!
- Забытый запах розы
в заботливых глазах!
- И синий отсвет неба,
погасший на слезах!
x x x
Лежу в полудреме, в тени,
которую бросил твой ласковый ствол,
и чудится мне,
что небо - крона твоя - колышет
свою лазурь над моею душой.
x x x
Явилась черная дума,
как будто бы птица ночи
в окно среди дня влетела.
Как выгнать ее - не знаю!
Сидит неподвижно, молча,
цветам и ручьям чужая.
НОКТЮРН
Туча:
черный дымище
над кострищем горьких моих сновидений
нищих.
Звезда:
в безмятежной сини -
лампада сладких твоих сновидений
неугасимых.
x x x
Мимо иду - тополя
песню поют под ветром;
и каждый, и каждый, когда прохожу, -
о любовь! - забвенье
и воскрешенье другого.
Один только тополь, один - о любовь! -
поющий.
ПЕСЕНКА
Душу мне солнце заката
озолотило вчера.
Золото вынул я ночью,
глянул. Одна мишура!
Сердцу луна на рассвете
бросила горсть серебра.
Двери я запер наутро,
глянул. Одна мишура!
x x x
Я знаю, наверно, -
я вечности древо
и кровью моею
накормлены звезды,
а птицы в листве -
мои сны и мечты.
И если паду я,
подрубленный смертью, -
обрушится небо.
x x x
Не забывай меня,
нечаянная радость!
Чему когда-то верилось - разбилось,
что долгожданным было - позабылось,
но ты, неверная, нечаянная радость,
не забывай меня!
Не позабудешь?
x x x
Я не я.
Это кто-то иной,
с кем иду и кого я не вижу
и порой почти различаю,
а порой совсем забываю.
Кто смолкает, когда суесловлю,
кто прощает, когда ненавижу,
кто ступает, когда оступаюсь,
и кто устоит, когда я упаду.
x x x
Я как бедный ребенок,
которого за руку тащат
по ярмарке мира.
Глаза разбежались
и столько мне, грустные, дарят...
И как нелегко мне отсюда уйти!
x x x
О да! С усилием густую крону
природы лбом раздвинуть пред собой.
И, дав своим раздумьям больше света,
навеки заключить их в круг иной,
расширенный!..
Чтоб бесконечность эта,
оставшаяся вне, была такой,
как улица пустая в день воскресный:
безмолвной, неживой, неинтересной
и духу озаренному -
чужой.
РАССВЕТ
(Пять часов)
Младенец заплакал...
Мирозданья вершины
на рассвете плача!
И крик петушиный.
Младенец заплакал...
Всего мирозданья
детские губы!
И холод ранний.
НА ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ
Я отдаю мое сердце;
матери - розой,
морю - любовью,
славе - печалью...
Ночь на дворе,
а сердце мое, непослушный ребенок,
еще не вернулось.
- Спи, сынок, - шепчет мама.
Я улыбаюсь и уже засыпаю,
а его еще нет.
А утром:
- Сынок, полежал бы еще... -
Каким криком радости ты, мое сердце, во мне
теснишься за миг до того, как уйти!
СМЕРТЬ
Сквозь черную трубу калейдоскопа
- воскресным днем -
смотрела ты на солнце
завороженными огромными глазами.
Так быстро погрустнев, они закрылись...
И вот уже сама ты черный креп,
в душе твоей цветные отраженья,
и, глядя вглубь, ты с них уже не сводишь
огромных глаз, завороженных навсегда!
НОЧЬ
Крик среди моря!
Чье сердце, ставши волной, - о волны грусти! -
в море кричало? Голос, откуда голос?
Какие крылья тебя занесли в пучину?
...Каждый вал тебя увлекает, и - вал рассекая грудью,
острей, чем плавник дельфина, - ты снова исходишь криком:
хрипом, хрипом, хрипом...
О, крыльев парус бессильный! На крыльях ласточки хрупкой
все дальше, все глубже, глубже, глубже...
Крииик среди моооря!..
Разве поможет звездное эхо?
Крииииик среди моооооря!..
x x x
Бабочка света,
красота ускользает,
едва прикоснусь к ее розе.
И гонюсь я за ней, ослепший...
И то там, то здесь настигаю...
А в руках остаются
одни очертания бегства!
НОКТЮРН
Моя слеза и звезда
коснулись друг друга и стали
единой слезою, единой
звездой.
И вдруг я ослеп, и ослепло
небо со мной - от любви...
И стало все только звездной
болью и слезным светом.
НАСТОЯЩЕЕ
Необъятное сердце
в ежедневном сиянии солнца
- дерево, шелестящее пламенем листьев, -
апельсин синевы небесной!
Будь великим только мгновение преходящее!
x x x
Был ее голос отзвуком ручья,
затерянного в отсветах заката,
или последним отсветом закатным
на той воде, которая ушла?
ВЕЧЕР
Ныне золото снова
струится ручьем блестящим.
О, солнце в лиственной чаще,
солнце в моем настоящем!
У подножия древа -
в прошлом - мой пепел разбросан.
Но душа моя каждый вечер
сочится капелью росной.
И легкая свежесть книги -
прозрачна и изначальна.
Кристалл, сквозь который видно
даль и за далью - дали.
БЕССОННИЦА
Ночь проходит, как черный бык, -
глыба мрака и страха с траурной шкурой, -
оглашая округу ревом, подобным буре,
сражая измученных и усталых;
и приходит день - белокурый,
жаждущий ласки ребенок малый,
который за далью где-то,
в обители тайны,
где встречаются все концы и начала,
поиграл мимоходом
на лугах заповедных,
полных тени и света,
с уходящим быком.
x x x
Ее речь отличалась от нашей
и была о предметах, каких до нее
у нас не касались. То были;
книга, природа, любовь.
Начиналась она непредвиденно,
точно утренняя варя,
так непохоже на все, что я видел в мечтах!
Всегда, точно солнце полудня,
она достигала зенита
совсем неприметно,
так непохоже на все, что случалось услышать,
А умолкала всегда неожиданно, точно закат.
Как далеко и как близко
от меня ее тело. Как близко
и как далеко от меня
ее душа!
...книга, природа, любовь.
МОГЕРСКИЕ РАССВЕТЫ
Тополя-изваянья
серебрятся в тумане!
А неприкаянный ветер,
скользя над темным заливом,
колышет в размытой дали
землетрясеньем сонливым
розовую Уэльву!
В сыром жемчужном просторе
над Ла-Р_а_бидой смутной,
где ночь покидает море, -
в рассветной остуде хмурой,
за соснами над лагуной,
в рассветной остуде белой -
сияющий образ лунный!
ПРАЗДНИК
Предметы и краски сначала
разбросаны как попало;
но вдруг поднимаются дружно
и входят запросто в душу
хмельною толпой поющей.
ПОЭЗИЯ
Поэзия! россыпь росы,
рожденная на рассвете!
прохлада и чистота
последних на небосводе
звезд - над свежею правдой
утренних первых цветов!
Поэзия! зерна росы!
посеянное на земле небо!
НЕЖНОСТЬ
Сухим листом удержан
завороживший луч
или лучом
листок завороженный?
x x x
Пой, голос мой, пой!
Ведь если о чем-то
ты умолчал,
ты ничего не сказал!
БЕССОННЫЙ
Глазам, что бессонны,
быть может, я сон верну
у морей отдаленных.
Вдали от морей соленых
я не сомкну
моих глаз бессонных.
Плачи и стоны
слились в волну
желаний неутоленных.
Печалью бездонной
наполнили глубину
бессонницы перезвоны.
Не навеет влюбленным
любви новизну
ветер неугомонный.
Ветер неугомонный!
Позволь отойти ко сну
у дальних морей соленых!
x x x
К тебе я в сон закрался,
чтобы найти, притихшая вода,
твоих глубин невиданные клады.
И я почти нашел, почти нашел -
там, в отраженье звездном
небес, таких высоких и прозрачных, -
нашел... Но захлебнулся твоим сном!
ОДИНОКИЙ ДРУГ
Ты меня не догонишь, друг.
Как безумец, в слезах примчишься,
а меня - ни здесь, ни вокруг.
Ужасающие хребты
позади себя я воздвигну,
чтоб меня не настигнул ты!
Постараюсь я все пути
позади себя уничтожить, -
ты меня, дружище, прости!..
Ты не сможешь остаться, друг.
Я, возможно, вернусь обратно,
а тебя - ни здесь, ни вокруг.
ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
Я в реку войду,
пойду за водою следом
меж двух берегов зеленых.
Взгляну с берегов зеленых,
как все дальше бегу за водою следом,
как сливаюсь я на бегу
с красотой, остающейся на берегу!
Прощайте! Мне уходить не страшно,
оставляя себя в прекрасном!
РОДИНА
Откуда - лепесток
прозрачный солнца?
Откуда
лоб мыслящий, томящееся сердце?
Откуда - хлынувший неудержимо
поток поющий?
x x x
Укоренился прочно;
где же они,
твои корни? -
В том дне, который наступит,
в завтрашних птицах и травах!
x x x
Белое облако вдали,
ты мертвое крыло - но чье? -
не долетевшее - куда?
ЮГ
Бескрайняя, жгучая, злая
тоска по тому, что есть.
ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
Я - здесь.
Но осталось мое рыданье
у рыдающих горько морей
на побережье дальнем.
Я - здесь.
Но бесплодно это свиданье -
у моря осталась душа
рыдающей данью.
Я - здесь.
Но вам я другом не стану,
потому что плачет душа
на побережье дальнем.
УТРО В САДУ
Спит ребенок в коляске...
Заливаются птицы.
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.
Сколько тянется утро
без конца и без края:
вечность или минуту?
О мгновенном и вечном
и не подозревая,
спит ребенок в коляске.
Заливаются птицы...
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.
ИДЕАЛЬНАЯ ЭПИТАФИЯ
Кто?
Апрель! Одинокий и голый,
белый мой конь, мой скакун счастливый?..
Взметнулся, подобно взрыву, и росы
пролил на розы; и камни ворочал
в руслах потоков и напророчил
потопы света и птичьи взлеты.
Твой пот, твое задыханье и пена
не по-земному прекрасны...
Скачи же, скачи, о мой конь атласный!
Апрель, апрель, ты вернулся -
белый скакун
растраченной страсти!
Взглядом тебя ласкаю, не отрываю
глаз от белой лунности лба,
где сверкает угольно-черный алмаз.
Апрель, апрель... Где же твой всадник светлый?
Погибла любовь, погибла, апрель!..
ИДЕАЛЬНОЕ МОРЕ
Свет маяка -
словно вздох ребенка, который
почти что бог - до нас едва долетает.
...Какие просторы!..
И мнится мне,
что зажжен маяк не для морей зловещих,
а для вечности вещей.
МУЗЫКА
Внезапно, как взрыв
пронзенной болью души,
страсти струя раздробила
тень - так настежь открыв
балкон, женщина, в ливне слез,
в наготе, простирает до звезд
порыв умереть ради смерти самой,
безумие жизни преодолев...
И - все, не вернется вновь никогда, -
как женщина или вода, -
но останется в нас, взрываясь, дробясь
огнем или отблесками огней, -
до скончания дней.
ПЕСНЯ
(Серебристый тополь)
В выси - птицы пение,
а внизу - ручья.
Ввысь и вниз - стремление,
ты, душа моя.
К звездам - птиц влечение,
а к цветку - ручья.
Ввысь и вниз - смятение,
ты, душа моя.
МИНЕРВА
Как черная ночь глухая
полнотою мысли моей набухает!
- Все затихает
под сенью тени!
Как проникает темень
в игольное ушко сокровеннейших откровений,
глядя застывшей зеленью звездного взгляда!..
Темень, сова извечных загадок...
БЕССОННИЦА
Земля уснула. Я один сейчас -
ее бессонный разум...
Когда б она могла,
с несметными богатствами своими,
повиноваться мне! когда бы вдруг
ум чей-то новоявленный - мой ум -
стал управлять огромным этим телом!
О яркий день,
в котором, воплотясь,
томления ночные могут стать
той силою, что движет миром!
Дай мне проснуться завтра на заре
владельцем правды,
вечной и свободной!
ОНО
Существует. Я видел.
Оно меня тоже.
Глубина и черная стройность -
оно возникало опять и опять
в белой молнийной прозелени,
как дивноокое древо ночи,
чередой чарующих бездн.
И я в себе ощущал всякий раз!
своей моментальностью молния словно
леденила мои ощущенья.
Существует: я видел и даже владел.
И оно меня видело и мною владело.
ЛЮБОВЬ
Запах цветка нам дарит,
на мгновенье,
власть над судьбою;
солнце на закате
приотворяет дверь в лазурном своде,
как будто приглашая нас войти;
предчувствие неведомого счастья;
в дом залетевшая шальная птица;
и длинная секунда удивленья...
Здесь, в одиночестве и тишине,
нас только трое:
я с моею гостьей -
и тайна.
Время и воспоминанье
не из узлов, как сети, состоят,
но из ячеек воздуха и света.
Бесстрашно мы идем по глади моря
утихшего. Распахнуты навстречу
сияющие окна...
Целый миг
мы царствуем над собственною жизнью!
ОЧЕВИДНОСТЬ
На небе - ни единого грома!
На теле - ни одного покрова!
Да здравствуют славы тропы;
земли и правды огромность!
Воде - без конца струиться!
Сердцу - раскрепоститься!
Да здравствуют жизни приметы;
И ясность дневного света!
От иллюзий - освободиться!
Как распевают птицы!
Да здравствуют руки и лето;
И - рассекреченные секреты!
ПРИРОДА
Бесконечность моих устремлений -
красота, Созиданье, счастье, любовь
сразу становятся мной.
И в бесконечность уходят без промедленья.
x x x
Комочек перьев
под совиной лапой смерти,
о как ты смотришь на меня печальным оком -
чуть розоватым, тусклым угольком -
из-под ее когтей неразличимых,
о как ты смотришь... если бы я мог!
x x x
Только б уснуть этой ночью,
когда тебя уже нет.
Может, во сне, параллельном
вечному сну твоему, ненароком
я нападу на твой след.
Уснуть, закатное небо
на плесе речном, уснуть.
Пусть день двойной отсияет
впустую и два потока
вместе прервут свой путь.
Дважды ничто или дважды
все, если это хоть что-то...
...сном твою смерть отомкнуть!
РОЗЫ
Ты мертва,
почему же печаль, как живая,
из очей твоих смотрит, по-прежнему черных?
Неужели на смерть обрекается радость?
И единственно вечное - наша печаль?
МОГЕРСКИЕ РАССВЕТЫ
ПРЕДЛЕТЬЕ
Не видывал неба выше, а ветра
веселее, чем тот розоватый ветер.
Он подхватывал громадину тополь, совсем еще темно-зеленый,
на речном берегу -
а тот, пробуждаясь, таял,
как тает влюбленная нагота в другой наготе,
и трепетал очертаньями, свежий,
полный птиц,
он хохотал, бессильный остановиться,
и ликовал он, и пел,
в опьянении светотени,
и пел...
ПРИСТАНЬ
Мы спим, и наше тело -
это якорь,
душой заброшенный
в подводный сумрак жизни.
ТВОРЕНИЕ
Изо дня в день -
как тяжек твой заступ, о свет! -
рыть и себя зарывать
в белые недра бумаги...
И карабкаться до передышки
в послезакатном...
...От белизны бумажного жара,
угольным солнцем сжигаем,
преображенный, взлечу.
ОСЕННИЙ
Зеленый ветер в позапрошлом мире,
я вызолочен зрелостью своей
в расцвете вечера, исполненный природы.
Сладчайший тайный плод, я содержу
первоосновы - землю, воду, воздух,
огонь, - а вместе с ними - бесконечность.
Я свет струю - пусть золотится тьма,
толкую запах - сумрак пахнет богом,
лью звук - в просторе музыки глубины,
смакую вкус - пьет мою душу мягкость,
ласкаю одиночество касаньем.
Я - высшая из ценностей, от лона
поступка отделенная в округлость
и четкость линии. Я - это все.
Все - стало быть, вершина ничего,
все, коему достаточно себя,
чтобы... насытить честолюбье.
НЕТ НИ БЛИЗ КОГО...
Мирно, весело иль серьезно,
без препятствий и напряженья,
собственным светом и тенью
играют гора и туча.
(Полнота в стороне от мира,
которой жаждет душа больная:
жить и осуществляться,
мелочей и забот не зная.)
О безумье застывшей мысли!
Чувства безмерная углубленность
и величие этих высей,
где нет ни близкого, ни чужого!
Солнцем своим и своей прохладой
играют гора и туча,
равнодушные к отзвукам эха
и к орлам. И ко всем поэтам.
СОСТОЯНИЕ
Утешаются сосны
дождями; розы -
листвой зеленой; а мужчина -
женщиной, звездами,
апельсином?..
Человек стремится, быть может,
к иному небу.
И все же, все же -
к любви (не к забвенью!).
...А если уродство бездны
приоткроется на мгновенье?..
Так мелькни же, свет!
Так обрушься, тень!
Перечеркните
непрошеное вторженье!
НА СКАЛЕ
Одиночество, беспросветность?
Но ведь ты же - вода, но ведь я же - ветер!
Отвращенье, горечи привкус?
Но ведь я же - луч, но ведь ты же - ирис!
Пустыня, остров необитаемый?
Но ведь ты - душа, но ведь я - дыханье!
СВЕТ И ЧЕРНОТА
Моя златоносная жила
зарыта во мраке сплошном!
Кромешная темень за небом,
в земной потайной сердцевине,
под каждой дорогой вдвоем.
А свет, он под лобною костью
и в сердце всецелом моем.
ЦВЕТЫ В ГРОЗУ
Как птицы, цветы взлетают,
сбиваясь по-птичьи в стаи...
Цветы остаются...
(По-птичьи сбиваясь в стаи.)
Срываясь во мгле гремучей
под жернов тяжелой тучи,
цветы остаются...
(Под жернов тяжелой тучи.)
И, капая белой болью
и красной сочась любовью,
цветы остаются...
(Но капают белой кровью.)
Пусть молния блеском алым
их жалит, как алым жалом, -
цветы остаются...
(Их молния жалит жалом.)
Пусть гром орудийным залпом
изранит их нежный запах -
цветы остаются...
(Изранен их нежный запах.)
А птица грозы боится -
давно улетели птицы.
Цветы остаются...
(Давно улетели птицы.)
Как птицы, цветы взлетели,
по-птичьи рассыпав трели.
Цветы остаются...
(По-птичьи рассыпав трели.)
ПРИМЕР
Научи быть тобою бога.
Знаю то лишь, что знают другие,
все, что может тобою быть.
(Если воле своей поддашься,
ты однажды взойдешь на царство,
но лишь в мире своего "я".)
Сам с собой ты огромней бога
и одинок еще больше, чем он,
бог, себя повторивший в детстве.
ВЕРНУСЬ Я
Вернусь я на землю камнем
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю ветром
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю волною
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю пламенем
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю мужчиной
и вновь полюблю тебя женщиной.
СЧАСТЬЕ
Рдеющий мак глядится
в зелень и синеву.
С тучкой, кубышкой света,
по небесам плыву.
Тополь весело смотрит
в зелень и синеву.
Дрозд в ликованье свое
вобрал весь свет и листву.
Новая смотрит душа
в зелень и синеву.
ПРИШЕДШАЯ ЗВЕЗДА
В апельсине звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?!
Приманите ее алмазом,
накройте сетью атласной!
На черепице звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?
О, как дохнула маем
вечного света мальва!
Сквозь ресницы звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?
Из травы, из тумана манит...
Осторожно - не то обманет!
Над любовью звезда мерцает!
Кто эту звезду достанет?..
ВЕТЕР ЛЮБВИ
По вершинам деревьев пойду
и тебя подожду.
По вершинам деревьев надо идти,
на вершинах деревьев - твои пути,
там на зеленой густой вершине
все отыщется и все сгинет.
По вершинам деревьев пойду
и тебя найду.
По вершинам деревьев иду на авось
к счастью, которое не сбылось,
по вершинам деревьев я убегаю
от кладов, которыми обладаю.
По вершинам деревьев пойду
и тебя уведу.
Как под ветром вершина меняет цвет,
так и в любви постоянства нет,
ветра порыв, случайный каприз -
возникли и сникли любовь и лист.
По вершинам деревьев пойду
и сам пропаду.
УТРАТА
Бесконечна ночь утраты
и темна стезя.
Умирающий уходит -
и вернуть нельзя.
Он все дальше от надежды
на пути своем.
Но несбыточней надежда
умереть вдвоем.
И не легче пригвожденным
к одному кресту.
Все равно уходит каждый
на свою звезду.
МОЯ БЕДНАЯ ТОСКА
То, что стелется, - туман,
а не река.
И волна его растает,
как тоска.
То, что реет, - это дым,
а не крыло.
Он редеет - и становится
светло.
То, что мучит, - не душа,
а только сон.
И все темное развеется,
как он.
ТИХАЯ ДОЛИНА
Над темною правдой
могильного сна,
как серая роза,
растет тишина.
Для крови - обитель,
для веры - исход;
вошла она светом
в молчание вод.
И вечно-живое
притихло в волне
с людским одиночеством
наедине.
ЭТО МОЯ ДУША
Это не ты среди камыша
журчишь, вода золотая
речная, - это моя душа.
Это не птица, спеша
к радуге зеленокрылой, крылья
раскрыла - это моя душа.
Это не ты, сладко дыша,
стала под ветром розовоцветной,
ветка, - это моя душа.
Это не ты течешь из ковша
заката, песенный ливень
неодолимый, - это моя душа.
ПОЛНОТА
Коснуться плеча,
коснуться волны,
коснуться луча,
коснуться стены.
Поверхность души
под ласкою рук.
Касание струн
и вечность вокруг.
МОЛНИЯ
Вижу я в черных грозах
твою золотую россыпь.
Из какого металла
небо тебя ковало?
Ты пролилась из розы,
эссенция тучи грозной?
Ты со звезды упала,
дрожь красоты небывалой?
Молния - блеск мгновенный
женственности нетленной...
Девятым магнитным валом
тридевять ты просверкала!..
И, в дрожь меня бросив,
застыла холодной бронзой...
РЕКВИЕМ
Когда - в ночи - века являют
всей красоты своей сиянье,
земли глубинное единство
объемлет своды мирозданья.
И наша жизнь постичь разгадку
существования стремится:
мы все - равны, мы все - царями
в земле. Она одна - царица.
Ее бескрайний слышим голос,
огромный лоб ее над нами,
и собраны мы воедино
ее могучими руками.
И плоть людская - твердь земная,
и кровь людская - океан,
всех нас ее огонь сжигает,
всем нам единый воздух дан.
Она - навеки - вместе с нами,
и мы - навеки - вместе с ней;
за краткость жизни позволяет
узнать о вечности своей.
И нас высоким озареньем
земная одаряет твердь.
И нам надеждой; остаемся
в ней, что не знает слова "смерть".
ВНЕЗАПНАЯ СТРАНА
Что за яркий обман -
золотом и темнотою!
(В этой плоскости света
можно ли существовать?)
Что за игры азартные
у солнца со скалою!
(В той излучине мглы -
умирать?)
(МОРЕ БЕЗ ДОРОГ)
Я ЗНАЮ, ОТКУДА ПТИЦЫ...
Все вечера
и с вечера до утра
пели птицы о птичьих красках.
(Не о раскраске
утренних крыльев ясных
в брызгах солнечного серебра.
Не о раскраске
вечерних грудок атласных
в искрах солнечного костра.
Не о раскраске
полдневных клювов алмазных,
которые вместе с цветами гаснут,
лишь придет ночная пора,
и - как мишура -
не зажигаются до утра.)
Воспевали иные краски -
рай первозданный,
который люди ищут напрасно,
тот рай,
что знают прекрасно
птицы, цветы и ветра.
Птицы, цветы и ветра -
благоухающие соцветья,
радужные веера...
Иные краски -
краски немеркнущей сказки,
сновидений цветная игра.
Все вечера
и с вечера до утра
пели птицы о птичьих красках.
Иные краски -
ночные тайны птичьего царства,
цветные тайны радужного пера.
Неземные краски -
наяву я увидел чудо -
никому не известные колера.
Я знаю, откуда
птицы приносят сказку
и о чем поют до утра.
Я знаю, из этой сказки
мои певучие краски
мне принесут ветра.
НАЧАЛО УЛИЦЫ
Эта реальная нереальность,
этой улицы пустота -
неужели здесь видел кто-то
совсем другие цвета?
Но - солнце краснее меди,
в олеандрах лиловее свинца,
кто дикие краски эти
выплеснул у моего лица?
БОГ ЯВЛЕННЫЙ
В зелени пальм обитает
бог, распевающий песни, -
то возникнет,
то исчезнет.
Все, что мы смутно желаем,
он называет и прячет.
Кто же отыщет,
кто самый зрячий?
Знаем мы - он нас услышит
и у него есть обличье.
Мы лунный сумрак увидим,
имя назвав его птичье.
МОРЕПЛАВАТЕЛЬ
И снова - море, лишь море
со мною.
(Там не звезда ли
блестит серебром неверным
из дымно-лиловой дали?)
А мне темнота сродни
(души не прельстить звездою),
лицом к необъятной мгле
придвинут я вечной мглою.
Там, в волнах, - воля моя,
в пустыне морской - надежда,
таинственно населены
темнеющие побережья.
Я - больше моря, но ум
ничтожество мне пророчит,
и в мире я одинок
темнейшим из одиночеств.
Лишь мгла, единая мгла
довлеет хляби и тверди,
земля одна и вода одна
для жизни. Или для смерти.
НО ИДЕАЛЬНОЕ...
С тихим потоком хрустальным
пальмы привет посылают пихтам;
а пихты, а пихты - пальмам
с хрустальным потоком тихим.
Зелень и синь моментально
становятся ночью зелено-смуглой,
и лик надежды печальный
я вижу в лунном зеркале круглом.
Но идеальное изначально,
но вера всегда остается верой,
и то, что было вне нас идеальным,
стало для нас идеала мерой.
ЭТА СОБАКА
Голубизна голубых глубин -
в запредельность душа стремится!
Бог лазурный подголубил
все земное своей десницей.
Вышина, сошедшая с вышины,
в ладони мои струится;
собака по улицам тишины
проходит богом лазурнолицым.
Однако не сон ли приснился мне?
И эта собака, быть может, снится...
Или я видел ее в вышине,
с богом лазурным желая слиться?..
С РАДУГОЙ
Манит меня игра
на арфе в недвижных тучах,
музыка золота и серебра
над вечным сияньем жгучим.
В скрещенье этих лучей двойных
я бы думы свои озвучил:
высокую облачность дней моих
с радугой на небесной круче;
тебя, негаснущий окоем, -
виденье ночей летучих,
твое отраженье в сердце моем,
мое устремленье к тучам.
ДАЛЬШЕ, ЧЕМ Я
Последние вспышки заката,
за собой вы что увели? -
все мое, что исчезло в небе,
все мое, что взяла земля,
все мои затонувшие корабли?..
Что за далью, в этой дали -
дальше моря и неба,
дальше предельных пределов земли?
Дальше веков, что во мрак ушли,
дальше грядущих эпох,
дальше смертей и рождений,
распыленных в звездной пыли?
Дальше меня и моих озарений,
дальше снов, что быльем поросли,
дальше предбытия и небытия
моего - дальше моей неземли?
Дальше, чем я и мое ничто,
дальше, чем я в ничто - на мели
всех никуда, никогда и нигде,
дальше дали самой... и - дальше - вдали?..
БОР ВЕЧНОСТИ
В белом предутреннем свете,
льющем смиренную радость,
к вечной сосне я однажды
по этим соснам отправлюсь.
Не в корабле, но с волною,
ласковой, тихой, бескрайней,
с тою, что льется, зверинец
волн разъяренных стирая.
Встречусь я с солнцем веселым
и со звездою пригожей,
и приходящего встречу,
и уходящего тоже.
Белый и черный покой мы,
пятеро равных, обрящем,
равенство это нагое
нас согласит с настоящим.
Все будет то же, что есть, -
вечного мига обличье,
все - не уменьшить, отняв,
не изменить, увеличив.
В трепетной цельности света,
полон душою, причалю.
И прошумит вечный бор,
вросший в песок изначальный.
ИЗВЕЧНЫЙ КАРМИН
Этот кармин не иссякнет,
кармин вечерних долин,
карминовая кантата
из глубины глубин.
В лиловой ночи необъятной
горит заката кармин;
рядом с рассветом красным
горит заката кармин;
рядом с лазурным полднем
горит заката кармин.
Заката карминные волны,
стойкой сосны рубин -
беспредельное умиранье
пламени средь руин.
В сердце, тоской объятом,
горит заката кармин;
в сердце карминно-красном
горит заката кармин;
в сердце бесстрастном
горит заката кармин.
Никогда не погаснет
небесный костер-исполин
вечности яркая ясность
за пределом земных долин.
ЛУЧШАЯ НОЧЬ
Когда его утишил я
и он забылся сном блаженным,
вдруг соловей запел над ним
и до рассвета пел бессменно.
Толпа больших лазурных звезд
сошла с небес к его постели,
и разноцветные ручьи,
к нему прихлынув, шелестели.
- Ты слышишь соловья? - О да, -
ответил он из дали дальней,
а близким голосом сказал;
- Я слышу; он поет хрустально!
Да разве мог не слышать он,
когда душа - отторгнута от тела -
витала где-то надо мной
и в соловьином горле пела?
Когда себя утратил он,
себя - иного - обретая,
и соловей, ликуя, сострадал,
улыбку со слезой сплетая?
Да разве мог не слышать он?..
Он слышал, слышал это чудо,
когда - с лицом закрытым - был
уже нигде, уже повсюду.
ДЕРЕВЬЯ-ЛЮДИ
С волнами мглы
пройдя сквозь густой шиповник
(были цветы нежны и круглы),
я прокрался под вечер
туда, где застыли стволы.
Одиночество было извечным,
был бесконечным немой простор.
Я деревом стал меж деревьев
и услышал их разговор.
Улетела последняя птица
из моего тайника,
только я остался в укрытье,
где клубились темные облака.
Я собой не хотел становиться -
я боялся вызвать их гнев,
как дерево чуждой породы
средь народа вольных дерев.
И они позабыли мой облик -
облик блуждающего ствола,
и, безликий, я долго слушал,
как беседа деревьев текла.
Я первой звезды дождался
и вышел на берег реки,
где играли лунные блики,
невесомые, как светляки.
Когда я к реке спускался,
деревья смотрели издалека.
Они обо всем догадались,
и меня забрала тоска.
Они обо мне говорили -
сквозь опаловый зыбкий туман
я слышал их добрый шепот...
Как же им объяснить обман?
Как сказать, что я только путник,
что им совсем не родня?
И не смог я предать деревья,
что поверили вдруг в меня.
Знает полночная тишина,
как я с ними беседовал допоздна.
ВОПРОСЫ К ЖИВУЩЕМУ
Первый
С корнем внутренним рожден ты,
проходящий по каменьям?
Со своею почвой сплавлен
так же ты, как я с моею?
Странствующий вместе с ветром,
у тебя наружный корень?
Сон к тебе слетает, точно
к средоточью и опоре?
Второй
И тебе громады тучи
груз свой на плечи кладут?
Солнце гасит головешки
также и в твоем саду?
Ни во что ты тоже ставишь
всю нездешнего тщету?
Третий
(Соснам-людям)
Вы и здесь и там? Об этом
нам вы, людям, говорите?
Бесконечность ваши кроны
одинаково магнитит?
Ваш доносится ветрами
этот тихий шум подзвездный?
Бор - единственный? И всякий -
тот и этот - только сосны?
Четвертый
От свинца глухих небес
ты скрываешься в дому?
Ждешь дня завтрашнего, чтобы
отослать его во тьму?
Родины своей не знать
даже в вечности ему?
Пятый
Краешек какого рая
перья облачков в кармине?
С упованием каким
ждешь конца, следя за ними?
Соскользнет ступня - в каком
море взгляд твой захлебнется?
Распадение дыханья
с верой! Гаснущие солнца!
ПОСЛЕДНИЙ РЕБЕНОК
Какая музыка в закате,
как полнозвучна и легка -
от необъятности покоя
она уходит в облака.
Я ухожу легко и твердо,
легко и твердо, вместе с ней,
как по волнам песка ступаю
в увиденном ребенком сне.
Селенье белое, в пожаре
заката, ждет вдали меня,
селение, где все застыло
в последнем отблеске огня,
где крик над площадью распластан,
пронзительный застывший крик,
последний крик, который в туче,
в закатном пламени возник.
И в центре, в самом сердце крика,
все, что ребенок увидал,
все то, что он хотел увидеть,
все, что не видел никогда.
Все человечество - ребенок,
и я: ребенок ли, старик -
я все ребенок, о найденыш,
потерянный мной - в тот же миг.
x x x
...Знаю, стала ты светом,
но не ведаю, где ты,
и не знаю, где свет.
ЦВЕТА, ИДЕИ
Цвета, в которые свет одевает тело,
бодрят, будоражат, уводят от небытия;
идеи, в которые тень одевает душу,
гнетут, будоражат, мне не дают житья.
Зачем нам эти цвета, зачем нам идеи эти,
перемешавшие тень и свет?
Они существуют?
Или их нет?..
Их судьба, быть может, - светотени небытия?
Небытие меж светом и тенью - это судьба моя.
ИЗ НАПЕВОВ НИЖНЕЙ ТАКОМЫ
ПЕСНИ ТРЕХ НЕУДАЧНИКОВ
Первого:
ДВОЙНИКИ
Балобан, твой двойник
легкой тенью мелькает
от тебя вдалеке.
Ты вечно кричишь, себя окликая.
Твой двойник от тебя вдалеке, -
это я твоей тенью мелькаю.
От себя вдалеке.
Я звонко кричу, тебя окликая.
Потому что хочу я летать,
твоя тень моей тенью мелькает.
От тебя вдалеке.
Ты резко кричишь, меня окликая.
Балобан! Мой двойник - человек
легкой тенью мелькает
от меня вдалеке.
Я громко кричу, себя окликая.
Третьего:
ЭТО ОДИНОЧЕСТВО
Одиночества желтизна
мне судьбою дана безвозмездно.
Мой! Единственный цвет.
Или - бездна.
Одиночество - это моя судьба.
Желтизна - бастион железный!
Мой?.. Единственный цвет?
Или - бездна.
Желтизна. Мне сказала она:
"Ты одинок, как тебе известно".
Мой единственный цвет.
Или - бездна.
У одиночества песня одна:
"Желтизна для тебя полезна!"
Одинокий цвет. А другого нет.
А иначе - бездна.
Повсеместная желтизна
в одиночестве повсеместном.
(В сердце моем - одиноки вдвоем.)
Одиночество. Желтизна.
Это - я. И - бездна.
Второго:
ПОЭТОМУ...
Солнце скользит по-иному
по этому склону чудному,
которому нет конца.
Поэтому я чудной.
Дурацкой судьбе покорный,
иду по тропе неторной,
которой нету конца.
И никто не идет со мной.
Все у меня наизнанку,
начинается ночь спозаранку,
и нету ночи конца.
Поэтому я иной.
Никогда - для меня сегодня.
Чужбина - моя преисподня,
которой нету конца.
А жизнь идет стороной.
ТОЛЬКО ТЫ
Одной тебе пристало быть,
а не Венере,
моей звездой рассветной,
моей звездой вечерней.
ГОВОРИТ МНЕ РЕКА ГВАДИАНА
В зеркало русла взгляни,
где отражались года,
где потонули они...
Не постарела вода.
ЭТА БЕЗБРЕЖНАЯ АТЛАНТИКА
Бездна одиночества одна.
И один идешь к ней издалека
одиноко, как одна волна
в одиноком море одинока.
Из книги "НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ", ТОМА I-II
x x x
Луна сквозь туман волнистый
ласкает взглядом
мимозы желтые кисти
перед фасадом.
Луна и мимоза - очарованье кладов
заговоренных! -
разливают золото и прохладу
средь слез зеленых.
И мнится птице - во сне алмазном -
звенит над садом,
и вдруг дробится в стекле атласном
алмаз рулады.
x x x
Казнить захочешь, так казни!
Но все ж, господь, повремени...
О, ради звонкого светила,
и бабочки золотокрылой,
и ради трели соловья,
и придорожного репья,
и ради рощи апельсинной,
и роз, и звезд на небе синем,
и ради сумрачной сосны,
и перламутровой волны,
и ради губ, как вишня, красных,
и ради глаз больших и ясных...
меня казнить повремени!
...Но коль захочешь - то казни...
СПОКОЙСТВИЕ
Полночь, спасибо! Все замолкает...
Отдых какой, отрада какая!
Бриз над полями тихо летает.
Дышит спокойствием даль морская...
В небе застыла звездная стая,
трепетно-белая и золотая...
Полночь, как славно! Все замолкает...
Дремлют слова... Болтовня пустая
с губ простодушных, как днем, не слетает,
в скучные фразы звуки сплетая.
Рот запечатан. Отрада какая!
Полночь, спасибо! Все замолкает...
Видится мне страна колдовская,
разум, наполненный болью до края,
от повседневности отвлекая -
плач колокольный, толпа людская...
Вышел я в полночь... Все замолкает...
Ветер язычества, мир окрыляя,
веет повсюду. Дол населяют
древние мифы... Листья листая,
дуб шелестит прелюдию рая...
Полночь, спасибо! Все замолкает...
Отдых какой, отрада какая!
ЗОЛОТО И МАВР
Девушки, три первоцвета (о лето
дворов андалузских!) - как три источника света.
Светлого солнца ласка,
светлой звездочки ласка
(песня, шелк и покой),
светлого моря ласка.
Первой достанется клад золотой,
третьей достанется мавр молодой
(мак ярко-красный,
палубы пляска,
вечная сказка...).
А сердце мое отдам я второй.
СВЯТАЯ НЕДЕЛЯ
Процессия течет. И простофили и сивиллы
идут к голгофе чередой; за ними - смерть сама,
пространство... время... и с эскортом дюжих альгвасилов
кортесов депутат - на наши головы чума.
О депутат! О раб автомобиля и котурнов!
Сатурна не боишься ты? Не слышишь разве, как Вольтер
в божественной ночи хохочет громко и бравурно
над микрозвездами микровысоких сфер?
Святая Вера... Магдалина... Ветер над свечами.
В углу пописал ангелок. Покой и лунный свет.
И, завершая маскарад, в торжественном молчанье
шагает за Надеждой весь муниципалитет.
x x x
Когда романтическая симфония отзвучала
и на клавиши лепестком туберозы упала рука,
рояль еще долго Шубертом бредил, и струны качала
полная аромата меланхолическая река.
Промолвила Бланка; - Немцы, по-моему, скучноваты... -
А жена адвоката - о музы! - зевнула; - Тоска!
- Лучше других Бетховен, у него хороши сонаты, -
сказала кубинка Роса с самомнением знатока.
У меня накипали слезы; я ничего не ответил,
от них убежал я в сад - побродить среди свежих роз...
И зеленой печальной ночью в саду я Шуберта встретил,
кавалера небесного ордена белых звезд.
РОСТОВЩИЦА
Серебряной ночью, под сводами Райского Треста,
она побрела, когда ключ повернулся в замке,
к агентам небесным - себе обеспечить место
на старом, как мир, уплывающем вдаль челноке.
Рихард Штраус, когда бы он только сумел вдохновиться
этой старостью трудной, угасшей во мраке ночном,
посвятил бы ей пьесу, наверно: "Одной ростовщице,
с пожеланьем покоя блаженного в мире ином".
Жаль, что небо не банк, не песеты небесные звезды -
долговые расписки с собой захватила она!
...Но зато ей достались бесплатно дочерние слезы -
их в тенета могильной травы заманила весна.
КАТОЛИЧКА
Опускает долу глазки тараканьи
и - в экстазе - жидкого белка нежней,
только... сердце у нее, как твердый камень,
потому что небо равнодушно к ней.
Уважает сильных мира. Но, бедняжка,
в собственном дому она почти что нуль...
Эту деву - ах! - увидеть бы в рубашке! -
запах бани и начищенных кастрюль.
Сосчитает кур. Прикинет, подытожит.
Не несется? - Так под нож ее, под нож!
Яйца дороги на рынке? Ну и что же, -
ведь курятина дороже...
Ты живешь
нелегко, моя соседка! Сердце это
жаждет света, ждет пресветлого Христа!..
В перемешку все... Подобье винегрета...
А в желудке - ежедневно - скукота!
НАВАЖДЕНИЕ
В солнечном мареве, радужном, светлом и зыбком,
тают и тонут цветы на весеннем лугу;
ты убегаешь и каждым движением гибким
легкость античную воссоздаешь на бегу.
Синей тесьмой горизонт золотой опоясан,
и в идиллическом шуме гигантской сосны -
из-за холмов приходя отголоском неясным -
всплески морского волшебного гимна слышны.
Лесбос ли это?.. Иль, может быть, Крит? Иль Китира?..
Время сместилось... Реальности блекнут черты,
снова кентавры встают в дуновенье зефира,
я - Аполлон, и Дианой мне видишься ты.
x x x
Над крышами скользнув, течет поток червонный,
в бездонной синеве разбрызгивая злато;
счастливые цветы, разлив зеленых листьев,
весна хмельных полей - все золотом объято.
Поля хмельной весны облиты позолотой -
червонною тоской далекого заката;
над платиной речной прохлада луговая,
пернатых суета и ветерок крылатый.
Я - словно обнажен. Я - золота частица...
Язычником бы стать, среди нетленных статуй
вне времени бы жить - бездумно, бестревожно -
и быть сильней богов, огромнее заката...
ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗИМНИЙ ОТЛИВ
Суденышки малые у причала; стала
река унылой канавой с кровью темнее сажи...
Тиной покрыты пляжи; к закату похолодало...
В сумерках ветер стонет горестно и протяжно.
Матросы сошли на берег, руки в карманах,
в зубах у каждого трубка... В тиши неприветной
намокшие чайки выныривают из тумана
и громко горланят, кружа над крепостью ветхой.
Падает вечер; на небе свинцовом, хмуром
ни звезд, ни луны. Из прокопченной харчевни -
сквозь меланхолию стекол - видна гравюра:
чернеют баркасы в черном порту вечернем.
ИДЕТ ДОЖДЬ
Меня баюкает ливень; баюкает, словно
каких-то стихов незнакомых нежные ритмы...
О закоулков зеленый сумрак! - к нему прикован
взгляд черных глаз, печальных и полуоткрытых.
Замкнуты двери. Приглушенно звучит беседа...
Говорят, что наша душа скитается где-то
дождливыми вечерами...
В глубине коридоров
сны проплывают облаком еле заметным...
Улица вся промокла. Дрожа, хоронятся птицы
под плющом густолистым. Школьницы мчатся стайкой,
книги к новорожденной груди прижимая,
под огромными бабушкиными зонтами.
Вот и глаза открылись... Перекрученной нитью
струи тянутся с неба... И, говоря откровенно,
надоело смотреть на игру пузырей мгновенных,
на зеркало тротуара в наплывах пены.
x x x
Полнолунье наполнено запахом розмарина.
Над морем прозрачным и необозримым
соцветья созвездий горят серебром старинным.
По белым холмам нисходит весна в долину.
О сладость меда, о бриз, пролетевший мимо!
По лугам бы помчаться в порыве неодолимом!
Поле - в глазури, в лазури - небес глубины.
И жизнь становится сказкой неповторимой,
и бесшумно ступает любовь по тропе незримой.
МЕЛАНХОЛИЯ НАСЛАЖДЕНИЯ
Первых дождей наслажденье!
В монотонной прохладной лени
дождя - уже сгущается темень -
воспоминанья, как наважденье!
Явь городов, города сновидений,
братьев проказы, нравоученья
старших, совести угрызенья,
школьные огорченья,
улыбки сочувствия, переплетенье
радости и печали, тени
умерших и мыслей круженье...
Поцелуи, быстрые, как мгновенья,
поцелуев степени и ступени!
Первых дождей наслажденье!
Печаль, поцелуи, капель паденье...
x x x
Эбеновый мрак текучий,
куст перламутровый в нем.
Король Хуан прикоснулся
в полночь к розам цветущим
белым своим огнем.
На крутое небесное дно -
опаловой башни круче -
плескучее море возведено.
НАГОТА
Конь, черноты чернее,
вынес из моря, впрягаясь в волну,
женщину - белую белизну.
И помчалась по пляжу
округлость нагая,
переплетая белый и черный цвет.
И, словно собака,
волна, округлая и тугая,
не отступая, не отставая,
на мокрый песок набегая,
катилась за ними вслед.
x x x
Звезды сражались
на полях небосклона.
Под черными шатрами
пересверк зеленый,
фейерверк червонный.
Звездное слово - лазоревое пламя, -
земли касаясь,
рассыпалось звоном
над затишьем сонным.
x x x
Если б только роз я жаждал!..
Только звезд - и больше ничего!..
Но в явленье малом каждом
вижу то, что видно сквозь него.
МЕЛОДИЯ ХОРОВОДА
(История Тересы...
Девочки.)
Историю жизни моей
вам я хочу рассказать.
Эта жизнь была золотая, -
о радуга, в сердце моем разлитая! -
эта жизнь была золотая,
королевским дворцам под стать.
Историю жизни моей
расскажу я вам снова.
Она пылала кровью багровой, -
о радуга, в сердце вошедшая мне! -
она пылала кровью багровой,
как пылает мак по весне.
Историю жизни моей
я вам расскажу опять.
Эта жизнь серебром сверкала, -
о сердце, ставшее радугой небывалой! -
эта жизнь серебром сверкала,
прозрачной реке под стать.
ДЕТИ БЕГУЩИЕ
Дети, которые пели весь день,
завтра песню опять запоют.
Но не вернется ушедший день.
Завтра, завтра - кричат упрямо, -
завтра сильней запахнет сирень,
завтра громче колокол грянет,
завтра под солнцем исчезнет тень.
Но не вернется ушедший день.
Это бегство спешное из сегодня
к новым рассветам, к иному огню,
к новым деревьям шажок - с дороги,
куда не поставишь опять ступню.
Бегство, бегство к смертному дню.
Другое солнце, другие воды,
лестниц иных иная ступень -
ибо все, что было вчера, нисходит
за умершим днем в могильную сень.
И не вернется ушедший день.
Дети, что бегали целый день,
завтра снова начнут беготню.
Бегство, бегство к смертному дню.
x x x
Щемящая боль забвенья!
Лоб, огромная кладовая,
где собраны памяти звенья,
где навсегда остались
исчезающие мгновенья.
Как удивительна вечность
вещей преходящих, случайных!
и радость не иссякает, и горе
всегда изначально...
Все рассветы и все закаты.
Все прощанья всех расставаний вечерних;
всех полночей все звездопады;
всех возрастов женщины,
устремившие к солнцу взгляды...
x x x
Божественно чистой росой окантован,
влажным забвением скован, перед рассветом
городишко кажется средневековым.
Но солнце ему возвращает снова
современной эпохи приметы.
x x x
Отблески стекол цветных на мраморе пляшут;
в пространстве желтом, сиреневом и зеленом
жены нагие по лепесткам ромашек
ворожат мечтательно и напряженно.
Над звонкой оградой голубиная стая,
лазурный фонтан смеется тонко и длинно,
нагота блистает белизной горностая,
шелковистой мальвой и золотым муслином.
Женщины смотрят магически и лениво
и в теплые краски погружаются тихо;
и мелодия солнца звучит лейтмотивом
в этой певучей и пестрой неразберихе.
x x x
Быть сильным или слабым? Что же
решить - быть слабым или сильным?
Стать наблюдателем сторонним?..
Ловцом выносливым, двужильным?..
Смотреть на дождик над водой,
на стаи облаков бесплодных
и слушать, как растут деревья,
как плещется фонтан холодный...
Иль не глядеть вокруг, не слышать...
И только труд, лишь труд извечный...
Тебя он сделает незрячим,
глухим... каким еще?.. Конечно -
немым; немым! - немым и грустным,
всегда печальным, безъязыким,
как придорожный тихий камень,
иль как младенец, спящий в зыбке...
Контраст моей печали -
незыблемо-прекрасный вечер...
И все, что чувства отвергали,
когда я сильным становился,
приходит вечером из дальней дали...
x x x
У хрупкого хрусткого ветра
цветочный и солнечный вкус...
Какой удивительно грустный
ветра и сердца союз!
Уже начинается осень;
лирический бард - соловей -
оплакал багряные листья
средь колких, как солнце, ветвей.
Дождит временами. Все чаще -
все слаще! - любовный озноб,
и женщины призрак знобящий
не выгнать из яви и снов.
И плоть уже стала не плотью:
она, как морозный цветок,
при вспышках желанья теряет
за лепестком лепесток.
ЧЕРНАЯ ЧИСТОТА
Твои глаза, они взирали
в мои глаза. И разливали
черноту... Как в августе жасмин,
сверкнули звезды черными кострами,
и в беспредельной глубине Севильи
оделась крепом траурным Хиральда.
От этой яркой тени
я ослеп! Спокойные глаза играли
чернотой и ласково и дерзко,
и затмевали свет, и медленно стирали
все прочие цвета!
Во имя этих глаз -
да будет черной чистота!
Из книги "НОВАЯ АНТОЛОГИЯ"
ПРЕДОСЕННЕЕ
Известь и солнце -
синь жестяная!
До яркого блеска
асфальт надраен!
Насквозь продута
прохладным бризом
золотых просторов
легкая призма.
Воспоминаний сколько!
И сколько красок!
Красота в распаде,
как ты прекрасна!
УЧЕНИК ИНТЕРНАТА
Патрульный катер море перевернуло,
рухнуло градом крупным, свинцом округлым,
темноту и свет на волне крутануло
и над нами хребтину выгнуло круто.
Был ли Кадис на свете?.. Казалось, две бездны -
алчущая морская с бегучей небесной -
схлестнулись в единоборстве мгновенном
и гневно рвались друг у друга из плена.
От ракушек и скал меня оторвали,
прочь я поплелся, школьник в унылой форме.
...За фабрикой газа, в черном стенном провале,
звучали глухие отзвуки шторма...
АТМОСФЕРА
В грозовой круговерти
заперли двери.
В стремнине пространства,
между двумя громами,
с наковальни заката
стрелы брызгали веерами,
и молния отверзала
врата безграничной драме.
В грозовой круговерти
заперли двери.
Гасли, как свечи, лица,
бледней зеленой оливы
(ибо в щели сочился
ужас великий,
апокалипсической
тучей разлитый).
В грозовой круговерти
заперли двери.
Но в порыве юном -
в наготе своей лунной -
ты шла через бурю
по бликам латунным
(какая архитектура!),
по плоским крышам-лагунам.
В грозовой круговерти
заперли двери.
ДРУГАЯ АТМОСФЕРА
На крышах плоских
черных флажков полоски
рисуются жестко
средь роскоши броской
солнечных отголосков -
желто-зеленых блесток.
И в глазах у меня - огромны! -
гремят сновидений громы
(черных флажков полоски
на крышах плоских),
и нагие женщины, юны,
в небе возводят луны.
Меж западом золоченым
и востоком завороженным
вертится флюгер точеный,
маня мой взгляд напряженный.
И на крышах плоских
черных флажков полоски.
АТМОСФЕРА III
Мы в доме замкнулись.
Ты осталась под небом,
ты на крыше где-то -
у звездного парапета.
Ты осталась - живая
(о, наш взгляд бесслезный!), -
ты на крыше плоской
у ограды звездной.
Мы залиты странным
электрическим светом...
Ты - на крыше где-то
у зубчатого парапета!
Вне всех пределов,
раскована и раздета,
ты - на крыше где-то
у звездного парапета!
КОГДА Я БЫЛ ДИТЯ И БОГ...
Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным,
а белым чудом - вне времен - сияющим, огромным...
Все на своих местах - вода, земля и небосклон,
церквушка - дивный храм, домишки - светлые хоромы,
и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной,
и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы,
и детства мир от мира горизонтом отделен.
Прошли года, и после горестной разлуки первой
вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера.
Кругом - ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной,
в уединенье полном - средь лачуг - застыла тишина.
И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный;
все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена,
по знойной улице бредет, вся в черном и лицом черна,
а вслед за ней... ребенок-бог с божественной собакой верной;
в себя ребенок погружен, витает в облаках - волшебных сферах,
собака - так важна! - и в нужности своей убеждена.
А время... за ребенком-божеством умчалось время...
Кому из нас дано изведать чудо повторенья?!
О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья,
и снова стать зарей, и оставаться божеством -
вне всех времен - и умереть в Могере сказочном моем!
Из книги "ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ"
x x x
Мадрид,
17 января
Корни и крылья. Если бы крылья корни пустили,
а корни - в небо взмыли...
x x x
На пути в Кадис,
28 января
Тот же поезд, дорога та же,
здесь я ездил вечером каждым,
когда жил средь этих пейзажей,
а ныне еду - на сердце тяжесть.
...Дорога была коротка?
к апельсинам - из городка,
от невесты - до сосняка...
Оливы, сосны на страже!
Золотого заката пряжа!
Как вспомню, с сердцем не слажу!
...Да и сейчас не слажу!..
Сюда! Конечно, сюда! Куда же
еще?!
Предчувствие
пляжа...
и моря... О нем не расскажешь,
как о любимой; не скажешь,
как встречи с сестрою жаждешь,
как вдали от матери страждешь...
Мой вечер!.. любовь... и жажда...
СОЛНЦЕ В КАЮТЕ
9 июня
(Во время купанья придумано это,
когда я из ванны увидел - в оконце -
лазурное море и солнце -
короче, всю прелесть рассвета.)
Прервать мечтаний канитель;
обдумать все и стрелы
рукою твердой и умелой
метать в намеченную цель.
Все ясно мне давным-давно.
Взять облако, к примеру:
ты на него посмотришь с верой,
и станет крепостью оно.
Песчаных замков не лепить,
растрачивая силы.
И если слава посетила,
ты научись искусству жить.
x x x
11 июня
О, море! Мятежное небо,
низринутое с небес!
В ГЛУБИНЕ
Воды Испании,
20 июня
Родина и душа!
И душа, она с родиной схожа:
в глубине, в кольце берегов, затеряны обе,
в беспредельном золоте мира.
Вы связаны изначально
взаимной любовью материнско-дочерней,
как две матери породивших друг друга
в извечной смене радости и печали.
Все, что дорого, все, что свято,
мы вам, только вам, отдаем без остатка,
мы у вас, лишь у вас, берем без остатка -
от колыбели и до заката.
...Моя плоть родимой земли коснулась,
значит, к плоти душа вернулась...
Единенье какое! Полнота какая!
Обретая родину, душу я обретаю!
СТИХОТВОРЕНИЯ В ПРОЗЕ
ЦЕРКВИ
Нью-Йорк,
28 марта
В сумятице огромных улиц - церкви, легкие, театральные, следят за
толкучкой; распахнули двери, мерцают во все свои глаза, - будто маленькие и
кроткие средневековые чудища, грубо окарикатуренные каталонским зодчим.
Беглый взгляд из толпы позволяет различить блеклое свечение из их печального
мрака. "Мы о распятом Христе!", "Войди и найди отдохновение, хоть на миг
забудь о земной суете!" - говорят иезуиты. "Отворяю тебе двери храма сего,
дабы ты обрел в нем покой..." Так они молятся, взывают цветными стеклами,
зажженными в ночной темноте, ничем не отличаясь от прочих реклам и длинных
надписей на фасадах вычурных зданий, - разные по цвету, сектам, помыслам.
Вот и не хочется в них входить. Выросшему из игрушек, - до них ли? А эти
церкви - игрушки посреди огромной витрины.
НЕГРИТЯНКА И РОЗА
Нью-Йорк,
4 апреля
Педро Энрикесу Уренье
Сонная негритянка бредет с белой розой в руке (цветок и дремота своим
магическим присутствием смягчают печальную пестроту ее одеяния - розовые
ажурные чулки, зеленую прозрачную блузку и шляпку из золотистой соломки с
лиловыми маками) - обезоруженная дремотой девушка улыбается, а в черной руке
белая роза.
Как она несет ее! Словно только о том и помышляет в своем полусне, как
бы получше ее нести. Бессознательно ее бережет с уверенностью сомнамбулы, -
нежно опекает, словно произвела ее на свет в это утро, словно чувствует себя
в полусне матерью этой белой цветочной души. (Время от времени ее голова в
дымчатых завитках, радужно воспламененных солнцем, будто они золотые, устало
склоняется на грудь или плечо, но рука, с достоинством несущая розу, не
дрогнет, осененная этим стягом весны.)
Ее скромное присутствие мчится тоннелем подземки, - и скрежещущая
грязная и душная чернота уже не так угнетает. Люди отложили газеты,
перестали кричать и жевать жвачку, - все взгляды, словно в мгновенном
наваждении усталости и грусти, сходятся на белой розе, которую вздымает
негритянка, словно это совесть подземки. А роза в этой внимательной тишине
источает нежное благоухание и разгорается, как прекрасная и невещественная
явь, которая завоевывает все и вся, вплоть до железа, угля, газет, - все и
вся на какой-то миг пахнет белой розой, лучшей из весен, веками веков.
ПОКОЙ ДЕРЕВА
Нью-Йорк,
21 апреля
Мистеру Плимтону
С той поры, как здесь утвердилась весна, каждый вечер мы приходим сюда
поглядеть на одиночество этого прекрасного старого дерева. Оно живет около
первого дома на Пятой Авеню, совсем недалеко от дома, где жил Марк Твен, в
этом милом месте, где не так иллюминировано, не так людно, - и вплываешь,
как в тихую заводь, в синюю свежую ночь Washington Square {Вашингтон-сквер -
площадь в Нью-Йорке (англ.).}, в которой, словно в озере, купаются чистые
звезды, чуть потревоженные далекими отсветами какой-нибудь унылой рекламы
("Germanian"), а ей все равно не затмить этой ночи, древнего корабля в
беспросветном море.
Апрель поцеловал дерево в каждую из его ветвей, и поцелуй разгорелся на
каждом сучке напряженным нежно-золотистым ростком. Расцветшее дерево похоже
теперь на канделябр со спокойными масляными огоньками, какие освещают
укромные ниши соборов, - словно бы именно они охраняют красоту этого
городского убежища, сияя бесхитростным достоинством матери.
Мимо него и мимо меня, который оперся на его ствол, спешат омнибусы с
влюбленными парочками на крыше, они едут с Washington Square на Riverside
Drive {Риверсайд-драйв - набережная в Нью-Йорке (англ.).}, чтобы целоваться
у реки, чувствуя ее каждой клеточкой тела. А дереву не до них, и между ним
(нами) и горьким присутствием этих красок, запахов и шумов все больше
углубляется пропасть, словно дерево привыкло быть одиноким все свои
дремотные зимы, безразличным к изменчивой любви и внимательным лишь к тому,
что неизменно. И мой взгляд, вьющийся по его ветвям, становится его цветами
и вместе с ниц глядит в полночь, и я так же одинок, как это дерево,
воспламенившее свое чистое масло (как мое сердце - кровь), чтобы
вглядываться в невидимую вечную явь этой единственной, верховной - всегда
существующей - весны.
ПОЗДНО НОЧЬЮ
Нью-Йорк,
27 апреля
Нью-Йорк словно вымер, - ни души!.. И я медленно бреду вниз по Пятой
Авеню и громко пою. Порой останавливаюсь оглядеть большие и хитроумные замки
банков, витрины на переделке, транспаранты, которые колышутся в ночи... И
возникает, наливается силой и ширится эхо, словно из огромного пустого
резервуара, - эхо, которое доносится до моего рассеянного слуха, прилетев
неведомо с какой улицы. Словно это усталые медленные шаги в небе, которые
приближаются и никак не могут меня настичь. И я опять останавливаюсь, смотрю
вверх и вниз. Никого, ничего. Выщербленная луна сырой весны, эхо и я.
Неожиданно, неведомо где, близко или вдали, словно одинокий карабинер,
бредущий ветреным вечером по побережью Кастилии, - то ли точка, то ли дитя,
то ли зверюшка, то ли карлик, то ли невесть что... Бредет... Вот-вот пройдет
мимо. И когда я поворачиваю голову, я встречаюсь с его взглядом, влажным,
черным, красным и желтым, который немного больше его лица: вот он - одинокий
и какой есть. Старый хромой негр в невзрачном пальто и потертой шляпе
церемонно приветствует меня улыбкой и удаляется вверх по Пятой... Меня
охватывает беглая дрожь, и, засунув руки в карманы, я бреду дальше,
подставив лицо желтой луне, - напеваю.
А отзвук шагов хромого негра, короля города, возвращается по небу в
ночь, улетает на запад.
ПОРТ
Мисс Хаге
В шесть часов дождя безмолвие, огромного уникального цвета, кажется
бескрайним и ощущается глазами, а слух продолжает питаться настойчивой
сумятицей сирен, всхлипами сжатого воздуха, сипеньем гудков, словно это
звуковая живопись.
А Весна, которой здесь приходится зарабатывать на жизнь, как всем, -
как единственной дочери, пробавляющейся оформлением фасадов, - улетает на
своей ласточке, вся в белом и в белой панамке, в дом на Лонг-Айленд, чтобы
набраться сил перед завтрашним днем.
"ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ГОЛУБЫМ"
Нью-Йорк,
3 мая
Какое наслаждение сказать это и никого не удивить, разве что чуть-чуть
разозлить! Да, чувствую себя голубым. Прежде, чем я узнал о том, что
белокурый сухощавый англичанин высказался в этом же роде, я, подобно тому,
кто говорит об этом вслух или умалчивает, много раз чувствовал себя голубым,
может быть, и не столько, сколько считает Джеймс Фицморис-Келли, который в
своем жалком "The Oxford Book of Spanish Verse" {Оксфордский сборник
испанской поэзии (англ.).} окрестил меня в голубом хроме обложечной купели,
выбрав на свое усмотрение четыре стихотворения, - еще раньше я сказал и
написал: "Бог - голубой..." Ибо дело не в том, чтобы говорить необычно, как
полагают поэты Мадридского Атенея или Нью-йоркского клуба авторов, а в том,
чтобы попросту говорить правду, чистую правду наиболее ясным и прямым
способом. Да! Какое наслаждение: "Чувствую себя голубым!", "Какая ты
голубая!", "Голубизна в моем теле...".
Не для того я это говорю, чтобы сразить вас наповал, как на комиксовом
анонсе в трамвае, на котором красный охотник на желтом фоне убивает двух
синих демонов, привязанных к сухому дереву.
Нет, не надо убивать тоску, какой бы она ни была, злой или доброй.
Пусть будет свободной, сколько ей хочется (еще бы не хотелось!), как
свободен сегодня я - голубой, называя себя голубым в этом зеленом Нью-Йорке,
где столько воды и майских цветов.
ПОРТРЕТ РЕБЕНКА
(ПРИПИСЫВАЕМЫЙ ВЕЛАСКЕСУ)
Метрополитен-музей, Нью-Йорк,
29 мая
Из угла, в наплыве ранней печальной задумчивости, на меня смотрит
мальчик. Как ласкает меня ностальгия этой маленькой испанской души! Это
самые прекрасные и нежные глаза, из всех увиденных мною здесь, в бесконечном
море добрых взглядов, направленных на меня со всех сторон. Я с грустью думал
о нью-йоркской осени, хотя только что началась весна. Вот она - осень,
нежданно-негаданно, здесь...
Да, сухие листья падают в этом одиноком уголке, и порою картина
сливается с этой зарослью золотых, мальвовых и розовых оттенков, с другими
висящими на стене слезами, образующими ее фон, то, что за фоном...
Почему - так? Этот мальчик должен держать в устах лучшую весеннюю розу.
Надзиратель спит. Если бы картина была поменьше!..
НЕБО?
Нью-Йорк
Для копии - вовсе неплохо. Немного сухо, тускло и жестковато. Эти
художники рекламы слишком хороши, черт возьми. Выше! Еще выше! Осторожней,
братцы, не упадите! Еще выше, чтобы не доносился запах краски, чтобы
запахло, наконец, первыми розами вечности!
В ТРАМВАЕ
Нью-Йорк
Очки. Высокие фетровые гетры, сморщенные, грязные. (Девушки едут на
танцы, - танцевать друг с дружкой.) Очки, не разглядеть глаз. Неустанно
работают челюсти (как я от них устал!), без конца жующие жвачку. Очки.
Потешные пьянчужки, вызывающие кривые усмешки, которые обнажают золотые,
стальные и платиновые зубы. Очки. Люди, желто-, медно- и чернокожие, в
белых, черных и серых жакетах, шляпы с полями восьмеркой... Тени... Очки.
Осторожней! Вы наступаете мне на глаза! Взгляд застеклен очками, - без
признаков жизни. Очки, очки, очки...
УОЛТ УИТМЕН
- Вы действительно хотите видеть дом Уитмена раньше, чем дом Теодора
Рузвельта? В первый раз встречаюсь с подобным желанием!..
Домик - маленький, желтый - рядом с железнодорожным полотном, словно
это дом стрелочника, на зеленой лужайке, обрамленной небольшими, побеленными
известкой камнями, под одним-единственным деревом. А вокруг - бескрайняя
равнина, открытая ветру, который метет ее и чуть ли не сметает нас, полируя
скромный тусклый мрамор, который говорит летящим мимо поездам?
ТО MARK THE BIRTH-PLACE OF
WALT WHITMAN
THE GOOD GREY POET
BORN MAY, 31-1819
ERECTED BY THE COLONIAL SOCIETY
OF HUNTINGTON IN 1905 {*}
{* Место рождения
Уолта Уитмена
доброго седого поэта
родился 31 мая 1819 года
воздвигнуто колониальным обществом
Хантингтона в 1905 году (англ.}.}
Так как никакого сторожа не видно, я обхожу дом, пытаясь разглядеть
сквозь окна: что внутри?.. Неожиданно высокий медлительный человек с
бородой, в рубашке и широкополой шляпе (точь-в-точь юношеский портрет
Уитмена), невесть откуда появившийся, говорит мне, опираясь на железную
палку, что не знает, кто такой Уитмен, что сам он поляк, что дом этот его в
что у него нет ни малейшего желания кому-либо его показывать. И,
пригнувшись, скрывается в доме, закрыв за собой игрушечную дверь.
Одиночество и холод. Навстречу ветру пронесся поезд. Солнце, заалевшее
на миг, умирает за ближним леском, и в зеленой, чуть красноватой луже,
которую мы обходим, в глубоком безмолвии оживают голоса бесчисленных
лягушек.
COSMOPOLITAN CLUB
Нью-Йорк
Ужасающая старушка по фамилии Снобизм! Да, да, она все та же, будьте
покойны, мисс С-т, все та же с ее пепельным лицом, большими круглыми очками,
белым маскарадом вдовицы и огромным красным маком в области живота,
разжиревшего от пристрастия к мясу, о котором уже задумался червь...
Столь обычна слепая вера этих дам на любом из новых карнавалов, будь то
религиозная секта, одно из направлений искусства или армия спасения
чего-то!.. В стороне от меня, в одиночестве ледово-синей залы, три дамы
(которые могли бы быть тремя грациями кисти Гольбейна, его последнего
периода) курят, отрешившись на время от идеала, застрявшего между их
глазками и стеклами очков, и дым, завиваясь ленивыми синими колечками,
венчает их капоры, каждый из которых похож на сложный безвкусный торт, где
смешались все краски весны, лета, осени и зимы, смазанные беглым вторжением
мастихина.
Не знаю, откуда берутся, где умирают эти птицы. Их столько, - подобных
этим совам!..
ДОМ ЭДГАРА ПО
Нью-Йорк
Х.-М. де Сагарре
- Дом По! Дом По! Дом По!..
- Простите, вы о чем?..
Молодежь пожимает плечами. Любезная старушка шепчет мне:
- Точно, маленький белый домик, да, да, я слышала о нем, - а она
порывается объяснить мне, где он находится, но ее износившаяся память тут же
сбивается с верного пути. Никто не знает, где этот дом. И мы отправляемся
туда, куда нас ведут полудогадки, и каждый раз его не находим. Может быть,
это - бабочка?..
И все же он существует где-то в Нью-Йорке, похожий на беглое
воспоминание о звезде или жасмине, о которых мы говорим, что видели их на
кусте жасмина или на дожизненном небе - в детстве, в обмороке, во сне или в
пору выздоровления...
И все же я встретился с ним, видел его на одной из улиц: залитый лунным
светом фасадик из белых досок с белоснежным вьюнком на закрытой калитке, а
за ней - мертвенные, покрытые нетронутым снегом три ступеньки, похожие на
три белоснежные подушки, которые некогда вели в этот дом...
ПРИМЕЧАНИЯ
Хуан Рамон Хименес родился в 1881 году в Могере в семье богатого
виноторговца. В 1900 году приезжает в Мадрид, сближается с поэтическим
кружком Рубена Дарио, выпускает первые книги стихов: "Лилии" и "Сиреневые
души". Вскоре, потрясенный скоропостижной смертью отца, заболевает тяжелой
нервной болезнью и до 1905 года лечится в испанских и французских
санаториях. С 1905 по 1912 год уединенн о живет на родине. Почти ежегодно
выпускает новые книги стихов: "Строфы" (1902), "Грустные мелодии" (1903),
"Дальние сады" (1904), "Пасторали" (1905), "Весенние баллады" (1910),
"Элегии" (1908-1910), "Меланхолия" (1912) и др. Пишет также лирическую прозу
("Платеро и я").
С 1912 года живет в Мадриде, вначале в Студенческой резиденции.
Публикует "Лабиринт" (1913), "Лето" (1915). В 1916 году женится на Зенобии
Кампруби, ставшей его верной спутницей и помощницей в работе. Бракосочетание
состоялось в Нью-Йорке. Первая встреча с океаном, а затем американские
впечатления дали жизнь книге "Дневник только что женившегося поэта" (1917),
впоследствии переименованной в "Дневник поэта и моря". В эти годы, продолжая
выпускать новые сборники: "Духовные сонеты" (1917), "Вечности" (1918),
"Камень и небо" (1919), - Хименес начинает работать над поэтическими
антологиями, стремясь путем тщательного отбора и перегруппировки стихов по
новым циклам выявить логику своего творческого пути. Первая антология вышла
в Нью-Йорке в 1917 году, более полная и сопровожденная небольшим
послесловием "Вторая поэтическая антология" - в 1922-м. В 1923 году выходят
"Поэзия" и "Красота", а затем более десяти лет Хименес работает над новой
книгой стихов - "Все времена года", - которую публикует лишь в 1946 году в
эмиграции.
В 1936 году супруги Хименес покидают Испанию. Несколько лет они
проводят на Кубе, затем в США. Стихи 1939-1942 годов составили книгу
"Романсы из Кораля Гейблз" (городок в штате Майами). В США поэт вновь
тяжело заболевает - ему невыносима жизнь в чужой языковой стихии. Супруги
переезжают в Пуэрто-Рико, где их заботливо опекает университет в
Сан-Хуане. Как и в первые годы пребывания в США, Хименес читает лекции по
испанской поэзии XX века, сотрудничает в литературных журналах. Записи
лекций, а также рецензии, воспоминания и различные заметки были впоследствии
собраны в книги "Бесконечный поток" (1961), "Модернизм (1962), "Эстетика и
эстетическая этика" (1967) и др. В 1949 году вышел последний сборник стихов
Хименеса "Глубинное существо". В течение нескольких лет поэт работал над
"Третьей поэтической антологией" - подведением итогов творческой
деятельности. В состав этой антологии он включил и многие написанные в
эмиграции и еще не публиковавшиеся циклы ("Песни Флориды", "Полуденный
холм", "Реки, что уходят") под общим заглавием "На другом берегу". В 1956
году Хименесу была п рисуждена Нобелевская премия по литературе. Через
несколько дней после этого известия скончалась Зенобия Кампруби. Утрата
надломила поэта, и вскоре, в мае 1957 года, он умер. Издание "Третьей
поэтической антологии" было завершено в том же году поэтом Эухенио Флоритом.
В архиве Х.-Р. Хименеса обнаружено несколько тысяч стихов. В 1964-1967
годы вышли "Неизданные книги Хуана Рамона Хименеса" (тт. I-II), состоящие из
действительно никогда не издававшихся стихов и из стихов, которые поэт
однажды публиковал, но намеревался переработать и включить в новые циклы. В
1973 году литературовед Аурора де Альборнос разыскала для "Новой антологии
Хуана Рамона Хименеса" несколько стихотворений, затерявшихся в прессе разных
лет и не переиздававшихся. Для настоящего тома использованы издания: Tercera
antolojia poetica (1888-1953). Madrid, 1957; Libros ineditos de poesia. T.
I. Madrid, 1964; t. II. Madrid, 1967; Nueva antolojia. Barcelona, 1973;
Diario de poeta у mar. Madrid, 1955.
Из книги "ТРЕТЬЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ" (1898-1953)
"Под вечер осенний ветер..." (стр. 33). - Эпиграф из стихотворения П.
Верлена "Сброшенный Амур" ("L'Amour par terre").
"Черный ветер. А в черном ветре..." (стр. 37). - Эпиграф из
стихотворения А. Рембо "Песня самой высокой башни" ("Chanson de la plus
haute tour").
"В лазури цветы граната!.." (стр. 42). - Кармелиты - монашеский орден,
одно из ответвлений которого ("босые кармелиты") известно в Испании строгим
соблюдением обета бедности.
Пиренеи (стр. 62). - Сальент - городок в Каталонии, недалеко от
Барселоны.
"На море штиль..." (стр. 73). - Оберон и Титания - персонажи комедии
Шекспира "Сон в летнюю ночь", царь и царица фей и эльфов.
"Даже когда между нами море..." (стр. 79). - Кадис - порт на
Атлантическом побережье Испании. Отсюда Х.-Р. Хименес отправлялся в 1916 г.
в Америку, где его ждала невеста.
Дело (стр. 80). - Стихотворение, по-видимому, связано с чтением
"Фауста" Гете. В монологе Фауста из 1 акта говорится:
"В начале было Слово". С первых строк
Загадка. Так ли понял я намек?
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Сперва деянье было", - стих гласит.
(Перевод Б. Пастернака.)
Могерские рассветы (стр. 91). - Уэльва - город-порт в Андалузии
(Андалусии), вблизи которого находится старинный монастырь Ла Рабида.
Минерва (стр. 97). - В античности богиню мудрости Афину (в римской
мифологии Минерву) изображали с совой - символом мудрости - на плече.
Мореплаватель (стр. 112). - О своем втором путешествии по морю в 1936
г. Хименес писал: "На этот раз я мало смотрел на воду, на море. Второе
путешествие в Америку было так непохоже на первое. Всем своим существом,
душой и телом, я был не с окружавшим меня спокойным океаном, а с моей
далекой обезумевшей землей".
Из напевов Нижней Такомы (стр. 121). - Нижняя Такома - парк в штате
Мэриленд (США). Там находился санаторий, в котором Х.-Р. Хименес в 1950 г.
лечился от нервного заболевания. Балобан - разновидность сокола.
Говорит мне река Гвадиана (стр. 123). - Гвадиана - одна из крупнейших
рек Пиренейского полуострова, впадает в Атлантический океан.
Из книги "НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ" тома I-II
Святая неделя (стр. 127). - В городах Испании на святой неделе (обычно
в страстную пятницу) устраиваются процессии, в которых несут огромные
фигуры, изображающие страсти господни, а также аллегорические фигуры Смерти,
Надежды, Гордыни и т. п. В процессии участвуют ряженые.
Ростовщица (стр. 128). - Рихард Штраус (1864-1949) - немецкий
композитор, автор нескольких опер и симфонических поэм "Дон Жуан", "Дон
Кихот", "Смерть и преображение" и др.
Наваждение (стр. 129). - Лесбос - греческий остров, на котором жила
поэтесса Сафо (VI в. до н. э.); Крит - остров у берегов Греции, колыбель
древнейшей культуры, в греческой мифологии - место подвига Тесея,
победившего чудовище Минотавра; Китира (Кифера) - греческий остров, у
берегов которого согласно мифу родилась из морской пены богиня любви
Афродита Урания.
"Эбеновый мрак текучий..." (стр. 132). - Имеется в виду праздник
святого Хуана 24 июня, считающийся началом лета.
Черная чистота (стр. 137). - Хиральда - башня в Севилье, построенная
как минарет арабами в XII в. Испанцами была превращена в колокольню
католического собора. См. также прим. к с. 386.
Из книги "ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ". СТИХОТВОРЕНИЯ В ПРОЗЕ
Негритянка и роза (стр. 145). - Педро Энрикес Уренья (1884-1946) -
крупный латиноамериканский филолог (родом из Доминиканской республики), один
из основателей современного литературоведения Латинской Америки.
Порт (стр. 148). - Лонг-Айленд - район Нью-Йорка, находящийся на
острове и отделенный от центра города рекой Ист-Ривер.
"Чувствую себя голубым" (стр. 148). - См. в настоящем томе
стихотворения "Крестное утро" и "Эта собака". Джеймс Фицморис-Келли
(1857-1923) - английский испанист, автор "Истории испанской литературы",
переведенной также на русский язык (Дж. Келли. Испанская литература. Л.,
1923). Здесь имеется в виду антология испанской поэзии, составленная Келли.
Атеней - научное, литературное и художественное общество, созданное в
Испании в 1820-1823 гг., оформившееся в 1835 году, способствовало развитию
национальной культуры.
Уолт Уитмен (стр. 150). - Великий американский поэт Уолт Уитмен родился
в 1819 и умер в 1892 г.
Cosmopolitan Club (стр. 151). - Ганс Гольбейн-младший (1497-1543) -
знаменитый немецкий художник эпохи Возрождения, замечательный портретист,
долгое время работал в Англии при дворе Генриха VIII.
Дом Эдгара По (стр. 151). - Эдгар Аллан По (1809-1849) - великий
американский поэт и прозаик. Родился в Бостоне.
И. Тертерян
Хуан Рамон Хименес. Вечные мгновения
Санкт-Петербург
"СЕВЕРО-ЗАПАД"
1994
ББК 84.4 Ис
Х46
Составление, вступительная статья,
примечания В. Андреева
Художник Вадим Пожидаев
Хименес Х. Р.
Х 46 Вечные мгновения: Стихотворный сбор-
ник/Пер. с исп.; составл.,
вступ. статья,
прим. В. Андреев.
- СПб.: Северо-Запад,
1994. - 479 с.
ISBN 5-8352-0333-0
Хуан Рамон Хименес (1881 - 1958)
- один из
крупнейших
поэтов Испании, лауреат Нобелевской
премии (1956).
Настоящий сборник "Вечные мгнове-
ния", выходящий
на испанском и русском языках,
составлен
на основе "Третьей поэтической антоло-
гии", над
которой Хименес работал незадолго до
смерти и в
которую включил лучшее из того,
что
было им создано
более чем за полвека. Ряд переводов
в сборнике публикуется
впервые.
Всякое коммерческое издание данного сборника
возможно исключительно с ведома издателя.
© В. Андреев,
составление, вступительная статья
и примечания, 1994
© В. Пожидаев, оформление, 1994
© Северо-Запад. Зарегистрированная
ISBN 5-8352-0333-0 торговая
марка. Охраняется законом.
"О СТРАСТЬ МОЕЙ ЖИЗНИ - ПОЭЗИЯИ"
Стихотворению "Бродят
души цветов под вечерним до-
ждем" (Е1 а1тпа йе 1ая Иогея Жча~а еп1ге 1а
11ич1а), которое
включено в эту книгу,
предпослан эпиграф, подписанный
инициалами: Х. Р. Х. (J. R. J.).
Проницательный читатель,
конечно, сразу поймет: автором
эпиграфа является сам Хуан
Рамон Хименес. Но если
бы эти инициалы встретились рус-
скому читателю "вне контекста",
то он вряд ли смог бы
расшифровать их. А вместе
с тем для испанского читателя
такая аббревиатура не представляет
никакой загадки. В Ис-
пании существует обычай писать только
инициалы тех людей,
что известны всем и каждому.
А Хуан Рамок Хименес дей-
ствительно известен в Испании
каждому чуть ли не с колы-
бели, - как у нас, например, Пушкин.
И если кто-то скажет просто:
"Поэт из Могера", - всем
понятно, что речь идет именно о Хименесе.
Могер - это крохотный
городок в Андалусии, на юго-за-
паде Испании. В этом городе
и родился - 23 декабря 1881
года - Хуан Рамом Хименес.
Он прославил свою "малую
родину" и во многих стихах,
и в удивительной, уникальной
прозаической книге "Платеро и
я". Город, о котором в ХIХ
веке и в самой-то Испании
мало кто знал, с начала ХХ
столетия стал известен во всем мире.
Хименес рано осознал, что
он - поэт. Ему не было и
шестнадцати, когда в испанских
журналах появились его
первые стихи. А первые
книги - "Души фиалок" (Аlmas de
violeta) и "Кувшинки" (Ninfeas)- он выпустил в
1900 году.
Что такое поэзия? Едва
ли не все поэты - и в стихах,
и в прозе - пытались
ответить на этот вопрос. В разные
годы по-разному отвечал на
него и Хуан Рамон Хименес.
5
Критиком самого себя он
был всегда беспощадным - он
мог отречься от того или
иного своего стихотворения, мог
решительно заявить: "Все написанное
- черновик"... Но он
не мог существовать "вне
поэзии". В конце жизни Хименес
написал: "Поэзия всегда была самой сутью моей".
Кто был его литературным
учителем? Можно сказать: вся
мировая поэзия. Хименес был страстным
книгочеем. На стра-
ницах его стихотворных сборников
- строки из Данте, Шек-
спира, Камоэнса, Манрике, Гонгоры,
Ронсара, Гете, Байрона,
Шелли, Гюго, Лафорга, Верлена, Рембо, Кардуччи...
Из испанских поэтов-предшественников
более всего бли-
зок Хименесу, пожалуй, Густаво
Адольфо Беккер (1836 -
1870). Надо отметить, что творчество Беккера в
целом оказало
большое воздействие на испанскую
поэзию первой половины
ХХ века. Известный литературовед-испанист
З. И. Плавскин
пишет: "Завершая развитие романтического
искусства, твор-
чество Густаво Адольфо Беккера
пролагало пути новаторско-
му искусству Хуана Рамона
Хименеса, Антонио Мачадо, Фе-
дерико Гарсиа Лорки, распахивало
двери в новый "золотой
век" испанской литературыэ". 1
Новый "золотой век"
испанской литературы - это первая
треть ХХ столетия (первый
"золотой векэ - эпоха Возрож-
дения и барокко). Главными
литературными течениями, по-
явившимися в Испании на
рубеже Х1Х и ХХ веков, были
"Поколение 1898 года" и модернизм.
"Поколение 1898
года" называют также "Поколением
катастрофы" - в 1898 году
Испания, некогда всесильная
колониальная держава, потерпела
сокрушительное поражение
в Испано-американской войн~.
Вождем ("Поколения" был ге-
ниальный писатель и философ
Мигель де Унамуно. Его со-
ратниками - Рамон дель
Валье-Инклан, Пио Бароха, Анто-
нио Мачадо, Асорин (наст.
имя - Хосе Мартинес Руис)...
Плавскик 3.
И. Испанская литература Х1Х - ХХ веков.
М., 1982, с. 17.
Книги этих писателей неоднократно выходили на русском
языке, о "Поколении" написаны десятки статей и
моногра-
фий - и тот, кто заинтересуется испанской литературой
этого времени легко найдет необходимые сведения.
А пока
пусть читатель поверит мне на слово: это было поколение
гигантов.
Но о модернизме надо поговорить более
подробно.
Что же такое - модернизм в литературе
Испании и
Латинской Америки?
Разъясняя данный термин И. А. Тертерян
писала в книге
"Испытание историей":
"Термин модернизм явно неудачен. Уже
в начале века
употребление этого термина вызывало путаницу, так
как
модернизмом было окрещено реформаторское движение
внут-
ри католицизма, возглавленное аббатом Луази и осужденное
папой Пием Х в 1907 году. Сейчас же, когда термин
мо-
дернизм стали прилагать к более широкому кругу
явлений
мировой литературы ХХ века, путаница увеличилась.
Тем
не менее изменить что-либо очень трудно: модернизм
как
обозначение конкретного литературного течения в
испано-
язычных литературах прочно вошел в литературоведческий
обиход, в словари. Поэтому необходимо четко оговорить
в истории испанской и испано-американских литератур
мо-
дернизмом называют литературное течение, существовавшее
с 80-х в Испанской Америке и с 90-х годов в Испании
до
первой мировой войны. К литературным явлениям периодов
после первой и после второй мировой войны термин
модер-
низм в истории испанской литературы не применяется.
Ти-
пологически в понятие модернизм включается то,
что в ис-
тории -других европейских литератур обозначается
как по-
сленатуралистические течения, литература "конца
века",
декадентство"1.
1 Тертерян И. А. Испытание историей.
Очерки испанской
литературы ХХ века. М., 1973, с. 65.
Хуан Рамон Хименес
охарактеризовал модернизм свое-
образно и образно: ("Зто была
новая встреча с Красотой,
похороненной в ХIХ веке бужуазной литературой.
Модер-
низм был свободным и вдохновенным походом навстречу
Красоте"1.
Модернисты слово "красота" чаще всего писали
с большой
буквы и ставили знак равенства меж Красотой и Истиной.
Общепризнанным главой испано-американского
модерниз-
ма стал никарагуанский поэт Рубен Дарио (наст.
имя
Феликс Рубен Гарсиа Сармьенто; 1867- 1916) - автор
"Ла-
зури" и "Языческих псалмов". Он первым ввел само
понятие
"модернизм"" для обозначения нового направления
в испано-
язычной литературе, быстро снискал общеевропейскую
славу
и, впервые приехав в Мадрид в 1898 году, сразу
же нашел
себе в Испании почитателей и сторонников.
В Испании крупнейшим поэтом-модернистом
стал Хуан
Рамок Хименес.
Испанского поэта и никарагуанца Дарио связывала
также
и дружба. Они познакомились в Мадриде в апреле
1900 года.
Исследовательница творчества Хименеса Грасиела
Палау де
Немес указывает: "Личное знакомство с Рубеном Дарио
было
недолгим, но продолжительным оказалось влияние
Дарио:
Хуан Рамон стал писать стихи, имитирующие манеру
ника-
рагуанского поэта" . 2
Но Хименеса менее всего
прельщала участь эпигона, и
уже первые его книги свидетельствовали о
стремлении автора
к самобытности.
Дарио доброжелательно отнесся
к творчеству молодого
поэта. Он охотно признал его не только
своим учеником, но
и зрелым мастером. Прочитав
сборник Хименеса "Грустные
напевы" (Аrias tristes; 1903), Рубен Дарио
написал о авторе
1 Jimenes J. R. El Modernismo. Mexico,
1962, р. 17.
2 Раlau de Nemes G. Vida y оbra de
Juan Ramon Jimenez.
Мadrid,1957, р. 61.
и книге так: "Способный
стать темным и сложным, он чист
и почти наивен. И в них, в этих
чудесных и тонких стихах,
те же образы и те же печали, что в народных
песнях... Родился
тот, кому дано выразить, благородно
и сдержанно, ту пота-
енную тоску, что несешь ты в своем сердце, Андалусия"1.
Именно Хименесу
посвящено одно из программных про-
изведений великого никарагуанца
- "Лебеди". А стихотвор-
ное послание к Хименесу
Рубен Дарио закончил такими -
весьма знаменательными и характерными
для поэтики модер-
низма - строками:
Ты зачарован тишиной ночною?
И, колокол заслышав над собою,
глядишь вокруг в раздумии глубоком?
Ты зова тайного покорен власти?
Да! Ты - поэт. Иди дорогой страсти,
влекомый Красотой, хранимый Богом2.
(А Juan Ramon Jimenez)
... 8 февраля 1916 года, в первый
раз пересекая Атлантику
(в Америке Хименеса ждала невеста - Зенобия Кампруби
Аймар; бракосочетание состоялось в Нью-Йорке),
испанский
поэт узнает печальную весть: умер Рубен Дарио.
Морская
стихия и стихия стиха... И впоследствии, стремясь
передать
свои ощущения, свое понимание стихов Дарио, Хименес
най-
дет поэтически точные, емкие слова: "Море переполняет
Ру-
бена Дарио, языческое море... Сама техника его
поэзии
морская. В его стихе - пластика волны" .
1Цит. по предисловию Н. Малиновской
в кн.: Хименес
Х. Р. Избранное. М., 1981, с. 9.
2 Здесь и далее стихи даны в
переводе автора статьи.
3 Jimenez J. R. Espanoles de
tres mundos. Madrid, 1960,
р. 63.
9
К 1916 году
модернизм для Хуана Рамона Хименеса был
уже пройденным этапом, -
но испанский поэт на всю жизнь
сохранил любовь к своему учителю...
Стихи из первых
сборников Хименеса поражают читателя
великолепием и свежестью
красок, изысканной музыкально-
стью, богатством и изящностью образов.
В его поэзии нераз-
рывно соединились слово, музыка,
живопись. Хименес в пол-
ной мере ощущал чудесную,
магическую власть родного язы-
ка, жадно вслушивался в
звучащее слово. Он умел ценить
слова - объемные, разноцветные,
полнозвучные, в совершен-
стве владел искусством аллитерации.
В молодости поэт
увлекался живописью, писал картины,
и это, видимо, помогало
ему мастерски передавать словами
все свои ощущения цвета. Кроме
того, не следует забывать:
в испанской поэзии существует цветовая символика.
Так, к
примеру, белый цвет символизирует грусть, красный
страсть, черный - смерть.
Хименес не изгонял из своей
палитры черный цвет (как
это сделали художники-импресси-
онисты), но его несомненно
можно назвать импрессионистом
испанского стиха.
Пейзажи у Хименеса
- красочные, звучащие, зримые. И
главное: его пейзаж всегда
одушевлен. Поэт был даже не
пантеистом, а язычником -
настолько полно ощущается в
его стихах единство человека и природы.
Еще в
сборнике "Весенние баллады" (Ваlades
de
primavera; 1910) в стихотворении
"Крестное утро" (Маnаnа
dе la cruz) появляется образ'. "Dios esta azul"
(в переводе Н.
Горской: "Бог голубеет"). Слова эти
в свое время шокировали
испанского читателя. Но
это была счастливейшая находка
Хуана Рамона Хименеса. Здесь
кратко выражена его поэти-
ческая философия: не в небесах - Бог,
а сама лазурь - Бог.
А помимо этого в языке
модернистов "лазурь" - одно из
главных слов, эмблема Красоты.
Хименес обожествляет при-
роду, поэзию, красоту. И впоследствии
поэт не раз обращался
к этому образу. В цикле
"На другом берегу" (En el otro
соstado; 1936 - 1942) есть стихотворение
"Эта собака" (Еste
10
реrrо) - "лазурнолицый
Бог" отождествляется с собакой,
случайно встреченной на улице.
Видимо, пантеизм
Хименеса стал также и "главным
ви-
новником" того, что
писатель первоначальное - автобиогра-
фическое -
название книги "Дневник
поэта-молодожена"
(Diaro de un poeta reciencasado; 1917), переиздавая
ее, изме-
нил на "Дневник поэта и
моря" (Diaro del poeta y del mar).
Новый период в творчестве
Хуана Рамона Хименеса на-
чинается с книг "Дневник
поэта-молодожена" и "Вечные
мгновения " (Eternidades, 1918) .
Теперь Хименес -
в поисках не "красивой", а "нагой"
поэзии. В поисках нового
отношения к поэтическому слову,
"чистой поэтической сущности".
Подводя итоги 20-летней
литературной работы, он при-
знается - в сборнике "Вечные мгновения":
О страсть моей жизни - поэзия
нагая, моя - навеки.
("Vino, primero, pura...")
Стих становится предельно
лаконичным, ясным, простым.
Все чаще Хименес отказывается
и от рифм - они мешают,
они не нужны, они излишни.
"Уснащение стиха аллитерациями,
рассчитанными на чи-
сто акустический эффект, стало
раздражать. Самая теория
"инструментовки", в основе своей
опирающаяся на cоответ-
ствие "звуков" и эмоций,
стала казаться плоской, упрощаю-
щей явление". Эта цитата
- не из работы, посвященной
творчеству Хуана Рамона
Хименеса или испанской поэзии
первой половины века. Она
- из статьи Б. М. Эйхенбаума
"Анна Ахматова" (1923)1. Но эти
слова могут быть отнесены
и к поэтической эволюции Хименеса. Испания и Россия
это Запад и Восток Европы, но на рубеже ХIХ и ХХ
веков
1 Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969,
с. 119.
11
и в первое двадцатилетие нового века
в испанской и русской
лутературах - почти одновременно!
- происходили сходные
процессы. К слову сказать, в
50-е годы Хименес и сам "от-
крыл" для себя это сходство...
Итак, начинается новый
период - тот период, который,
на мой взгляд, и позволяет
говорить о Хименесе как о
великом поэте.
Значит ли это, что
следует перечеркнуть все, сделанное
прежде?
0 своем "раннем"
сборнике "Весенние баллады" (Ва1айаз
де рг1юачега; 1910) "зрелый"
Хименес напишет: "Эти балла-
ды несколько поверхностны -
в них больше музыки губ, чем
музыки души" .
Но ведь не научившись
"музыке губ", поэт не смог бы
запечатлеть "музыку души".
В стихе, освобожденном
от внешних "украшений" - то
есть от аллитерации, рифмы,
одинакового количества слогов
в строках, - повышается
значение каждого слова. "Нагая
мысль" становится эталоном красоты
"нагой поэзии". Слово
"красота" теперь не пишется с
большой буквы, но этическая
ценность красоты повышается.
И не случайно
Хименес заинтересовался японской поэ-
зией - танка и
хокку открыли ему новые возможности
испанского стиха.
Заинтересовался он и
поэзией Индии, переводил - вместе
с женой - произведения Рабиндраната Тагора.
Хименес стремится
к максимальной выразительности по-
этического слова - и добивается
этой выразительности. Стих
его становится афористически
точным, чеканным, "мускули-
стым". Кажется, что поэт
спорит с самим собой: в ранних
стихах он был изобильно щедр
теперь он - предельно скуп.
Там - все "внешнее". Здесь - все "внутри" стиха.
Наступила пора зрелости.
------
1 Цит. по кн.: Плавскин
З. И. Испанская литература
ХIХ - ХХ веков. М, 1982, с. 119.
12
В 20-е годы
Хуан Рамон Хименес - общепризнанный
мастер, мэтр, учитель. Среди
его учеников можно назвать
Федерико Гарсиа Лорку и
Рафаэля Альберти (оба они ро-
дом - тоже из Андалусии) .
Хименес хорошо понимал,
что искусство не может оста-
новиться в своем развитии. Творчество
было для него посто-
янной, никогда не прекращающейся
внутренней работой, по-
знанием себя и мира.
Менялся поэт Хименес.
Менялся и мир - в том числе и
поэтический мир -
вокруг него. И Хименес заинтересо-
ванно следил за работой тех, кто пришел
в поэзию после него,
вслед ему.
Вот свидетельство Рафаэля
Альберти, относящееся к се-
редине 20-х годов: "Одного
за другим открывал Хименес в
те годы молодых поэтов,
безошибочно определяя наиболее
существенное в их даровании...
Любовь и авторитет, которые
Хуан Рамон снискал себе,
беспримерны в истории испанской
литературы. По нему, как
по компасу, наша нарождающаяся
поэзия выверяла свой путь, к
нему приникала, как к живому,
неиссякающему источнику вдохновения"1.
Конец августа 1936
года. Хименес вновь пересекает Ат-
лантический океан, вновь плывет
в Америку - как 20 лет
назад. Тогда все время
штормило, но душа поэта была пере-
полнена радостью - его
ждала невеста. Теперь - океан
спокоен, а сердце поэта
сжимается от боли и скорби. Воз-
можно, он чувствует, что навсегда
расстается со своей роди-
ной. "Я почти не смотрел на воду, на
море. Во время второго
путешествия в Америку, столь
не похожего на первое, я всем
своим существом, душой и телом,
был не с этим безмятежным,
поражающе безмятежным морем,
а с далекой, обезумевшей
землей" .
1 Альберти Р. Затерянная роща.
М., 1968, с. 204.
2 Цит. по кн.: Раlau de Nemes
G. Vida y obra Juan
Rаmon Jimenez. Madrid,1957, р. 293.
13
Второй месяц в Испании льется
кровь - идет братоубий-
ственная война.
Для супругов Хименес начинается
двадцатилетний путь
изгнания.
Сначала местом жительства они
выбрали Соединенные
Штаты. Но уже через месяц;
в сентябре 1936 года, Хименес
и его жена уезжают в
Пуэрто-Рико. Главная причина такого
решения заключалась, конечно,
в том, что здесь, на острове,
лежащем в Карибском море,
испанский поэт попадал в родную
языковую стихию.
Но пребывание Хименеса
в Пуэрто-Рико на этот раз было
недолгим: Испано-кубинский
институт культуры в Гаване
пригласил поэта прочитать
цикл лекций, и в конце ноября
1936 года Хуан
Рамон Хименес и Зенобия Кампруби
отплы-
вают на Кубу. Здесь супруги
Хименес прожили два года. Эти
годы были временем
напряженной творческой работы
поэ-
та - творчество помогало
ему преодолеть разлуку с Испа-
нией. Да, он был
прав: "всем своим существом, душой
и
телом" он был
"с далекой, обезумевшей землей". Война
в
Испании все еще
продолжается... Хименес был "вечным
ис-
панцем" - и не мог
от этого никуда деться, и не хотел быть
никем другим. На
Кубе он записал в "Поэтическом
дневни-
ке": "Я влюблен в мой
народ, в его обычаи, в его искусство,
в его силу"1.
В 1939 году
Хименес и его жена уехали
в Соединенные
Штаты - на этот раз
надолго. Но влияние испанского поэта
на литераторов Латинской Америки,
интерес к его творчеству
со стороны латиноамериканских
читателей не ослабевали и в
40-е годы. В этом
Хименес смог убедиться во время
своей
краткой поездки в Аргентину и Уругвай в 1948 году.
Эта поездка,
встречи с людьми, искренне любящими
его
творчество, словно вернули
Хименесу молодость. Он ощущает
прилив творческих сил,
полон новых замыслов и
еще на
1 Islas. Santa Clara, Cuba,
1965, N 3, р. 115.
14
корабле, возвращаясь из Южной Америки в США, создает
книгу "Глубинное существо" (Аnimal de fondo; 1949):
В утренних сумерках -
свет, неизвестно откуда идущий;
нет, он не приходит, он - есть,
он - всюду, он затопляет весь мир.
("Que se ve ser")
Нет сомнения, Латинская Америка, ее природа,
ее поэзия
оказывали на Хуана Рамона Хименеса
благотворное воздей-
ствие.
А вот - факт из истории
латиноамериканской литерату-
ры, говорящий и о влиянии Хименеса на поэзию
континента,
уже подарившего миру таких поэтов, как Рубен
Дарио, Габ-
риэла Мистраль, Сесар Вальехо, Мигель
Анхель Астуриас,
Хорхе Луис Борхес, Николас Гильен, Пабло
Неруда, Октавио
Пас... В 1940 году в Колумбии была создана группа
"Камень
и небо" (Рiedra y cielo), а ведь "Камень
и небо" - это
название сборника Хименеса, вышедшего
еще в 1919 году.
Поэты из этой группы оставили заметный след
в колумбий-
ском искусстве. Входил в нее и
будущий автор "Ста лет
одиночества" - в молодости Гарсиа Маркес писал
стихи (они
были опубликованы в газетах и журналах, но,
к сожалению,
в книгу не собраны).
...Пасмурным августовским вечером
1950 года Хименес
почувствовал себя плохо. Его пытались лечить в
нескольких
больницах Вашингтона, но улучшения
не наступало. "Веч-
ному испанцу", ему нужна
была Испания, но только не
Испания каудильо Франко. Приспосабливаться
Хименес не
умел. Он признавал только одну диктатуру
- свою собст-
венную.
Если нельзя уплыть в Испанию
- то можно перебраться
в Пуэрто-Рико. И вновь
- уже до конца жизни - Хуан
15
Рамок Хименес и его жена уезжают на остров, где
люди
говорят по-испански.
А жизнь поэта подходила к концу.
Одно из важнейших слов
в поэзии Хименеса - это слово
"время".
Его стихи - напряженный
разговор о жизни и смерти.
Творчество не однажды помогало
ему в дни, казалось бы,
безысходного отчаяния преодолеть
и победить страх небытия.
Он знал, что творить стихи
- значит творить жизнь, над
которой уже не властно
время, скупо отмеренное человеку
судьбой.
Реальное время течет безостановочно.
Но художник спо-
собен "остановить мгновение".
Запечатлеть его на бумаге,
показать его красоту. Важна
и ценна каждая секунда жиз-
ни - ибо она неповторима.
Фернандо Верхесен писал
о поэзии Хименеса: "Вся энер-
гия поэта направлена на одно: спасти
во что бы то ни стало
любое впечатление, любой порыв,
рожденный в самой глубине
его существа" .
А сам Хименес
еще в сборнике "Лето" (Estio; 1916)
Восклицал:
Словно бабочку - в самое сердце -
я хочу поразить тебя,
время.
("Quisiera Clavarte, hora...")
И не случайно одну
из своих главных книг назвал он
"Вечные мгновения". И я
рискнул сборник избранных про-
изведений Хименеса, созданных
в разные годы, назвать то-
же - "Вечные мгновения"...
В той высшей реальности,
которую создал поэт, сущест-
вует только одно время - настоящее
(во всех значениях этого
1 La Torre. Puerto Rico, 1957, N 5,
р. 91.
16
слова). И только ради этой реальности, ради
творчества сто-
ило жить. Мгновения жизни,
преображенные в стихи, стано-
вятся вечностью.
Наступил 1956 год.
Весной обострилась болезнь
Зенобии Кампруби - рак.
Началось медленное умирание.
25 октября
Хуану Рамону Хименесу была присуждена
Нобелевская премия.
Лишь на три дня пережила радостное
известие его жена...
75-летний поэт остался один.
Пуэрториканцы всегда окружали
Хименеса заботой и лю-
бовью. Но кто мог вернуть
позту его верную спутницу? И
конечно, ничто не могло заменить ему Испании.
Во многих стихотворениях
Хименеса встречаются слова
"река" и "море". В ранних
стихах он почти всегда давал
конкретное описание такой-то
реки, такого-то моря. Но в
испанской поэзии - еще
с ХV века - существуют образы-
символы: "река - жизнь",
"море - смерть". И Хименес в
конце жизни все чаще стал использовать
именно эти образы.
Последний цикл его стихотворений
называется "Реки, что
уходят" (Rios que se van; 1951 - 1953) .
Умер Хуан Рамон
Хименес в столице Пуэрто-Рико - в
городе Сан-Хосе - 29 мая 1958 года.
Еще в начале 50-х
годов испанский поэт стал готовить
свою итоговую книгу
- "Третью поэтическую антологию"
(Теrcera antolojia poeticа; 1957). В нее
он отбирал только
самое существенное из того, что было
им создано с 1898 по
1953 год - из 39
книг. Вновь и вновь правил он свои
старые стихи. Какие-то полностью браковал.
Какие-то стро-
ки переписывал. Добивался максимальной
точности каждого
слова.
Антология стала образцовой.
Она неоднократно переизда-
валась в Испании. И данный
сборник составлен на основе
именно этой антологии.
17
Надо сказать: поэзия
Хименеса пришла в Россию совсем
недавно. Первая - довольно большая
- подборка его стихо-
творений (в переводе и с
предисловием Павла Грушко) была
опубликована в декабрьской
книжке "Иностранной литера-
туры" за 1957 год. Затем в 60-е - первой половине
70-х годов
появились переводы Овадия Савича и Анатолия Гелескула.
В 1977 году стихотворения
Хименеса были опубликованы
в 143 томе "Библиотеки всемирной
литературы" (в этот том
вошли произведения пяти испанских
поэтов ХХ века: Химе-
неса, Антонио Мачадо,
Федерико Гарсиа Лорки, Рафаэля
Альберти и Мигеля Эрнандеса)
. Впервые русский читатель
получил возможность достаточно полно
познакомиться с твор-
чеством Хименеса - в том
"БВЛ" включены более 250 его
стихотворений.
Наконец в 1981 году,
когда отмечалось столетие со дня
рождения великого испанского
поэта, издательством "Худо-
жественная литература" было издано
("Избранное" Хименеса:
стихи разных лет и новеллы из
книги "Платеро и я". В том
же году книгу "Платеро
и я" (в переводе А. Гелескула)
выпустило издательство "Детская литература".
Неоднократно за последнее
время стихи Хуана Рамона
Хименеса включались в различные
антологии испанской по-
эзии на русском языке.
Но вернемся в Испанию,
а точнее - на родину Хименеса,
В Городок Могер.
Есть предание, что жители
Могера видели, как отплывают
каравеллы Христофора Колумба,
отправившегося в 1492 году
на поиски нового пути в Индию.
Вскоре за океан поспешили
испанские конкистадоры - огнем
и мечом хотели они завое-
вать Новый Свет. Испания
стала великой колониальной дер-
жавой. Но прошло время и оказалось,
что огнем и мечом мир
не объединить.
Долговечнее оружия конкистадоров
оказалось слово. Ры-
царей наживы смог победить рыцарь Дон-Кихот...
18
Слава к Хименесу пришла
стремительно и в Старом, и в
Новом Свете. Его слово завоевало сердца и
души уже многих
поколений читателей.
Создав "Третью поэтическую
антологию", Хименес по-
строил свое - поэтическое - мироздание.
Он исполнил то,
что было предначертано ему судьбой на Земле
- на "планете
людей".
И наверное, он мог бы с гордостью
сказать: я сделал все,
что мог...
Виктор АНДРЕЕВ
Первые стихи
(1898 - 1902)
1. НА ЗАРЕ
Ночь
устала
кружиться...
Сиреневых ангелов стая
погасила зеленые звезды.
Под фиалковым пологом
даль полевая
проступила,
из тьмы выплывая.
И вздохнули цветы и глаза разомкнули,
и запахла роса луговая.
И на розовой таволге -
о, белизна тех объятий! -
полусонно слились, замирая,
как жемчужные души,
две юности наши
по возврате из вечного края.
Перевод А. Гелескула
23
С. 23. Стихотворением
"На заре" (Alba) открывьется
"Третья поэтическая антология" Хименеса
(первая вышла в
1917 году, вторая - в 1922).
2. ПРОЩАНИЕ
Как горячо целую
твою ладонь живую!
(Калит а на запоре.
На сердце одиноко,
и нелюдимо в поле.)
С какой тянусь тоскою
за снящейся рукою!
Перевод Б. Дубина
25
3
Найдем ли мы путь, живые,
туда, где она сейчас?
...Но к нам она путь отыщет
и, мертвая, встретит нас.
Перевод
А. Гелескула
27
4. ЮНОСТЬ
Мы с тобой одни остались -
ты и я - в тиши балкона.
Ты моей невестой стала
этим утром полусонным.
...Вся природа в сладкой лени,
краски стерты, блеклы тени,
серо-розовое небо,
тускловатый свет осенний...
Я к тебе приблизил губы,
и, не поднимая взгляда,
ты подставила мне щеку,
расставаясь будто с кладом.
...Пожелтевших листьев груды
на глухих садовых тропах,
но еще разлит повсюду
аромат гелиотропов...
Я назвал тебя невестой;
ты молчание хранила,
но из глаз меланхоличных
две слезинки уронила.
Перевод Н. Горской
29
5. ЮНОСТЬ
Когда сказал ей в тот вечер,
что я уеду наутро,
она, взглянув, улыбнулась,
но как-то странно и
смутно.
Зачем ты едешь? - спросила.
В долинах нашего края
такая тишь гробовая,
как будто сам умираю.
Зачем ты едешь? - Я слышу,
что сердце крикнуть готово,
хочу кричать - и ни звука,
хочу сказать - и ни слова.
Куда ты едешь? - Куда-то,
где выше небо ночное
и где не будет так тихо
и столько звезд надо мною.
Ее глаза потонули
в тиши долин беспробудной,
и, погрустнев, она смолкла
с улыбкой странной и смутной.
Перевод А. Гелескула
31
Грустные напевы
(1902
- 1903)
Далекие сады
(1903
- 1904)
Пасторали
(1903
- 1905)
6
Заворожило излуку;
мирно забылась долина -
вся в зеленеющих ветлах
и белизне тополиной.
Словно душа ее дремлет,
и, околдованной дремой,
слышатся ей отголоски
флейты и песни знакомой.
Завороженные воды,
полудремотные струи;
сонно склоняются ветлы,
тихую заводь целуя.
И - все яснее и ниже,
ласковей все и приветней, -
небо в серебряной пене
нежит затоны и ветви.
Снилась мне эта долина
и эти воды в покое;
сердце к ним шло издалека,
чтобы уплыть за рекою,
но загрустило нежданно
от долетевшего звука;
кто-то старинную песню
пел над другою излукой.
Перевод Б. Дубина
35
7
Душе все роднее мглистый
закат над листвой сухою.
Коснись меня, луч осенний,
своей потайной тоскою!
Деревья сырого сада
размыто сквозят в тумане
и кажутся нареченной,
с которой все ждут свиданья,
и тянутся листья с тропок
подобно живым ладоням...
Листком обернемся, сердце,
и в палой листве потонем!
Приветный, потусторонний
закат золотит аллею,
и самое потайное
под зыбким лучом светлее.
Ласкающий листья отсвет
так нежен в касанье робком!
Созвучья иного лада
плывут по размокшим тропкам -
напевов и ароматов
согласие неземное,
37
что сад золотит нездешней
и вечной своей весною.
Сияние нежит листья
и, дымчато-золотое,
в душе зацветает смутной,
неведомой красотою.
Перевод Б. Дубина
39
8
Посох держа на плече,
смотрит пастух отрешенно,
как расплываются сосны
там, на краю небосклона;
тянется пыльное стадо,
тихое в час этот поздний,
и бубенцы под луною
все монотонней и слезней.
В белых туманах укрылся
хутор. Ни света, ни луга -
только сквозящая всюду
вечная чья-то разлука.
Речка в себе затаилась,
и, хоть не видно протоки,
из тишины непроглядной
слышно, как воды глубоки.
Все расплывается. Глухо,
словно над вымершим краем.
Лишь под луной золотою
плач бубенцов нескончаем.
Перевод А. Гелескула
41
8
Ночью ветер сбросил на землю статую Амура...
П. Верлен (фр.) .
Под вечер осенний ветер
сорвал золотые листья.
Как грустно деревьям ночью,
как ночь зта долго длится!
Безжизненно-желтый месяц
вплывает в черные ветви;
ни плача, ни поцелуя
в его помертвелом свете.
Я нежно шепчу деревьям:
не плачьте о листьях желтых;
весной заклубится зелень
на ветках, дотла сожженных.
Но грустно молчат деревья,
скорбя о своей потере...
Не плачьте о желтых листьях:
и новые пожелтеют!
Перевод С. Гончаренко
43
С. 43.
Эпиграф - из стихотворения Поля
Верлена
(1844 - 1896) "Сброшенный Амур" (L'Amur par terre).
10
Я не вернусь. И на землю
успокоенье ночное
спустится в теплую темень
под одинокой луною.
Ветер в покинутом доме,
где не оставлю и тени,
станет искать мою душу
и окликать в запустенье.
Будет ли кто меня помнить,
я никогда не узнаю,
да и найдется ли кто-то,
кто загрустит, вспоминая.
Но будут цветы и звезды,
и радости, и страданья,
и где-то в тени деревьев
нечаянные свиданья.
И старое пианино
в ночи зазвучит порою,
но я уже темных окон
задумчиво не открою.
Перевод А. Гелескула
45
11
Я просто сказал однажды, -
услышать она сумела, -
мне нравится, чтоб весною
любовь одевалась белым.
Глаза голубые вскинув,
взглянула с надеждой зыбкой,
и только детские губы
светились грустной улыбкой.
С тех пор, когда через площадь
я шел на майском закате,
она стояла у двери,
серьезная, в белом платье.
Перевод Н. Ванханен
47
12
В то утро весеннего дня
она обнимала меня,
и, дол покидая зеленый,
пел жаворонок полусонный
про утро весеннего дня!
0 бабочке - о белокрылой
летунье над пашнею стылой -
я ей рассказать не успел,
услышав: "Люблю тебя, милый!" -
и рот ее розой зардел!
Пылающими лепестками
меня ее рот покрывал,
а я ей глаза целовал...
"Хочу, чтоб своими устами
меня ты всю жизнь согревал!.."
А небо весеннего дня
синело спокойным забвеньем.
И жаворонок с упоеньем
немые будил зеленя,
в дремотной округе звеня
хрустальным сияньем весенним -
в то утро весеннего дня!
Перевод П. Грушко
49
13. РАССВЕТ
Баюкая птичью стаю,
под вихрем слабеют ветви.
Три раза мигнул зеленый
маяк. Ни сверчка на свете!
В какую даль ураганом
забросило дом от дома!
Как тропы непроходимы!
Как прежнее незнакомо !
Все чудится не на месте.
И только цветы в аллее,
как вечером накануне,
сквозят, изнутри светлея.
Перевод Б. Дубина
14
Я ли хожу одиночкой
в комнатах дома ночного
или бродивший за садом
нищий сегодняшний? ..
Снова
вглядываюсь, и все здесь -
то же и словно иное...
Я ведь уснул уже? Разве
не зеленел под луною
сад мой? Окно было настежь...
Небо цвело синевою...
Сумрачен сад мой, а небо -
ветреное, грозовое...
Кажется, с черной бородкой,
в сером я был, вспоминаю...
Я - с бородой поседевшей,
в трауре... Эта ночная
поступь - моя? Этот голос,
что и томит и тревожит, -
мой или эхо чужого?
Я - это я? Или, может,
сам я - бродивший за садом
нищий сегодняшний?
Снова
вглядываюсь... Ненастье...
сумерки сада ночного...
53
Дом обхожу... Или длится
сон? Борода с сединою...
Вновь озираюсь, и все здесь -
то же и словно иное...
Перевод Б. Дубина
55
15
"Не было никого. Вода". - "Никого?
А разве вода - никто? " - " Нет
никого. Это цветы". - "Нет никого?
Но разве цветы - никто? "
"Нет никого. Ветер прошело. - "Никого?
Разве ветер - никто?" - "Нет
никого. Воображенье". - " Нет никого?
А разве воображенье - никто? "
Перевод О. Савича
57
16
Из-за нежности я погубил свою жизнь. А. Рембо (фр.).
Черный ветер. А в черном ветре
ледяная луна бела.
В эту ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
Со свинцового неба в духе
романтизма минувших лет
на сухие стволы часовен
темно-синий струится свет.
И гирлянды цветов, и свечи...
Как рыдают колокола!
...Черный ветер, а в черном ветре
ледяная луна бела.
Я бреду по дороге - мертвый,
в сонном свете, но наяву;
и мечтаю, мертвец, о жизни,
безнадежно немой, зову
тех, кто сделал меня безгласным...
59
Пусть искусаны до крови
мои губы, но снова красной
стала кровь моя от любви.
Сердце требует возрожденья,
тело - сильных и нежных рук,
улыбнуться мечтают губы
и, прорвавши порочный круг,
искупить проливные слезы
всех изведанных мною мук.
Только разве отпустит сердце
глубочайшая из могил?
Завтра год, а быть может - больше,
как его я похоронил.
Холодок сентиментализма.
Черный ветер. Луна - бела.
В эту ночь Всех Святых повсюду
причитают колокола.
Перевод С. Гончаренко
61
С. 59. Эпиграф взят
из стихотворения Артюра Рембю
(1854 - 1891) "Песня самой высокой
башни" (Chanson de la
plus haute tour).
Ночь Всех Святых -
праздник Всех Святых отмечается
1 ноября.
17
Ко мне обернешься, плача,
в разгаре цветенья сада, -
ко мне обернешься, плача,
и я повторю: - Не надо.
А сердце в оцепененье
замрет, отходя от тяго г...
И сестринских пальцев тени
на лоб мой горячий лягут.
Я встречу твой взгляд печальный,
печалясь тобой одною.
Я встречу твой взгляд печальный,
с его добротой родною.
И спросишь ты: - Что с тобою?
Но в землю взгляну я немо.
И спросишь ты: - Что с тобою?
И снова взгляну я в небо.
И вдруг улыбнусь в ответ,
- ты вздрогнешь, как от угрозы, -
и я улыбнусь в ответ,
чтоб вымолвить: - Вытри слезы...
Перевод А. Гелескула
63
16
Женщина рядом с тобой...
Музыку, пламя, цветок -
все обнимает покой.
Если с тобой ее нет,
сходят с ума без нее
музыка, пламя и свет.
Перевод М. Самаева
65
19
В полях печально и пусто,
одни стога среди луга.
Ложится вечер осенний,
и пахнет сеном округа.
Проснулся плач соловьиный,
а сосны замерли сонно,
и стал так нежносиренев
над ними цвет небосклона.
Уводит следом за песней
меня тропа луговая,
и веет осенью песня,
Бог весть кого отпевая, -
поет, как пела когда-то,
зовя ушедшего друга,
и падал вечер осенний,
и пахла сеном округа.
Перевод А. Гелескула
67
20
Нет, не из этого мира
звон ваш... И стужа сырая
стелется слезным туманом,
смутный мой облик стирая.
Зимней зеленой луною
катятся в ночь ваши стоны,
колокола. В полнолунье
дали страшны и бессонны.
Ночь, и, пока вы звените,
погребены все живые,
а погребенные живы,
наглухо двери входные,
настежь могилы...
0 ночи
с зимней луною зеленой!
Колокола под луною!
Звон... Или плач отдаленный?
То, что на западе плачет,
плачет и там, на востоке,
плачет и в городе спящем,
где фонари одиноки,
плачет и в море бессонном,
плачет и в утренней рани,
69
где серебрится печально
свет над ночными горами.
Где вы, в каком вы селенье,
звонницы стужи? Который
час вами пробит? Сознанье
меркнет, не видя опоры.
Гибельный зов запредельный
звона, подобного стонам,
колоколов одичалых
в инее звезд!
И за звоном
слезный туман наплывает
и разливает потоки,
смыв меня с улицы спящей,
где фонари одиноки.
Перевод А.
Гелескула
71
21
Встречают ночь переулки.
Все стало тихим и давним.
И с тишиною дремота
сошла к деревьям и ставням.
И ранние звезды юга
забрезжили в небе вешнем
-
в печальном апрельском небе,
фиалковом и нездешнем.
Горят за оградой окна.
Скулит у ворот собака.
На синеве чернея,
возник нетопырь из мрака.
0 желтая дымка лампы
над детским незрячим взглядом,
и вдовьи воспоминанья,
и мертвые где-то рядом!
И сказки, что мы при звездах
рассказывали когда-то
апрельскими вечерами,
ушедшими без возврата !
73
А сумрак велик и нежен,
и слышно на отдаленье,
как ночь окликают зхом
затерянные селенья.
Перевод А. Гелескула
75
22
(Лето)
Сторож гремит на бахче
медью, и звон ее дальний
катится вслед за ворами
к темному бору, садами.
Вот уже нет никого,
и в одиночестве бора
смутно вдали проступают
темные мертвые горы.
Среди полей человек
выглядит крошечным, грустным...
Август. Сквозь дымку луна
катится грузным арбузом.
Перевод М. Самаева
77
23
Склоном земным исполин,
точно дозорный, взбирался
и далеко был виден
лунной помятой кирасой.
Передвигая руками
скалы и сосны, огромный,
огненным гребнем срезал он
крохотные загоны.
Вглядывался: ни души
на поле... И, безразличен
людям, шагал за своей
странной и грустной добычей.
Перевод М. Самаева
79
24
В лазури цветы граната!
Матросская слобода!
Какое легкое небо
и как листва молода!
Изменчивый ветер моря!
Матросская слобода!
Обветрена, сероглаза,
и горе ей не беда!
И женский голос заводит:
"Морской обычай такой -
мужчине море законом,
а сердцу - ветер морской!"
- Святая мать кармелитов,
пошли нам ясные дни
и наши весла, мадонна,
своей рукой осенй!
...Под вечер воздух мерцает,
закат - как сон наяву,
и капли слез золотые
вдали кропят синеву.
81
Как будто ветер вернулся
и даль морская близка -
и всех затерянных в море
нашла глазами тоска.
Изменчивый ветер моря!
Матросский родной очаг!
На сердце ладанка с лентой
и синий холст на плечах!
В лазури цветы граната!
Веселье в ладу с тоской.
Мужчине море законом,
а сердцу - ветер морской!
Перевод А. Гелескула
С. 81. Святая мать
кармелитов - Дева Мария-дель-Кар-
тель - покровительница моряков
Испании (Кармель - гора
в северной части Палестины, где
со второй половины ХII
века находилась первая обшина
нищенствующего монашеско-
го ордена кармелитов).
25
Вечерние дороги
свела в одну ночная.
По ней к тебе иду
и как дойти - не знаю.
По ней к тебе иду,
далекий, как зарницы,
как отголосок ветра,
как запах медуницы.
Перевод А. Гелескула
85
26
Селенье. Над темноватой
черепицей покатой
плачет зеленое поле
колокольчиком и цикадой.
Время мышей летучих
и ангелов сладкоголосых.
С косой на плече и с песней
косарь идет с сенокоса.
Кротких коров мычанье,
и веселый ребячий гомон,
и небесно-белые дымы,
и запах тепла и дома!
И луна, - сквозь дальние сосны
проплыв золотистым диском, -
наводняет пустыню поля
своим хрусталем игристым.
Перевод Н. Горской
87
27
Одним из колес небесных,
которое видит око,
на пустошь луна вкатилась
и ночь повезла с востока.
И на холмах собаки,
в потемках едва заметны,
закинув голову, лают
на свет округлый и медный.
А воз везет сновиденья
и сам едва ли не снится.
Лишь далью звезд обозначен
его незримый возница.
Перевод А. Гелескула
89
Забвение
(1906 - 1907)
Весенние баллады
(1907)
Элегии
(1907 - 1908)
Звонкое одиночество
(1908)
28. ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
(Плещет и плещет дождь
монотонный)
Хлещет по окнам ливень осенний;
брызжут осколки струй на ступени,
вымыв до глянца листья сирени.
В сердце, как в поле, льет с небосклона...
Плещет и плещет дождь монотонно.
Тонут в тумане мутные дали,
тонет округа в смутной печали.
Луч розоватой диагональю
льется по мокрой раме оконной...
Плещет и плещет дождь монотонный,
В сердце и в поле так нелюдимо!
Рядом ни друга нет, ни любимой...
Юность проходит тщетно и мимо...
Лоб ощущает холод ладони.
Ливень осенний все монотонней.
Ливень, как слезы... Вечер и ливень...
Как не присниться сердцу и ниве,
будто их доля станет счастливей,
если прольется свет с небосклона?
Плещет и плачет дождь монотонно.
Перевод С. Гончаренко
93
С. 93. Стихотворение
создано, вероятно, под впечатпением
от знаменитого стихотворения Поля Верлена
Il pleure dans
mon coeur. В пользу этого говорят и сама
тематика произве-
дения Хименеса, и количество
строф. Эпиграф (ставший у
Хименеса рефреном) напоминает
эпиграф, предпосланный
Верленом своему стихотворению (автором эпиграфа,
как ука-
зывает Верлен, является Артюр Рембо, но произведение
Рембо,
откуда взята эта строка, не найдено до сих пор).
29
Мы думали, что все на свете -
забвенье, щебень и зола...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Слеза - горячею кровинкой
на белом инее стекла...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Холодной слякотью покрылся
день черный, выжженный дотла...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Перевод
П. Грушко
95
30. КРЕСТНОЕ УТРО
Бог голубеет. Флейты и тамбурины
возвестили - свой крест
подняла весна.
Пусть розы любви расцветают
в долине,
пусть будет под солнцем земля зелена!
В поле пойдем, нарвем розмарина,
ветка любви
в розмарин, в розмарин вплетена.
"Полюби!" - я сказал ей под небом синим.
"Полюблю! - горячо шепнула она. -
Полюблю, когда срок прорастанья минет
и цветами свой крест оденет весна".
В поле пойдем, нарвем розмарина,
ветка любви
в розмирин, в розмарин вплетена.
"Крест уже зацветает под небом синим...
Весна... Крест любви... Лепестков белизна!"
А она: "Без любви мое сердце стынет!.."
И меня захлестнула света волна!
В поле пойдем, нарвем розмирина,
ветки любви
в розмарин, в розмарин вплетена.
97
Лента флейты, легкий флажок тамбурина.
Фантастических бабочек новизна...
Невеста моя, по-вешнему ты невинна
и в меня по-рассветному влюблена!
Перевод Н. Горской
99
31. ИДУ НЕУСТАННО
Иду неустанно;
и слушаю голос стеклянный
растоптанной мною равнины песчаной.
Иду неустанно;
седлать скакуна я не стану,
пускай я от прочих отстану, -
иду неустанно, -
отдам свою душу песчинкам стеклянным
растоптанной мною равнины песчаной.
Иду неустанно.
По дальним и ближним полянам
огромная ночь разлилась океаном.
Иду неустанно.
На сердце и сладко и странно;
со всем, что встречаю, сливаюсь нежданно -
иду неустанно! -
и ноги купаются в травах туманных,
и весь я наполнен теплынью медвяной.
Иду неустанно,
чтоб слышать все слезы и раны
дорог, о которых пою постоянно.
Перевод Н. Горской
101
32. ПОЭТ НА КОНЕ
Сон сиреневого цвета
над вечернею тропою!
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
Чистый час речной прохлады.
Влажный запах камышовый
проникает за ограды...
Тихий час речной прохлады.
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
А душа моя томится -
так тревожно и дурманно
душу бередит душица...
И душа моя томится.
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
Золотыми стали плесы...
За последним вздохом солнца
сон нисходит на откосы...
Золотыми стали плесы...
103
Сон сиреневого цвета
над вечернею тропою!
Конь уносит в ночь поэта...
Сон сиреневого цвета!
Перевод П. Грушко
105
33
Люблю зеленый берег с деревьями на кромке,
где солнце заблудилось и кажется вечерним
и смутные раздумья, душевные потемки,
плывут среди кувшинок, гонимые теченьем.
К закату? К морю? К миру? В иные ли пределы?
В реке звезда плеснула, и путь ее неведом...
Задумчив соловей... Печаль помолодела,
и в горечи улыбка мерцает первоцветом.
Перевод А. Гелескула
107
34
Этой смутной порой, когда воздух темнеет,
задыхается сердце и рвется на волю;..
Лег туман, отзвонили, звезда леденеет
над почтовой каретой семичасовою...
А закат, колокольня и ветви над домом
наполняются смыслом забытым и странным,
словно я заблудился в саду незнакомом,
как ребенок во сне, и смешался с туманом.
Развернется карета, застонут вагоны
и потянутся вдаль... если есть
еще дали!
Я стою одиноко и завороженно,
не достигший отчизны
паломник печали.
Перевод А. Гелескула
109
35
Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки,
разноцветные стекла высоких террас.
Как огромная бабочка смутной расцветки,
вечер ранней весны опускался и гас.
И в саду, золотом от вечернего света,
птичье пенье росло, чтобы вдруг онеметь,
а прохладные волны приморского ветра
доносили из цирка плакучую медь...
И еще до того, как возник безымянно
и застыл во мне горечью привкус
беды,
я любил, соловьенок, в безлюдье тумана
затихание мира и голос воды.
Перевод А. Гелескула
111
36
Ты все катишь, былое, в бедной старой карете.
Ты все таешь, мой город, возле сердца пригретый.
И слезою ты стынешь, о звезда на рассвете,
над зеленой долиной и над бедной каретой.
Зеленей стало небо, ожила мостовая.
Пряной свежестью ранней по обочинам веет.
И жуют свое эхо не переставая
ветряки, на которых заря розовеет.
А душа вспоминает муку слов торопливых,
белый всплеск занавески вслед карете бессменной,
переулок вечерний в синих лунных отливах,
поцелуи той ночи, последней, мгновенной...
И все катит былое в бедной старой карете.
И все тает мой город, возле сердца пригретый.
И одна ты светлеешь, о звезда на рассвете,
над зеленой долиной и над бедной каретой.
Перевод А. Гелескула
113
37
Под ветром растаяла туча сырая,
деревья подобны искрящимся кладам,
и первые птицы вернулись из рая -
и вырос закат заколдованным садом.
Зажги, о закат, мою душу и тело,
чтоб сердце, как ты, пламенело и крепло,
и жарче любило, и ярче горело.
...а ветер забвенья избавит от пепла...
Перевод А. Гелескула
115
38
Не знаю, кем она забыта...
Подняв ее с травы лесной,
я ощутил смущенье - словно
следила женщина за мной...
И в тот же миг поверхность флейты
покинул пряный аромат -
осталась память сновиденья,
благоуханного стократ.
Я заиграл на ней: так странно
мне подарил певучий звук
весеннюю зарю, девчушек
и розами покрытый луг,
нежданную печаль и нежность,
стеснившую смущеньем грудь,
как будто беглая улыбка
спешит во вздохе потонуть...
Грусть и веселье, смех и стоны
лились, как будто в полусне, -
так, словно женщина. внимала
неведомо откуда мне...
Перевод П. Грушко
117
39
Я розу грустную в тот вечер
в задумчивую флейту вдел,
чтоб музыкой и ароматом
озвучила сырой предел.
Пусть оживет в ней женский голос,
растерянность и доброта,
хрусталь печали и улыбки,
мед взгляда нежного и рта.
Пусть темнота и трепет пальцев
перебирают неспеша
ленивые уста, в которых
очнулась песня камыша -
точь-в-точь напев неразличимый,
слетающий с вечерних крон,
когда, едва коснувшись слуха,
меж листьев ускользает он...
И вот я розу к ней приставил,
чтоб не могли ее унесть, -
пусть музыкой и ароматом,
рыдая, подает мне весть.
Перевод П. Грушко
119
40. ОДИНОКАЯ ЛУНА
Отзвучала сирена, и луна все печальней.
Потянуло с востока дорассветным туманом.
Лай собак замирает -на окраине дальней,
и весь мир исчезает, потонув в безымянном.
Свет луны разольется по кладбищенским ивам...
Вспыхнет мох под луною на старинном соборе...
Заблестят ее слезы в роднике торопливом...
И земля опустеет. И останется море...
Перевод А. Гелескула
121
Простое искусство
(1909)
Деревенские
стихи
(1910 -1911)
Лабиринт
(1910 - 1911)
Печаль
(1910 - 1911)
Всеобщие
стихи
(1911)
41. КОНЕЦ ОСЕНИ
Это дерево с ветхой листвою
стало солнечным шаром литым, -
это дерево скорбное стало
склепом мертвенным... и золотым.
Приготовилось к смерти спокойно,
примирилось уже, что мертво...
Два томительных месяца муки
позлатили страданья его.
Перевод П. Грушко
125
42. ПРЕДВЕСЕННЕЕ
Капли над водою...
По речным затонам
камыши пригнуло
к берегам зеленым.
Как дохнуло горько
поле молодое!
Капли над водою...
0 челнок мой утлый -
в беспросветном мире,
как надежда, смутный!
Над рекой седою -
сердце сиротою!..
Капли над водою...
Перевод А. Гелескула
127
43. КОНЕЧНЫЙ ПУТЬ
...И я уйду. А птица будет петь
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет...
И я уйду; один - без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего...
А птицы будут петь и петь, как пели.
Перевод А. Гелескула
129
44
Я погрузился в рощу.
Как роща благоухала!
Благоухала - непостижимо!
Я погрузился в речку.
Как она убегала!
Как убегала - непостижимо!
Перевод Н. Горской
131
45. К АНТОНИО МАЧАДО
Как в зеркало, в дружбу
глядят наши души...
А на закате стало небо
еще спокойней и бездонней.
Сегодня вечером повсюду
тебя я чувствую, Антонио.
А этот Аполлонов вечер,
он пахнет музыкой и раем,
и наши лиры мотыльками
в закатном пламени сгорают.
Ах, наши лиры на закате,
где струны - огненные струи!
Не к ним ли завтра эти розы
прильнут бессмертным поцелуем?
А ты - в дали, где солнце тонет, -
ты помнишь обо мне, Антонио?
Перевод С. Гончаренко
133
С.133. Мачадо Антонио
(1875 - 1939) - испанский поэт,
эссеист и драматург. В
1936 году сам Хименес различие
между своей поэзией и поэзией Мачадо
определил так: "Ан-
тонио Мачадо, великий поэт, пропускает
мир сквозь себя,
переваривает мир внутри себя. Я
же по-другому: я создаю
свой мир внутри себя".
В своем творчестве
и Хименес, и Мачадо неоднократно
обращались к античной мифологии,
в частности, к образу
Аполлона - покровителя искусства и
бога солнца. В данном
стихотворвнии Хименес, описывая
закат и сравнивая лучи
солнца со струнами лиры, дает характерную
для обоих поэтов
интерпретацию образа Апполона.
46
(Гипускоа)
На потолке вагона размытый блик - светает?
Заплаканные окна туманятся белесо...
Смыкаются разрывы - и снова пролетают
прильнувшие друг к другу потемки и утесы.
Селенья пеленою окутаны, как снами,
которыми забылись . сырые луговины;
несокрушимы скалы, встающие над нами,
в тумане - или в небе? - пропав до половины.
Без остановки мимо... За изморосью хмурой
в мутнеющем оконце бегущего вагона
мелькнет полунагая прекрасная фигура:
Прощай!
Прощай!
Лишь капли бормочут монотонно.
Перевод Б. Дубина
135
С. 135. Гипускоа - провинция,
входящая в состав Страны
Басков (северо-восток Испании).
48
Грядущие леса скрытно колышутся в нынешних. Морис де
Герен (фр.) .
Омыла нам
сердца тенистая вода,
и пахнет розами
ручей среди малины.
А в небе на
ветру колышется звезда,
льют нежный
аромат нездешние долины.
Уже царит
луна над отсветами дня.
В небесной
ясности коза стоит на круче,
одна среди
цветов, и падает, звеня,
капель бубенчика
протяжно и плакуче.
Любовь так
молода! Еще душа нежна,
как цвет на
миндале, как стебель майорана,
еще блаженно
спят под сердцем семена
грядущих горестей,
посеянных так рано!
Перевод А. Гелескула
139
С. 139. Герен
Жорж Морис де (1810 - 1850) - француз-
ский поэт-романтик.
49
(... Черепицы
в дожде
и в цветах.
Х. Р. Х.)
Бродят души цветов под вечерним дождем.
О ростки желтоцвета по кровельным скатам,
вы опять отогрели заброшенный дом
нездоровым и стойким своим ароматом!
Он как голос, который заплакать
готов,
или сказка лесная, с лачугой
в низине,
где невеселы краски, и много цветов,
и большие глаза нелюдимы и сини...
Привкус горя навек с этим
запахом слит
и возник в незапамятно-давние годы...
Крыша пахнет цветами, а сердце болит,
словно эти цветы - его
желтые всходы.
Перевод А. Гелескула
141
50. ПОЭТУ
для ненаписанной
книги
Да сотворим имена.
Нам недолгая жизнь дана.
Жизнь вещей - и та коротка.
Остаются навеки одни имена:
не любовь - о любви строка,
не цветок - названье цветка.
У любви и цветка
жизнь - бессмертье, когда им даны имена.
Да сотворим имена.
Перевод В. Андреева
143
Истории
(1909 - 1912)
Воскресные
дни
(1911
- 1912)
Сердце в
руке
(1911
- 1912)
Затишье
(1911 - 1912)
Задумчивое
лицо
(1911
- 1912)
51
(Осень)
Русло, ширясь, пустеет от отлива к отливу.
Все мрачней и невзрачней топкий берег низовья.
Под мостом вороненым беглый луч торопливо
разрывает завесу, набухшую кровью.
Кромка моря! Как будто алмазная льдииа
в глубь заката дрейфует... Пакетбот запоздалый
бросил якорь в лимане и застыл лебедино
в полированном небе холоднее металла.
Стали запахом дали. В обмелевшей низине -
тростниковые крылья. И, как тусклую ризу,
солнце ткет - умирая, словно лист на осине, -
световые прожилки по кровавому бризу.
Перевод А. Гелескула
- 147 -
52
0 эта девушка в раме!
С какой на меня тоскою
глядит она вечерами,
заслушавшись их покоя!..
...Сияя такой родною
звездою пути земного!
...Судьбою, забытой мною,
из мира сойдя иного!
Меняется все, что было,
И жалкая скоротечность,
что мучила и манила,
рассеивается... Вечность,
девический образ милый!
Перевод
Б. Дубина
149
53. ПИРЕНЕИ
(Воскресная ностальгия)
Подъезжаешь к Испании. Стелются тени.
Солнце замерло, стоя с вершинами вровень.
Мир открыт. Очертанья французских селений -
как бледнеющий фон в пятнах шиферных кровель.
Звон сальентских курантов плывет над округой.
Воскресенье. По рощицам ветер резвится.
Все прозрачнее небо. Дыхание юга
все хмельней. Все отчетливей волны пшеницы.
Доцветающий лог безмятежен и ласков,
и коровы мычат, разбредаясь низиной.
В самом сердце звучит перекличка подпасков...
Снова родина гибель отводит от сына.
Тишь, безлюдье, блаженство. Омытые долы
в колокольцах, как небо в затепленных звездах.
Тишь, блаженство, безлюдье. Лишь нотой веселой
бубенцам и ручью откликается воздух.
Перевод Б. Дубина
151
С. 151. Сальент - город в Каталонии,
расположен непо-
далеку от Барселоны (юго-восток Испании).
54. ДЕРЕВЕНСКИЙ ПРАЗДНИК
(Мраморный
дворик старинного дворца)
Луч в радужной аркаде
запутался, играя,
и отсвет зелен, розов,
янтарен, фиолетов;
бежит вода из чаши и ниспадает с края
висячими садами несчетных самоцветов.
Осыпал клест округу руладою чеканной,
простившись со своею серебряною клеткой.
Пронизанная солнцем, дрожит струя фонтана,
мерцая то багряной, то золотой расцветкой.
...Долина задремала. Одиннадцать. Ни тени.
Бьет колокол, и небо изранено стрижами.
И под волшебной синью толпятся сновиденья,
на немудреный праздник сходясь в безлюдном храме.
Перевод Б. Дубина
153
55. СЕЛЬСКИЙ КАРНАВАЛ
Неделя солнца и воды!
Веселье солнца и воды!
Моей любви, моей беды! -
...Похмелье солнца и воды!
Над карнавальной суетой
бьет в окна ливень золотой!
- А сердце бродит сиротой! -
И вечер серый и пустой...
- В ее зрачках вечерний свет,
как будто верности обет.
(Вечерний свет, неверный свет!)
Не узнаешь? - И да и нет...
Неделя солнца и воды!
Веселье солнца и воды!
Моей любви, моей беды! -
...Похмелье солнца и воды!
Перевод А. Гелескула
155
56. ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
(Девушка)
Все было к исходу дня
лимонным и синим, мама.
Все было к исходу дня,
как на сердце у меня.
А сердце его глухое
молчало, меня казня!
...Все было к исходу дня
лимонным и синим, мама.
Перевод А. Гелескула
157
57
Уходит память,
тонкими ступнями
волнуя на ходу сухие листья.
Там, позади, покинутые стены,
а впереди все мертвенней и мглистей
теснятся по обочинам деревья
и сотни глаз выплакивает ливень -
как будто слепнет замершее время.
Я позади, но дом необитаем,
меня там нет, и вспоминать не надо...
Что ж, распростимся с тою, что уходит,
не бросив даже взгляда!
Перевод А. Гелескула
159
58. ЛЮБОВЬ
Не будь же слеп!
Не поцелуй руки,
целуя хлеб!
Перевод А. Гелескула
161
59
Воскресный январский вечер,
когда ни души нет в доме!
...Зелено-желтое солнце
на окнах, и на фронтоне,
и в комнате,
и на розах...
И капают капли света
в пронизанный грустью воздух...
Протяжное время сгустком
застыло
в раскрытом томе...
На цыпочках тихо бродит
Душа в опустелом доме,
упавшую крошку хлеба
разглядывая на ладони.
Перевод С. Гончаренко
163
60. ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
По закатному золоту неба журавли улетают... Куда?
И уносит река золотая золоченые листья... Куда?
Ухожу по жнивью золотому, ухожу и не знаю - куда?
Золотистая осень, куда же?.. Куда, золотая вода?
Перевод С. Гончаренко
165
61. В ТОСКЕ
Море за садом?
Сад за кормой?
Слушая песню, идти с нею рядом?
Слушать, как песня прошла стороной?
Перевод А. Гелескула
167
62. ГОРЬКО-СЛАДКАЯ
ПЕСНЯ
Вспыхнуло солнце, родная моя,
и лучи вместо ливня пролились на сад.
Вспыхнуло солнце, родная моя,
и глаза мои свет, а не слезы струят.
Перевод С. Гончаренко
169
63. ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Пели. Все время пели.
Где они пели - птицы, которые пели?
В дождевой канители заледенелы
голые ветки. Но - пели! Пели
птицы. В каком краю они пели -
птицы, которые пели?
В клетке - ни канарейки, ни свиристели.
Птицеловы не проходили. И опустели
рощи. Где ж они пели на самом деле?
Не знаю, где они пели,
птицы... Но пели - пели! -
птицы, которые пели.
Перевод Н. Горской
171
64
Художник, ты изобразил
меня так живо, так правдиво,
что верится мне: это - я;
теперь меня изобрази, во
всем не схожего со мной,
чтоб верилось: изображенье - лживо.
Перевод В. Андреева
173
Чистота
(1912)
Золотое безмолвие
(1911 - 1913)
Идиллии
(1912 - 1913)
Памятник любви
(1913 - 1916)
65
(Апрель)
Рамону де Бастерре
Сад поливают. Свеже пахнет ранней
фиалкою. На лавре орошенном
ликует воробей.
Как хорошо нам,
поэтам, в ожиданье
апреля, словно бога молодого!
Душа яснеет вместе с небесами!
И сердце, как гнездо, уже готово
под кротким зтим светом
ожить новорожденными птенцами, -
овеянное розою медовой
и ландышевым цветом.
Зеленый лавр мой, сердце молодое,
заря души:
- Так здравствуй, час грядущий!
...Не умолкает выводок, поющий
из потаенной кущи,
омытой вешней голубой водою!
Перевод Б. Дубина
177
С. 177. Бастерра
Рамон де (1888 - 1930) - испанский по-
эт(по национальности баск).
66
(Деревня)
Свежеет ночь, светлея.
Луной, уже косою,
белен забор.
Соцветия шалфея
под крупною росом
закрылись и почти не шевелятся,
но все душистее.
Зеленой дрожью
сквозит звезда из гущины акаций,
катясь во тьму слезинкою глухою...
Вращается земля...
И в час погожий,
в забытый час привета и покоя,
сама неприхотливость
прекрасна навсегда: и эти кони,
что мягким ржаньем на далеком склоне
зовут друг друга;
и сонный бриз; и нищая излука;
и трель сверчка... Петух звонкоголосый
179
ударил зорю, пробуждая розы
и высекая первый блик рассветный
в долинах неба...
Вифлеем нисходит
в любой закут невзрачный...
Цвета почти бесцветны
и как стекло прозрачны...
Перевод Б. Дубина
181
С. 181. Вифлеем - в оригинале слово
belen, означающее
"изображение рождения Христа".
67
(Деревня)
Блеял ягненок, малыш-непоседа,
осел, вдохновенно и страстно,
рассказывал что-то соседу.
И пес громогласно
со звездами вел беседу.
Я пробудился. И вышел. И слепо
пошел по небесному следу,
по волнам цветочного полотна,
по росному слепку
облачного руна.
В мареве теплом неясном
опушка ближнего леса;
горизонт, золотой и атласный,
полон лунного блеска,
как сказочная страна.
В груди какие-то всплески,
словно плещет струя вина.
Дверцу в сказку я приоткрыл с опаской -
и Младенца в яслях осветила луна.
Перевод Н. Горской
183
68. БЛАГОВЕСТ
Глубокий час, сиреневый и синий,
в янтарных теплых звездах!
Плеща колоколами,
как темными крылами,
гудит вечерний воздух. -
Прозрачно растекается в низине
каленый ветер горный,
клоками рдеет облачное пламя,
и небеса просторны.
Ангел детства,
такой же светозарный, тихо реет.
- Плеща колоколами,
как темными крылами,
округа вечереет. -
Последних роз вершится чародейство,
и смутной головою
клонюсь я к саду, к теплым самоцветам,
зелено-голубым за полумглою.
И сердце не печалью,
но золотом и светом
исходит...
Лишь теперь я различаю
грядущий день твой, светлое
былое!
Перевод А. Гелескула
185
69
Лишь ветер, затихая,
шумит перед закатом
в моей пустой руине.
Вокруг земля сухая
об урожае снятом
печалится доныне.
А ветер так знакомо
другому откликается... какому?
И дышит в этой свежести иная...
Не эту ли прозрачность окоема
я смутно вспоминаю?
И свежесть, как душа зеленой птицы,
к долинам вечных песен отлетая,
в моих глазах пустынных золотится
и, вечности прозрачная частица,
пронизывает сердце, золотая.
Перевод А. Гелескула
70
(Осень)
Деревья - ярче костра
в осенние вечера...
На прибранном этом поле,
в этом сквозном раздолье,
где нет ни души, они
так бесконечно одни!
Смешны им наши вопросы!
Нас видят эти колоссы
насквозь - прожигает нас
золото вечных глаз.
Душам нашим в укор
солнечный их убор!
Перевод П. Грушко
189
71. ПОСЛЕДНИЙ ЛУЧ
Луч под вечерней кроной, ты покинут?
Твой день ушел, луч под
вечерней кроной!
Взгляни, малыш - ты слишком заигрался
с ее листвой зеленой!
Твой день ушел. Что станется с тобою?
...Останься же на этом
листке бесцветном и мои потемки
позолоти навек последним светом.
Перевод А. Гелескула
191
72
Пришел, как жизнь, короткий,
прощальный, тихий вечер.
Конец всему родному...
А я хочу быть вечным!
Листву в саду кровавя
и душу мне увеча,
пылает медь заката...
А я хочу быть вечным!
Как этот мир прекрасен!
Не задувайте свечи...
Будь вечным этот вечер,
и я да буду вечен!
Перевод С. Гончаренко
193
73
Подай мне, надежда, руку,
пойдем за незримый гребень,
туда, где сияют звезды
в душе у меня, как в небе.
Закрой мне другой рукою
глаза и потусторонней
тропинкой веди, слепого.
от снега твоей ладони.
Зато мы такие дали
увидим при свете грусти:
под полной луною сердца
любви голубое устье.
Меня схорони во мне же
от жара мирской пустыни
и путь протори в глубины,
где недра, как небо, сини.
Перевод
С. Гончаренко
195
74
Безудержной волной
была ты и ушла из-под ладоней!
На чьей груди замедлится твой бег
и где замрет он заводью зеркальной -
и ты уйдешь, затихшая, в себя,
в глубь жаркого и сказочного моря?
0 свежий ключ, который вечно бьет
в тебе и без конца в тебя уходит,
затягивая все, чем истомился,
в оцепенелый свой водоворот!
Перевод А. Гелескула
197
75
0, как же ты глядела !
Казалось,
моя жестокость откромсала веки.
И я рванулся, -
из последней дали!
как тонущий, к живой твоей душе,
на вечный свет - к радушью маяка
на берегу спасительного тела !
Перевод А. Гелескула
199
76
(Оберон - один)
Ты мне принадлежала,
как отраженье дерева реке,
и я, не разлучаясь, убегал,
и ты, не разлучаясь, оставалась...
Но стоило подуть однажды ветру
и небу потемнеть, как ты исчезла.
Перевод А. Гелескула
201
С. 201. Это и следующее
стихотворение - из цикла "Па-
мятник любви" (Monumento de amor; 1916).
Цикл создан под
впечатлением от комедии Шекспира
(1564 - 1616) "Сон в
летнюю ночь".
Оберон и Титания - персонажи этой
комедии, царь и
царица фей и эльфов.
77
(Оберон к Титании)
На море штиль, серебристая ночь
хочет помочь мне развеять унынье.
Путь до тебя и закатов твоих
выстелен сплошь неподдельной синью.
Ах, если бы мне
доплыть до тебя на этой луне!
Перевод М. Самаева
203
Духовные
сонеты
(1914 - 1915)
Лето
(1915)
78. НИЧТО
Высокой мысли башню крепостную
в твоей глуши я выстрою на взгорье,
и сердце с высоты осветит море,
багряной пеной волны коронуя.
Я сам затеплю искру золотую,
в моих потемках сам зажгу я зори,
в себе самом, единственной опоре,
обретший мир... А будь это впустую?
Ничем, ничем! .. И сердце, остывая,
пойдет ко дну, и крепостные своды,
холодные, застынут нелюдимо...
Ты - это ты, весна! Душа живая,
ты воздух и огонь, земля и воды!
...а я лишь мысль и ничего помимо...
Перевод А. Гелескула
207
79. МИМОЛЕТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Как это было, как все было, Боже?
- Ты лживо, сердце. Разум, ты в смятенье.
Все было словно ветра дуновенье?
Или на легкий бег весны похоже?
Так зыбко было, словно в летней дрожи
пух одуванчика, одно мгновенье
живущего... И так исчезновенье
улыбки в смехе незаметно тоже...
Дыханье ветра, одуванчик, крылья
весны июньской, тонкая улыбка...
о память горькая, пчела слепая!
все перешло в ничто - и без усилья
малейшего... все так легко, так зыбко...
И знать - что ты была, какой - не зная!
Перевод В. Андреева
209
80. ОКТЯБРЬ
Я наземь лег - и, ярко догорая,
вечерняя заря передо мною
слилась в одно с осенней желтизною
в кастильском поле без конца и края.
За плугом борозда, еще сырая,
ложилась параллельно с бороздою,
и пахарь шел, рукой своей простою
в земное лоно зерна посылая.
И думал я: настало мое время -
я вырву сердце, звонкое, живое,
вручу земле, пока не отзвенело,
и поглядим, взойдет ли это семя,
чтоб по весне высокою листвою
нетленная любовь зазеленела.
Перевод А. Гелескула
211
81
И сердце в пустоте затрепетало
так залетает с улицы порою
воробышек, гонимый детворою,
в немую тьму покинутого зала.
Бездонный мир оконного кристалла
впотьмах морочит ложною игрою,
и птица с одержимостью героя
стремится прочь во что бы то ни стало.
Но темный свод отбрасывает с силой
за разом раз, пока мятеж убогий
не обескровит каменная балка.
И падает комок, уже бескрылый,
и кровью истекает на пороге,
еще дрожа порывисто и жалко.
Перевод А. Гелескула
213
82. ОКТЯБРЬ
Сквозь бирюзу речной зеркальной глади
луч золотит замшелые глубины;
по золоту последние жасмины
рассыпались и тонут в листопаде.
В зеленом небе, в тихой благодати,
за облаками в отсветах кармина
у края мира высится надмирно
нездешний сад; И дивно
на закате.
Какой покой! С поблекшего каштана
смеется дрозд. И облако сникает
бескрасочно, и поздняя пчела
сгорает искрой света...
И нежданно
в каком-то вздохе роза возникает,
тоскуя, что еще не умерла.
Перевод А. Гелескула
215
83. НАДЕЖДА
Надеяться! И ждать, пока прохлада
туманом наливается дождливым,
сменяет розу колос, и по жнивам
желтеют отголоски листопада,
и с летом соловьиная рулада
прощается печальным переливом,
и бабочка в полете торопливом
теплу недолговременному рада.
У деревенской лампы закоптелой
мою мечту качая в колыбели,
осенний ветер шепчет над золою...
Становится нездешним мое тело,
и старые надежды поседели,
а я все жду и жду... свое былое...
Перевод А. Гелескула
217
84
Судьба взяла мое сердце
и тебя вложила мне в грудь.
Ты меня не можешь отторгнуть,
я тебя не могу отторгнуть, -
друг без друга нам не вздохнуть!
Ты и я, я и ты - это мы с тобою,-
эти звенья не разомкнуть!
Море и небо, связанные судьбою,
небо и море суть.
Перевод Н. Горской
219
85. 17 ИЮЛЯ
Как мальчик, сытый по горло
учебой, что-то рисует -
без цели и без сюжета,
так и я бездумно тасую
птиц безголосых,
тучу безгрозовую, пустую
комнату без отголосков
и цветы без цвета...
...Сколько слов туманных,
произнесенных всуе!..
Тоскуют земля и небо,
и я
тоскую.
Перевод
Н. Горской
221
86
Надежду свою, подобно
блестящему украшенью,
из сердца, как из футляра,
я бережно вынимаю;
и с ней гуляю по саду,
и нянчу ее, как дочку,
и, как невесту, ласкаю,
...и вновь одну оставляю.
Перевод Н.
Ванханен
223
87
Мое сердце ушло вперед, -
так часы убыстряют ход,
размечтавшись о светлом часе...
Но ко мне не явилось счастье:
уломать его не дано
никому из нас - ведь оно
не отметка на циферблате!
Хмурой явью заволокло
это суетное число,
обреченное на распятье...
Отвожу, объятый тоской,
стрелку сердца на непокой!
Перевод П. Грушко
225
88
Летят золотые стрелы
с осеннего поля брани.
И в воздухе боль сочится,
как яд, растворенный в ране.
А свет, и цветы, и крылья
как беженцы на причале.
И сердце выходит в море.
И столько вокруг печали!
Все жалобно окликает,
все тянется за ответом -
и слышно: - Куда вы? .. Где вы? .. -
Ответ никому не ведом...
Перевод А. Гелескула
227
89. ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Лишь ты со мною, солнце, друг душевный!
Как пес, ты лижешь кромку одеяла,
и в золотой подшерсток зарываюсь
рукой усталой.
И все пережитое
отходит... дальше... дальше!
Я немею
и только улыбаюсь как ребенок,
почти утешен ласкою твоею.
Глаз не смыкаешь, солнце,
надежный сторож всех моих падений,
и, заходясь невнятицей и гневом,
бросаешься на тени,
пустые наваждения, безмолвно
грозящие в закатном запустенье.
Перевод Б. Дубина
229
Дневник поэта-молодожена
(1916)
Вечные мгновения
(1916 - 1917)
90
(Мадрид,
20 января)
Гвоздь потоньше, гвоздь потолще...
Что с того, какой войдет?
Как ни бейся, мое сердце,
а картина упадет.
Перевод А. Гелескула
233
С. 233. Это стихотворение
и следующие три - из книги
"Дневник поэта-молоджена" (Diario de un poeta reciencasado;
1917), созданной Хименесом во время
его первой поездки в
Америку. Поэт отплыл из города Кадис
в конце января 1916
года и вернулся в Испанию пять месяцев спустя
- в конце,
июня.
91
(20 февраля)
Тебя, как розу,
я растерзал, отыскивая душу,
и не нашел ее.
Но все вокруг,
весь окоем и все за окоемом -
и море, и земля
все налилось
живительным и смутным ароматом.
Перевод А. Гелескула
235
92. МОЛЧАНИЕ
Ни разу до этой минуты
так тяжко не падало слово
"молчи"
словно рот забивая
землею...
До этой минуты,
когда так напрасно я ждал,
что ты мне ответишь,
болтунья!
Перевод А. Гелескула
237
93. НУ, НАКОНЕЦ!
(20
июня, четыре утра)
Луна, еще не снятая с мели,
слепит
ночную половину моря,
темно-лилового, где, полные норд-вестом,
темно-лиловые разбухли паруса,
отсвечивая розою востока...
Посеребревший маленький маяк
выкрикивает трижды:
Земля! Земля! Земля!
Опять земли.
Последняя. И первая. Моя.
Земля!
Перевод М. Самаева
239
94
Камень вчерашнего дня
брось и усни. И опять
он возвратится к тебе
утренним солнцем сиять.
Перевод Н. Ванханен
241
95
Впервые она предстала
в одеждах белее снега, -
я, словно мальчишка, влюбился.
Менять принялась наряды:
один роскошней другого,
я стал ее ненавидеть.
Затем предстала царицей
в сверканье камней драгоценных,
я был вне себя от гнева.
...Но стала она раздеваться.
И я тогда улыбнулся.
Осталась она в тунике -
прекрасна и непорочна.
И вновь я в нее влюбился.
Но вот сняла и тунику,
она впервые - нагая...
0 страсть моей жизни, поэзия
нагая, моя - навеки!
Перевод В. Андреева
243
96
Сегодняшняя правда
была настолько ложью,
что так и не смогла осуществиться.
Перевод А. Гелескула
245
97
Я снова у моста любви,
соединяющего скалы,
свиданье вечно, тени алы
забудься, сердце, и плыви.
- Мне за подругу вода речная:
не изменяясь, не изменяя,
она проходит, и век не минет,
и покидает, и не покинет.
Перевод А. Гелескула
247
98
Твой сон - как мост в ночных просторах,
ты по нему бредешь в тиши.
Внизу - как сновиденье - шорох
не то воды, не то души.
Перевод П. Грушко
249
99
Я узнал его, след на тропинке,
по тому, как заныло сердце,
на которое лег он печатью.
И весь день я искал и плакал,
как покинутая собака.
Ты исчезла... И в дальнем бегстве
каждый шаг твой ложился на сердце,
словно было оно дорогой,
уводившей тебя навеки.
Перевод А. Гелескула
251
100
Не торопись, поскольку все дороги
тебя ведут единственно к себе.
Не торопись, иначе будет поздно,
иначе твое собственное "я",
ребенок, что ни миг - новорожденный
и вечный,
не догонит никогда!
Перевод А. Гелескула
253
101 Нищета
- Хотя бы отзвук птицы,
заглохший на лету!
Забытый запах розы
в заботливых глазах!
И синий отсвет неба,
погасший на слезах!
Перевод А. Гелескула
255
102
Явилась черная дума,
как будто бы птица ночи
в окно среди дня влетела.
Как выгнать ее - не знаю!
Сидит неподвижно, молча,
цветам и ручьям чуждая.
Перевод Н. Ванханен
257
103
Мимо иду - тополя
песню поют под ветром;
и каждый, и каждый, когда прохожу,
о любовь! - забвенье
и воскрешенье другого.
Один только тополь, один - о любовь!
ноющий!
Перевод В. Андреева
259
104. ПЕСЕНКА
Душу мне солнце заката
озолотило вчера.
Золото вынул я ночью,
глянул. Одна мишура!
Сердцу луна на рассвете
бросила горсть серебра.
Двери я запер наутро,
глянул. Одна мишура!
Перевод А. Гелескула
261
105.
МЕРТВЫЙ
Остановились чаши на весах:
одна в земле,
другая в небесах.
Перевод А. Гелескула
263
106
Я знаю, наверно,
я вечности древо
и кровью моею
накормлены звезды,
а птицы в листве -
мои сны и мечты.
И если паду я,
подрубленный смертью, -
обрушится небо.
Перевод
М. Самаева
265
107
Я не я.
Зто кто-то иной,
с кем иду и кого я не вижу
и порой почти различаю,
а порой совсем забываю.
Кто смолкает, когда суесловлю,
кто прощает, когда ненавижу,
кто ступает, когда отступаюсь,
и кто устоит, когда я упаду.
Перевод А. Гелескула
267
108
Я как бедный ребенок,
которого за руку водят
по ярмарке мира.
Глаза разбежались
и столько мне, грустные, дарят...
И горше всего, что уводят ни с чем!
Перевод А. Гелескула
269
109
0 да! С усилием густую крону
природы лбом раздвинуть пред собой.
И, дав своим раздумьям больше света,
навеки заключить их в круг иной,
расширенный! ..
Чтоб бесконечность эта,
оставшаяся вне, была такой,
как улица пустая в день воскресный:
безмолвной, неживой, неинтересной
и духу озаренному -
чужой.
Перевод Н. Ванханен
271
110
Давно уже созрело мое сердце,
и для него - что петь,
что умирать.
Как чистая страница
для дум и сновидений,
раскрыта книга жизни,
раскрыта книга смерти.
И в той, и в этой - вечность, мое сердце.
Одна и та же. Пой и умирай.
Перевод А. Гелескула
273
Камень
и небо
(1917
- 1918)
Поэзия
(1917
- 1923)
Красота
(1917
- 1923)
111. РАССВЕТ
(Пять часов)
Младенец заплакал...
Мирозданья вершины
на рассвете плача!
И крик петушиный.
Младенец заплакал...
Всего мирозданья
детские губы!
И холод ранний.
Перевод Н. Горской
277
112
На целый день
я отдаю мое сердце:
матери - розой,
морю - любовью,
славе - печалью...
Ночь на дворе,
а сердце мое, непослушный ребенок,
еще не вернулось.
- Спи, сынок, - шепчет мама.
Я улыбаюсь и уже засыпаю,
а его еще нет.
А утром:
- Сынок, полежал бы еще...
Каким криком радости ты, мое сердце, во мне
теснишься за миг до того, как уйти!
Перевод М. Самаева
279
113. СМЕРТЬ
Завороженно
- на воскресном солнце
глядели в пустоту калейдоскопа
твои большие черные глаза.
И вот они, печальные, закрылись...
И ты теперь - пустой калейдоскоп,
душа твоя полна цветных узоров,
и, глядя вглубь, ты с них уже не сводишь
зрачков, завороженных навсегда!
Перевод А. Гелескула
281
114. МОРЯ
Я чувствую, что в темной глубине
мой парусник на что-то натолкнулся
огромное...
И только. Ничего
не происходит! Волны... Тишина...
А если все уже произошло
и, безмятежных, нас переменило?
Перевод А. Гелескула
283
115. НОЧЬ
Крик середи моря!
Чье сердце, ставши волной, - о волны грусти!
в море кричало? Голос, откуда голос?
Какие крылья тебя занесли в пучину?
...Каждый вал тебя увлекает, и - вал рассекая грудью,
острей, чем плавник дельфина,
- ты снова исходишь
криком:
хрипом, хрипом, хрипом...
0, крыльев парус бессильный! На крыльях ласточки
хрупкой
все дальше, все глубже, глубже, глубже...
Крииик среди моооря!..
Разве поможет звездное эхо?
Крииииик среди моооооря!..
Перевод Н. Горской
285
116
Светозарная бабочка,
но красота исчезает, едва прикасаюсь
к розе.
Слепец, я бегу за ней...
Пытаюсь поймать...
И в моей руке остается
очертанье исчезновенья.
Перевод В. Андреева
287
117. НОКТЮРН
Моя слеза и звезда
друг с другом слились, и в мире
стало больше одной слезой,
стало больше одной звездой.
Я ослеп, и ослепло
от любви небо,
переполненное до края
жалобой звезд, блеском слез.
Перевод В. Михайлова
289
118. НАСТОЯЩЕЕ
Необъятное сердце
в ежедневном сиянии солнца
дерево, шелестящее пламенем листьев,
апельсин синевы небесной!
Да станет истина дня - великой!
Перевод В. Андреева
291
119
Был ее голос отзвуком ручья,
затерянного в отсветах заката,
или последним отсветом закатным
на той воде, которая ушла?
Перевод А. Гелескула
293
120.
ЛЮБОВЬ
Мое сердце
словно свинцовая туча,
сожженная пламенем заката;
сжавшееся, потемневшее от боли,
пронзенное - светом, пламенем, золотом!
Перевод В. Андреева
295
121. ВЕЧЕР
Блуждая средь равнин
в закатном золоте, мне говорит душа,
что с миром я - един!
Перевод В. Андреева
207
122. БЕССОННИЦА
Ночь проходит, как черный бык, -
глыба мрака и страха с траурной шкурой, -
оглашая округу ревом, подобным буре,
сражая измученных и усталых;
и приходит день - белокурый,
жаждущий ласки ребенок малый,
который за далью где-то,
в обители тайны,
где встречаются все концы и начала,
поиграл мимоходом
на лугах заповедных,
полных тени и света,
с уходящим быком.
Перевод Н. Горской
299
123. МОГЕРСКИЕ РАССВЕТЫ
Тополя-изваянья
серебрятся в тумане!
А неприкаянный ветер,
скользя над темным заливом,
колышет в размытой дали
землетрясеньем сонливым
розовую Уэльву!
В сиром жемчужном просторе
над Ла-Рабидой смутной,
где ночь покидает море,
в рассветной остуде хмурой,
за соснами над лагуной,
в рассветной остуде белой
сияющий образ лунный!
Перевод П. Грушко
301
С. 301. Могер - город в Андалусии
(юго-запад Испании),
в котором родился и провел детство Хименес.
Уэльва - портовый город в Андалусии.
Ла-Рабида - старинный монастырь,
находящийся непо-
далеку от Уэльвы.
124
Поэзия! россыпь росы,
рожденная на рассвете!
прохлада и чистота
последних на небосводе
звезд - над свежею правдой
утренних первых цветов!
Поэзия! зерна росы!
посеянное на земле небо!
Перевод
Г. Кружкова
303
125
ПОЙ, ГОЛОС МОЙ, ПОЙ!
Ведь если о чем-то
ты умолчал,
ты ничего не сказал!
Перевод Г. Кружкова
305
126. БЕССОННЫЙ
Глизам, что бессонны,
быть может, я сон верну
у морей отдаленных.
Вдали от морей соленых
я не сомкну
моих глаз бессонных.
Плачи и стоны
слились в волну
желаний неутоленных.
Печалью бездонной
наполнили глубину
бессонницы перезвоны.
Не навеет влюбленным
любви новизну
ветер неугомонный.
Ветер неугомонный!
Позволь отойти ко сну
у дальних морей соленых!
Перевод Н. Горской
307
127
К тебе я в сон закрался,
чтобы найти, притихшая вода,
твоих глубин невиданные клады.
И я почти нашел, почти нашел -
там, в отраженье звездном
небес, таких высоких и прозрачных, -
нашел... Но захлебнулся твоим сном!
Перевод А. Гелескула
309
128
Что с музыкой,
когда молчит струна,
с лучом,
когда не светится маяк?
Признайся, смерть, - и ты лишь тишина
и мрак?
Перевод А. Гелескула
311
129. ОДИНОКИЙ ДРУГ
Ты меня не догонишь, друг.
Как безумец, в слезах примчишься,
а меня - ни здесь, ни вокруг.
Ужасающие хребты
позади себя я воздвигну,
чтоб меня не настигнул ты!
Постараюсь я все пути
позади себя уничтожить,
ты меня, дружище, прости!..
Ты не сможешь остаться, друг...
Я, возможно, вернусь обратно,
а тебя - ни здесь, ни вокруг.
Перевод П. Грушко
313
130. ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
Я в реку войду,
пойду за водою следом
меж двух берегов зеленых.
Взгляну с берегов зеленых,
как все дальше бегу за водою следом,
как сливаюсь я на бегу
с красотой, остающейся на берегу!
Прощайте! Мне уходить не страшно,
оставляя себя в прекрасном!
Перевод Н. Горской
315
131. РОДИНА
Откуда - лепесток
прозрачный солнца?
Откуда
лоб мыслящий, томящееся сердце?
Откуда - хлынувший неудержимо
поток поющий?
Перевод Г. Кружкова
317
132
Укоренился прочно;
где же они,
твои корни?
В том дне, который наступит,
в завтрашних птицах и травах!
Перевод Г. Кружкова
319
133
Белое облако вдали,
ты мертвое крыло - но чье?
не долетевшее - - куда?
Перевод А. Гелескула
321
134. ЮГ
Бескрайняя, жгучая, злая
тоска по всему, что есть.
Перевод А. Гелескула
323
4
135. ЗЕЛЕНАЯ ПТАХА
Я - здесь.
Но осталось мое рыданье
у рыдающих горько морей
на побережье дальнем.
Я - здесь.
Но бесплодно это свиданье -
у моря осталась душа
рыдающей данью.
Я - здесь.
Но вам я другом не стану,
потому что плачет душа
на побережье дальнем.
Перевод Н. Горской
325
136. УТРО В САДУ
Спит ребенок в коляске...
Заливаются птицы.
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.
Сколько тянется утро
без конца и без края:
вечность или минуту?
0 мгновенном и вечном
и не подозревая,
спит ребенок в коляске.
Заливаются птицы...
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.
Перевод С. Гончаренко
327
137. ИДЕАЛЬНАЯ ЭПИТАФИЯ
Апрель! Одинокий и голый,
белый мой конь, мой скакун счастливый...
Взметнулся, подобно взрыву, и росы
пролил на розы; и камни ворочал
в руслах потоков и напророчил
потопы света и птичьи взлеты.
Твой пот, твое задыханье и пена
не по-земному прекрасны...
Скачи же, скачи, о мой конь атласный!
Апрель, апрель, ты вернулся -
белый скакун
растраченной страсти!
Взглядом тебя ласкаю, не отрываю
глаз от белой лунности лба,
где сверкает угольно-черный алмаз.
Апрель, апрель... Где же твой всадник светлый?
Погибла любовь, погибла, апрель!..
Перевод Н. Горской
329
138
Поймал ли тебя? Не знаю,
тебя ли поймал, пушинка,
или держу твою тень.
Перевод А. Гелескула
331
139.ИДЕАЛЬНОЕ МОРЕ
Свет маяка
словно вздох ребенка, который
почти что Бог - до нас едва долетает.
...Какие просторы!..
И мнится мне,
что зажжен маяк не для
морей зловещих,
а для вечности вещей.
Перевод Н. Горской
333
140. МУЗЫКА
Внезапно, как взрыв
пронзенной болью души,
страсти струя раздробила
тень - так настежь открыв .
балкон, женщина, в ливне слез,
в наготе, простирает до звезд
порыв умереть ради смерти самой,
безумие жизни преодолев...
И - все, не вернется вновь никогда, -
как женщина или вода, -
но останется в нас, взрываясь, дробясь
огнем или отблесками огней, -
до скончания дней.
Перевод Н. Горской
335
141. ПЕСНЯ
(Серебристый тополь)
В выси - птицы пение,
а внизу - ручья.
Ввысь и вниз - стремление,
о душа моя.
К звездам - птиц влечение,
а к цветку - ручья.
Ввысь и вниз - смятение,
о душа моя.
Перевод Б. Андреева
337
142. МИНЕРВА
Как черная ночь глухая
полнотою мысли моей набухает!
Все затихает
под сенью тени! -
Как проникает темень
в игольное ушко сокровеннейших откровений,
глядя застывшей зеленью звездного взгляда!..
Темень, сова извечных загадок...
Перевод Н. Горской
339
С. 339. Минерва
- в римской мифологии покровительни-
ца ремесел и искусств; отождествляется с
греческой богиней
мудрости Афиной; на ее
плече изображали сову - символ
мудрости.
143.
БЕССОННИЦА
Земля уснула. Я один сейчас
ее бессонный разум...
Когда б она могла,
с несметными богатствами своими,
повиноваться мне! Когда бы вдруг
ум чей-то новоявленный - мой ум -
стал управлять огромным этим телом!
0 яркий день,
в котором, воплотясь,
томления ночные могут стать
той силою, что движет миром!
Дай мне проснуться завтра на заре
владельцем правды, вечной и свободной!
Перевод Г. Кружкова
341
144. ПРИРОДА
Бесконечность моих
устремлений -
красота, созиданье, счастье,
любовь
сразу становятся мной.
И в бесконечность уходят без промедленья.
Перевод Н. Горской
343
145
Немая птаха,
пойманная смертью,
как смотришь на меня ты жалким оком
чуть розоватым, тусклым угольком
из-под совиных лап ее незримых,
как смотришь ты... да если бы я мог!
Перевод А. Гелескула
345
146. РОЗЫ
Ты мертва,
почему же печаль, как живая,
из очей твоих смотрит, по-прежнему черных?
Неужели на смерть обрекается радость?
И единственно вечное - наша печаль?
Перевод А. Гелескула
347
147. ПРИСТАНЬ
Мы спим, и наше тело -
это якорь,
душой заброшенный
в подводный сумрак жизни.
Перевод А. Гелескула
349
148. ТВОРЕНИЕ
Изо дня в день
как тяжек твой заступ, о свет!
рыть и себя зарывать
в белые недра бумаги...
И карабкаться до передышки
в послезакатном...
...От белизны бумажного жара,
угольным солнцем сжигаем,
преображенный, взлечу.
Перевод М. Самаева
351
Все времена года
(1923-1936)
149. ЦВЕТЫ В ГРОЗУ
Как птицы, цветы взлетают,
сбиваясь по-птичьи в стаи...
Цветы остаются...
(По-птичьи сбиваясь в стаи.)
Срываясь во мгле гремучей
под жернов тяжелой тучи,
цветы остаются...
(Под жернов тяжелой тучи.)
И, капая белой болью
и красной сочась любовью,
цветы остаются...
(Но капают белой кровью.)
Пусть молния блеском алым
их жалит, как алым жалом, -
цветы остаются...
(Их молния жалит жалом.)
Пусть гром орудийным залпом
изранит их нежный запах -
цвети остаются...
(Изранен их нежный запах.)
355
А птица грозы боится
.давно улетели птицы.
Цветы остаются...
(Давно улетели птицы.)
Как птицы, цветы взлетели,
по-птичьи рассыпав трели.
Цветы остаютс.я...
(По-птичьи рассыпав трели.)
Перевод
С. Гончаренко
357
150. ВЕРНУСЬ Я
Вернусь я на землю камнем
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю ветром
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю волною
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю пламенем
и вновь полюблю тебя женщиной.
Вернусь я на землю мужчиной
и вновь полюблю тебя женщиной.
Перевод М. Самаева
359
151. СЧАСТЬЕ
Рдеющий мак глядится
в зелень и синеву.
С тучкой, кубышкой света,
по небесам плыву.
Тополь весело смотрит
в зелень и синеву.
Дрозд в ликованье свое
вобрал весь свет и листву.
Новая смотрит душа
в зелень и синеву.
Перевод М.
Самаева
361
152. ПРИШЕДШАЯ ЗВЕЗДА
В апельсине звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?!
Приманите ее алмазом,
накройте сетью атласной!
На черепице звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?
0, как дохнула маем
вечного света мальва!
Сквозь ресницы звезда мерцает.
Кто эту звезду достанет?
Из травы, из тумана манит...
Осторожно - не то обманет!
Над любовью звезда мерцает!
Кто эту звезду достанет?..
Перевод Н. Горской
З63
153. ВЕТЕР ЛЮБВИ
По верхней ветке иду вершиной
к тебе единой.
Поверх деревьев я в вышине,
но верхней ветке иди ко мне,
по самой верхней, зеленой ветке,
где все невечно и все навеки.
Поверх деревьев дорогу мечу
тебе навстречу.
Поверх деревьев, минуя сад,
находят счастье лишь наугад,
на верхней ветке, на самой верхней,
где чем надежнее, тем неверней.
Поверх деревьев, поверив чуду,
тебя добуду.
Меняет ветер в листве тона
так и с любовью, когда трудна.
Любовь и листья в ответ порывам
перемежают прилив с отливом.
Поверх деревьев тебя оплачу,
когда утрачу.
Перевод А. Гелескула
365
154. УТРАТА
Бесконечна ночь утраты,
и темна стезя.
Умирающий уходит -
и вернуть нельзя.
Он все дальше от надежды
на пути своем.
Но несбыточней надежда
умереть вдвоем.
И не легче пригвожденным
и одному кресту.
Все равно уходит каждый
на свою звезду.
Перевод А. Гелескула
367
155. МОЯ БЕДНАЯ ТОСКА
То, что стелется, - туман,
а не река.
И волна его растает,
как тоска.
То, что реет, - это дым,
а не крыло.
Он редеет - и становится
светло.
То, что мучит, - не душа,
а только сон.
И все темное развеется,
как он.
Перевод А. Гелескула
369
156. ТИХАЯ ДОЛИНА
Над темной правдой
могильного сна,
как серая роза,
растет тишина.
Для крови - обитель,
для веры - исход;
вошла она светом
в молчание вод.
И вечно живое
притихло в волне
с людским одиночеством
наедине.
Перевод А. Гелескула
371
157. ЭТО МОЯ ДУША
Это не ты среди камыша
журчишь, вода золотая
речная, - это моя душа.
Это не птица, спеша
к радуге зеленокрылой, крылья
раскрыла, - это моя душа.
Это не ты, сладко дыша,
стала под ветром розовоцветной,
ветка, - это моя душа.
Это не ты течешь из ковша
заката, песенный ливень
неодолимый, - это моя душа.
Перевод Н. Горской
373
158. СИНЕЕ
БЕГСТВО
Стелется небо в синем беге,
сходит на землю наяву.
Жизнь, окунись и кань навеки
в эту земную синеву!
Над погруженным небосклоном
так и стоять бы, как стою.
Высь на земле, лазурь в зеленом!
Только движенье - и в раю!
Душа и тело за причалом
и жизнь - как отсвет синих вод.
Это конец, а было началом.
Синее русло! Синий исход!
Перевод А. Гелескула
375
159. ПОЛНОТА
Коснуться плеча,
коснуться волны,
коснуться луча,
коснуться стены.
Поверхность души
под ласкою рук.
Касание струн
и вечность вокруг.
Перевод А. Гелескула
377
160. МОЛНИЯ
Вижу я в черных грозах
твою золотую россыпь.
Из какого металла
небо тебя ковало?
Ты пролилась из розы,
эссенция тучи грозной?
Ты со звезды упала,
дрожь красоты небывалой?
Молния - блеск мгновенный
женственности нетленной...
Девятым магнитным
валом
тридевять ты просверкала!
И, в дрожь меня бросив,
застыла холодной бронзой...
Перевод Н. Горской
379
На другом
берегу
(1936 - 1942)
Полуденный
холм
(1942 - 1950)
Реки, что
уходят
(1951 - 1953)
161. РЕКВИЕМ
Когда - в ночи - века являют
всей красоты своей сиянье,
земли глубинное единство
объемлет своды мирозданья.
И наша жизнь постичь разгадку
существования стремится:
мы все - равны, мы все - царями
земли. Она одна - царица.
Ее бескрайний слышим голос,
огромный лоб ее над нами,
и собраны мы воедино
ее могучими руками.
И плоть людская - твердь земная,
и кровь людская - океан,
всех нас ее огонь сжигает,
всем нам единый воздух дан.
Она - навеки - вместе с
нами,
и мы - навеки - вместе
с ней;
за кратость жизни позволяет
узнать о вечности своей.
383
И нас высоким озареньем
земная одаряет твердь.
И нам надеждой: остаемся
в ней, что не знает слова "смерть".
Перевод В. Андреева
385
С. 383. Стихотворением
"Реквием" (Requiem) в "Третьей
пэтической антологии" открывается раздел
"На другом бе-
регу" (En el otro costado), созданный поэтом в
эмиграции.
162. ВНЕЗАПНАЯ СТРАНА
Что за яркий обман -
золотом и темнотою!
(В этой плоскости света
можно ли существовать?)
Что за игры азартные
у солнца со скалою!
(В той излучине мглы -
умирать? )
Перевод Г. Кружкова
387
163. Я ЗНАЮ, ОТКУДА ПТИЦЫ...
Все вечера
и с вечера до утра
пели птицы о птичьих красках.
(Не о раскраске
утренних крыльев ясных
в брызгах солнечного серебра.
Не о раскраске
вечерних грудок атласных
в искрах солнечного костра.
Не о раскраске
полдневных клювов алмазных,
которые вместе с цветами гаснут,
лишь придет ночная пора,
и - как мишура
не зажигаются до утра.)
Воспевали иные краски -
рай первозданный,
который люди ищут напрасно,
тот рай,
что знают прекрасно
птицы, цветы и ветра.
Птицы, цветы и ветра
благоухающие соцветья,
радужные веера...
Иные краски -
краски немеркнущей сказки,
сновидений цветная игра.
Все вечера
и с вечера до утра
пели птицы о птичьих красках.
Иные краски -
ночные тайны птичьего царства,
цветные тайны радужного пера.
Неземные краски -
наяву я увидел чудо
никому не известные колера.
Я знаю, откуда
птицы приносят сказку
и о чем поют до утра.
Я знаю, из этой сказки
мои певучие краски
мне принесут ветра.
Перевод Н. Горской
391
164. МОРЕПЛАВАТЕЛЬ
И снова - море, лишь море
со мною.
(Там не звезда ли
блестит серебром неверным
из дымно-лиловой дали?)
А мне темнота сродни
(души не прельстить звездою),
лицом к необъятной мгле
придвинут я вечной мглою.
Там, в волнах, - воля моя,
в пустыне морской - надежда,
таинственно населены
темнеющие побережья.
Я - больше моря, но ум
ничтожество мне пророчит,
и в мире я одинок
темнейшим из одиночеств.
Лишь мгла, единая мгла
довлеет хляби и тверди,
земля одна и вода одна
для жизни. Или для смерти.
Перевод Г. Кружкова
393
165. НЕИЗМЕННО ТОЛЬКО ОДНО
Сосне посылает пальма
трепетный свет,
и трепетно пальме сосна
шлет свой ответ.
Смугло-зеленая ночь
была голубой и зеленой;
"надейся", - мне говорит
лик луны просветленный.
Но вера - всегда одна,
неизменно только одно:
в нашей душе живет
то, что свыше дано.
Перевод В. Андреева
395
С. 395. Возможно, стихотворение "Неизменно
только од-
но" (Рего lо solo) создано под впечатлением от
стихотворения
Генриха Гейне (1797 - 1856), широко известного
у нас в
переводе М. Ю. Лермонтова - "На севере диком стоит
оди-
нокоИ". Лермонтов несколько изменил смысл стихотворения
Гейне. Если верно, что стихотворение Хименеса связано
с
произведением Гейне, то переводчик испанского поэта
пошел
"по пути Лермонтова": дело в том, что и по-немецки,
и
по-испански слова "сосна" и "Пальма" - мужского
и жен-
ского рода, по-русски они - женского рода. Надо
сказать,
что Хименес высоко ценил творчество немецкого поэта
книгу ("Далекие сады" (Jardines lejanos; 1904)
он посвятил
"бессмертной памяти Генрихe Гейне".
166. ЭТА СОБАКА
Голубизна голубых глубин -
в запредельность душа стремится!
Бог лазурный подголубил
все земное своей десницей.
Вышина, сошедшая с вышины,
в ладони мои струится;
собака по улицам тишины
проходит Богом лазурнолицым.
Однако не сон ли приснился мне?
И эта собака, быть может, снится...
Или я видел ее в вышине,
с Богом лазурным желая слиться? ..
Перевод Н. Горской
397
167. С РАДУГОЙ
Манит меня игра
на арфе в недвижных тучах,
музыка золота и серебра
над вечным сияньем жгучим.
В скрещенье этих лучей двойных
я бы думы свои озвучил:
высокую облачность дней моих
с радугой на небесной круче;
тебя, негаснущий окоем, -
виденье ночей летучих,
твое отраженье в сердце моем,
мое устремленье к тучам.
Перевод Н. Горской
399
168. ДАЛЬШЕ, ЧЕМ Я
Последние вспышки заката,
за собой вы что увели?
все мое, что исчезло в небе,
все мое, что взяла земля,
все мои затонувшие корабли?..
Что за далью, в этой дали
дальше моря и неба,
дальше предельных пределов земли?
Дальше веков, что во мрак ушли,
дальше грядущих эпох,
дальше смертей и рождений,
распыленных в звездной пыли?
Дальше меня и моих озарений,
дальше снов, что быльем поросли,
дальше предбытия и небытия
моего - дальше моей неземли?
Дальше, чем я и мое ничто,
дальше, чем я в ничто - на мели
всех никуда, никогда и нигде,
дальше дали самой... и - дальше - вдали?
Перевод Н. Горской
401
169. СОСНЫ ВЕЧНОСТИ
На запоздалом рассвете
скоро и я в синеву,
за корабельную рощу,
к вечной сосне уплыву.
Нет, не под парусом белым.
Вынесет тело волной,
той молчаливой, что сменит
мертвую зыбь тишиной.
Там, где свидания вечны,
с солнцем сойдется звезда
и не пришедшего встретит
тот, от кого ни следа.
Будет нас пятеро равных
в сетке теней на свету.
Равенства голая сущность
все подведет под черту.
Из бесконечного вычесть
так же нельзя, как причесть.
Раз несущественна разность,
все остается как есть.
403
И чтоб душа не смолкала
в их отголоске морском,
вечные сосны сомкнутся
над первозданным песком.
Перевод А. Гелескула
405
170. ИЗВЕЧНЫЙ КАРМИН
Этот кармин не иссякнет,
кармин вечерних долин,
карминовая кантата
из глубины глубин.
В лиловой ночи необъятной
горит заката кармин;
рядом с рассветом красным
горит заката кармин;
рядом с лазурным полднем
горит заката кармин.
Заката карминные волны,
стойкой сосны рубин -
беспредельное умиранье
пламени средь руин.
В сердце, тоской объятом,
горит заката кармин;
в сердце карминно-красном
горит заката кармин;
в сердце бесстрастном
горит заката кармин.
407
Никогда не погаснет
небесный костер-исполин,
вечности яркая ясность
за пределом земных долин.
Перевод Н. Горский
409
171. ЛУЧШАЯ
НОЧЬ
Я успокаивал долго
и убаюкал как мог,
а соловей за стеною
даже к утру не замолк.
И над постелью звенели,
тая, как вешние льды,
самые синие звезды,
все переливы воды.
"Слышишь?" - я спрашивал. "Слышу,
голос, как дальний отлет,
сник и приблизился снова:
Как хорошо он поет!"
Можно ли было иначе
слышать разбуженный сад,
если душа отлетала,
силясь вернуться назад,
если с последним усильем
стало светлей и больней
видеть последнюю правду
и потерять себя в ней?
411
Можно ли было иначе
там, на исходе своем,
слышать уже ниоткуда
слитно со всем бытием?
перевод А. Гелескула
172. ДЕРЕВЬЯ-ЛЮДИ
С волнами мглы
пройдя сквозь густой шиповник
(были цветы нежны и круглы),
я прокрался под вечер
туда, где застыли стволы.
Одиночество было извечным,
был бесконечным немой простор.
Я деревом стал меж деревьев
и услышал их разговор.
Улетела последняя птица
из моего тайника,
только я остался в укрытье,
где клубились темные облака.
Я собой не хотел становиться -
я боялся вызвать их гнев,
как дерево чуждой породы
средь народа вольных дерев.
И они позабыли мой облик -
облик блуждающего ствола,
и, безликий, я долго слушал,
как беседа деревьев текла.
415
Я первой звезды дождался
и вышел на берег реки,
где играли лунные блики,
невесомые, как светляки.
Когда я к реке спускался,
деревья смотрели издалека.
Они обо мне догадались,
и меня забрала тоска.
Они обо мне говорили
сквозь опаловый зыбкий туман
я слышал их добрый шепот...
Как же им объяснить обман?
Как сказать, что я только путник,
что им совсем не родня?
И не смог я предать деревья,
что поверили вдруг в меня.
Знает полночная тишина,
как я с ними беседовал допоздна.
Перевод Н. Горской
417
173. САМЫЙ ПОДЛИННЫЙ
Как голос самой судьбы,
зовут петухи тоскливо,
и, сон раздвигая, люди
встают, как на край обрыва,
Когда обожгло зарею
разломы в сосновой кроне,
глаза он один не поднял,
далекий и посторонний.
Стихали слова вошедших,
и кротко сопели звери,
по-женски дохнуло дымом,
и даль распахнули двери.
И колос, вода и птица
яснели как на ладони,
но он не взглянул ни разу,
далекий и посторонний.
(Где видел теперь он воду
и птичий полет над нею,
откуда глядел он - навзничь,
как желтый сноп, цепенея?)
Но так и не подняв веки,
но так и не подав вести,
далекий и посторонний,
теперь на своем он месте.
(Он там начеку, простертый,
стоит, как река на шлюзе,
и жажда водою стала,
правдивейшей из иллюзий.)
Глаза он один не поднял
и, счеты сведя с судьбою,
навеки в себе остался
и стал наконец собою.
Перевод А. Гелескула
421
174. ВОПРОСЫ К ЖИВУЩЕМУ
Первый
С корнем внутренним рожден ты,
проходящий по каменьям?
Со своею почвой сплавлен
так же ты, как я с моею?
Странствующий вместе с ветром,
у тебя наружный корень?
Сон к тебе слетает, точно
к средоточью и опоре?
Второй
И тебе громады-тучи
груз свой на плечи кладут?
Солнце гасит головешки
также и в твоем саду?
Ни во что ты тоже ставишь
всю нездешнюю тщету?
Третий
(соснам-людям)
Вы и здесь и там? Об этом
нам вы, людям, говорите?
423
Бесконечность ваши корни
одинаково магнитит?
Ваш доносится ветрами
этот тихий шум подзвездный?
Бор - единственный? И всякий -
тот и этот - только сосны?
Четвертый
От свинца глухих небес
ты скрываешься в дому?
Ждешь дня завтрашнего, чтобы
отослать его во тьму?
Родины своей не знать
даже в вечности ему?
Пятый
Краешек какого рая
перья облачков в кармине?
С упованием каким
ждешь конца, следя за ними?
Соскользнет ступня - в каком
море взгляд твой захлебнется?
Распадение дыханья
с верой! Гаснущие солнца!
Перевод М. Самаева
425
175. ПОСЛЕДНИЙ РЕБЕНОК
Какая музыка в закате,
как полнозвучна и легка -
от необъятности покоя
она уходит в облака !
Я ухожу легко и твердо,
легко и твердо, вместе с ней,
как по волнам песка ступаю
во сне - в своем ребячьем сне.
Селенье белое, в пожаре
заката, ждет вдали меня,
селение, где все застыло
в последнем отблеске огня,
где крик над площадью распластан,
пронзительный застывший крик,
последний крик, который в туче,
в закатном пламени возник.
И в центре, в самом сердце крика, -
все, что ребенок увидал,
все, что хотел бы он увидеть,
все, что не видел никогда.
427
Все человечество - ребенок,
и я: ребенок ли, старик, -
я все ребенок, о найденыш,
потерянный мной - в тот же миг.
Перевод В. Андреева
429
176. БЕЗМОЛВНОЕ МИРОЗДАНИЕ,
ТЫ,
ЧТО МЕНЯ ОКРУЖАЕШЬ
Море было огромнее неба.
Но огромней ли моря небо сейчас?
Море вышло навстречу - всей ширью,
и сужается - сзади нас.
То, что нас уносит, - не море?
Нас к лазури оно вознесет!
(То есть - к нам?) В моем сердце трепещущем
мироздания сердце живет.
(И становится море - черным,
одиночеством волн полно;
снова море - от края до края,
всюду море - и только оно.)
Высь, ты нас в небеса поднимаешь,
низвергаешь в пучину опять, -
бесконечное это круженье
суждено ли кому осознать?
Мирозданье, меня окружившее,
закружившее шар земной, -
что ты нам подаешь на ладони,
что ты просишь своей немотой?
431
Необъятность, глухая, слепая,
в моем сердце всегда трепещи
и в круженье своем непрерывном
цельность жизни и цель отыщи!
Перевод В. Андреева
433
177
ИЗнаю, стала
ты светом,
но не ведаю,
где ты,
и не знаю,
где свет.
Перевод А. Гелескула
435
178.
ЦВЕТА; ИДЕИ
Цвета, в которые свет одевает тело,
бодрят, будоражат, уводят от небытия;
идеи, в которые тень одевает душу,
гнетут, будоражат, мне не дают житья.
Зачем нам эти цвета, зачем нам идеи эти,
перемешавшие тень и свет?
Они существуют?
Или их нет? ..
Их судьба, быть может, - светотени небытия?
Небытие меж светом и тенью - это судьба
моя?
Перевод Н. Горской
437
179. ТЫ ОДНА...
Нет, не Венера, ты
одна, навсегда:
моя звезда вечерняя,
моя утренняя звезда.
Перевод В. Андреева
439
180. ГОВОРИТ МНЕ РЕКА ГВАДИАНА
Вспомни
мои зеркала,
где
отражалось тогда
все,
что река унесла...
Не постарела
вода.
Перевод А. Гелескула
441
С. 441. Гвидиана - одна из крупнейших
рек Пиренейско -
го полуострова, впадает в Атлантический океан в
Андалусии.
181. ЭТА БЕЗБРЕЖНАЯ
АТЛАНТИКА
Бездна одиночества одна.
И один идешь к ней издалека
одиноко, как одна волна
в одиноком море одинока.
Перевод А.
Гелескула
443
182. ЦВЕТ ТВОЕЙ ДУШИ
Тебя целую, - солнца яркий свет
сливается с листвой, что им прогрета,
в поток единый; половодье света
моя любовь, в которой смерти нет.
Но ни зеленый цвет, ни белый свет
не донесут мне от тебя привета;
прощаясь, миру оставляет лето
цвет солнца - темно-золотой: твой цвет.
Он - цвет твоей души; в твоих глазах
огонь струится, золотом мерцая;
день светозарный гаснет, в небесах
цвет золота на красный цвет меняя;
ты угасаешь; Но в твоих глазах -
мой мир и вера: жизнь моя земная!
Перевод В. Андреева
445
С. 445. Стихотворение:"Цвет твоей души"
(Еl color de tu
alma) - пследнее в "Третьей поэтической антологии
".
Приложение
6
Над слюдою речного плеса,
над стеклом в золотых отливах
зачарованный берег в белых
тополях и зеленых ивах.
Бьется в русле уснувшем сердце,
льется в сонной излуке лето,
и реке упоенной снится
женский голос, и голос флейты.
Зачарованный берег... Ивы
окунулись в затон глубокий
и целуют во сне ветвями
золотое стекло затоки.
И рукою подать до неба,
и течет это небо сонно,
голубым серебром тумана
гладя водную гладь и кроны.
Примечтался сегодня сердцу
этот берег с плакучей ивой,
и решило оно за счастьем
плыть по воле волны сонливой.
448
Но у самой воды внезапно
на глаза навернулись слезы:
зачарованный голос песню
пел совсем у другого плеса.
Перевод С. Гончаренко
449
10
Я не вернусь, и ночью,
молчащей, теплой, спокойной,
весь мир уснет под лучами
своей луны одинокой.
Тела моего здесь не будет,
и войдет свежий ветер
в открытые настежь окна,
чтобы справиться о моей душе.
Не знаю, будут ли ждать меня
из долгой двойной отлучки
и беречь воспоминания
со слезами и поцелуями.
Но будут цветы и звезды,
и вздохи, и надежды,
и поцелуи на улицах
под тенью ветвей и стен.
И опять прозвучит рояль,
как этой спокойной ночью,
но не буд ет того, кто слушает
задумчиво у моих окон.
Перевод О. Савича
25
Ночь и ночная дорога
это одно и то же.
К тайне твоей любви
иду по черному бездорожью.
К тайне твоей любви
ветром морей тревожных,
светом горных вершин,
ароматной цветочной дрожью.
Перевод Н. Горской
451
53. ПИРЕНЕИ
(Воскресная ностальгия)
Над испанской границей вечерняя тишь...
Под негаснущим солнцем вершины искрятся
мирозданья врата... Очертанья шиферных крыш
остались во Франции -- задником декораций.
С колокольни Сальента к нам долетает звон
воскресный... Ветер в зеленых скалах резвится.
И пахнет югом. И западный горизонт
багрян. И светло струится пшеница.
Мычанье красных коров, тяжелых
от молока,
идиллических пастбищ очарованье.
И речь пастуха сердцу до боли близка...
И над родиной - тень вечернего
умиранья...
Блаженство, покой, глухомань. И бредут стада,
и - как звездами высь - полны луга бубенцами.
Глухомань, блаженство, покой. И поет вода,
и колокольчики вторят звонкими голосами.
Перевод Н. Горской
60. ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
По золотой дороге уходят дрозды, уходят... А куда?
По золотой дороге розы уходят, уходят... А куда?
По золотой дороге, по золотой дороге я бреду...
А куда? Осень, ответь. Ответьте, птицы и цветы.
Перевод В. Михайлова
453
95
Сначала явилась в белом,
чиста, как сама невинность,
и я влюбился по-детски.
Потом пришла разодетой
в немыслимые наряды,
и я ее втайне проклял.
А там предстала царицей,
кичащейся жемчугами...
0, как я зашелся гневом!
Но сбросила эту роскошь,
и я улыбнулся.
Осталась в одной тунике,
чиста, как была когда-то.
И вновь я в нее поверил.
Потом сорвала тунику
и встала совсем нагою...
Поэзия, моя мука,
нагая, моя навечно!
Перевод Б.
Дубина
454
95
Сначала пришла невинной
под девическим покрывалом,
и я, как дитя, влюбился.
Но платье она сменила
разоделась, будто для бала,
и я от нее отвернулся.
Явилась потом царицей,
в драгоценностях небывалых,
и в гневе я задохнулся!
...Но она раздеваться стала.
И я улыбнулся.
Осталась в одной тунике,
маня простотой античной.
И вновь я к ней потянулся.
И сняла под конец тунику
и во всей наготе предстала...
0 поэзия, - страсть моей жизни!
нагая, моя навеки!
Перевод Н. Горской
455
116
Бабочка света,
красота ускользает,
едва прикоснусь к ее розе.
И гонюсь я за ней, ослепший...
И то там, то здесь настигаю...
А в руках остаются
одни очертания бегства!
Перевод А. Гелескула
121. ВЕЧЕР
Как ясно, на ветру шумя в деревьях,
мне говорит душа,
что я во всем.
Перевод А. Гелескула
457
138
Что в руке у меня? Я не знаю -
ты ли это, легче пушинки,
или - это лишь тень твоя?
Перевод В.. Михайлова
458
141. ПЕСНЯ
(Серебристый тополь)
В кроне птица поет,
ключ - в корнях камыша.
С песней вод и высот
оживает душа.
Птица звезды качнет,
ключ - побег камыша.
Зыби вод и высот
отзовется душа.
Перевод Б. Дубина
459
ПРИМЕЧАНИЯ
С. 23. Стихотворением
"На заре" (Alba) открывьется
"Третья поэтическая антология" Хименеса
(первая вышла в
1917 году, вторая - в 1922).
С. 43. Эпиграф
- из стихотворения Поля Верлена
(1844 - 1896) "Сброшенный Амур" (L'Amur par terre).
С. 59. Эпиграф взят
из стихотворения Артюра Рембю
(1854 - 1891) "Песня самой высокой
башни" (Chanson de la
plus haute tour).
Ночь Всех Святых -
праздник Всех Святых отмечается
1 ноября.
С. 81. Святая мать кармелитов
- Дева Мария-дель-Кар-
тель - покровительница моряков
Испании (Кармель - гора
в северной части Палестины, где
со второй половины ХII
века находилась первая обшина
нищенствующего монашеско-
го ордена кармелитов).
С. 93. Стихотворение создано, вероятно,
под впечатпением
от знаменитого стихотворения Поля Верлена
Il pleure dans
mon coeur. В пользу этого говорят и сама
тематика произве-
дения Хименеса, и количество
строф. Эпиграф (ставший у
Хименеса рефреном) напоминает
эпиграф, предпосланный
Верленом своему стихотворению (автором эпиграфа,
как ука-
зывает Верлен, является Артюр Рембо, но произведение
Рембо,
откуда взята эта строка, не найдено до сих пор).
С.133. Мачадо Антонио (1875 -
1939) - испанский поэт,
эссеист и драматург. В
1936 году сам Хименес различие
между своей поэзией и поэзией Мачадо
определил так: "Ан-
тонио Мачадо, великий поэт, пропускает
мир сквозь себя.
461
переваривает мир внутри себя. Я
же по-другому: я создаю
свой мир внутри себя".
В своем творчестве
и Хименес, и Мачадо неоднократно
обращались к античной мифологии,
в частности, к образу
Аполлона - покровителя искусства и
бога солнца. В данном
стихотворвнии Хименес, описывая
закат и сравнивая лучи
солнца со струнами лиры, дает характерную
для обоих поэтов
интерпретацию образа Апполона.
С. 135. Гипускоа - провинция,
входящая в состав Страны
Басков (северо-восток Испании).
С. 139. Герен Жорж Морис
де (1810 - 1850) - француз-
ский поэт-романтик.
С. 151. Сальент - город в Каталонии,
расположен непо-
далеку от Барселоны (юго-восток Испании).
С. 177. Бастерра Рамон де (1888
- 1930) - испанский по-
эт(по национальности баск).
С. 181. Вифлеем - в оригинале слово
belen, означающее
"изображение рождения Христа".
С. 201. Это и следующее
стихотворение - из цикла "Па-
мятник любви" (Monumento de amor; 1916).
Цикл создан под
впечатлением от комедии Шекспира
(1564 - 1616) "Сон в
летнюю ночь".
Оберон и Титания - персонажи этой
комедии, царь и
царица фей и эльфов.
С. 233. Это стихотворение
и следующие три - из книги
"Дневник поэта-молоджена" (Diario de un poeta reciencasado;
1917), созданной Хименесом во время
его первой поездки в
Америку. Поэт отплыл из города Кадис
в конце января 1916
года и вернулся в Испанию пять месяцев спустя
- в конце,
июня.
С. 301. Могер - город в Андалусии
(юго-запад Испании),
в котором родился и провел детство Хименес.
Уэльва - портовый город в Андалусии.
462
Ла-Рабида - старинный монастырь,
находящийся непо-
далеку от Уэльвы.
С. 339. Минерва -
в римской мифологии покровительни-
ца ремесел и искусств; отождествляется с
греческой богиней
мудрости Афиной; на ее
плече изображали сову - символ
мудрости.
С. 383. Стихотворением
"Реквием" (Requiem) в "Третьей
пэтической антологии" открывается раздел
"На другом бе-
регу" (En el otro costado), созданный поэтом в
эмиграции.
С. 395. Возможно, стихотворение "Неизменно
только од-
но" (Рего lо solo) создано под впечатлением от
стихотворения
Генриха Гейне (1797 - 1856), широко известного
у нас в
переводе М. Ю. Лермонтова - "На севере диком стоит
оди-
нокоИ". Лермонтов несколько изменил смысл стихотворения
Гейне. Если верно, что стихотворение Хименеса связано
с
произведением Гейне, то переводчик испанского поэта
пошел
"по пути Лермонтова": дело в том, что и по-немецки,
и
по-испански слова "сосна" и "Пальма" - мужского
и жен-
ского рода, по-русски они - женского рода. Надо
сказать,
что Хименес высоко ценил творчество немецкого поэта
книгу ("Далекие сады" (Jardines lejanos; 1904)
он посвятил
"бессмертной памяти Генрихe Гейне".
С. 441. Гвидиана - одна из крупнейших
рек Пиренейско -
го полуострова, впадает в Атлантический океан в
Андалусии.
С. 445. Стихотворение:"Цвет твоей души"
(Еl color de tu
alma) - пследнее в "Третьей поэтической антологии
".
СОДЕРЖАНИЕ
В. Андреев. "О страсть моей жизни - поэзия..."
Primeras poesias.
Первые стихи
1. Аlba
1. На заре. Перевод А. Гелескула
2. Adios!
2. Прощание. Перевод Б. Дубина
3. " - Sabremos nosntros, vivos..."
3. " - Найдем ли мы путь, живые..." Перевод
А. Гелескула
4. Adolescencia ("En el balcon, un instante...")
4. Юность ("Мы с тобой одни остались...") Перевод
А. Гелескула
5. Adolescencia ("Aquella tarde, al decirle...")
5. Юность ("Когда сказал ей в тот вечер...")
Перевод А. Гелескула
Arias tristes. Jardines lejanos. Pastorales.
Грустные напевы. Далекие сады. Пасторали.
6. "Rio de cristal, dormido..."
6. "Заворожило излуку..." Перавод Б. Дубина
6. "Над слюдою речного плеса..." Перевод
С. Гончаренко
7. "Mi alma es hermana del cielo..."
7. "Душе все роднее мглистый..." Паревод Б. Дубина
464
8. "Посох держа на плече..." Перевод А. Гелескула
9. "Под вечер осенний ветер..." Перевод С. Гончаренко
10. "Я не вернусь. И на землю..." Перевод
А. Гелескула
10. "Я не вернусь, и ночью..." Перевод
О. Савича
11. "Я просто сказал однажды..." Перевод
Н. Ванханен
12. " В то утро весеннего дня..." Перевод П. Грутко
13. Рассвет ("Баюкая птичью стаю...") Перевод
Б. Дубина
14. "Я ли хожу одиночкой..." Перевод Б. Дубина
15. ("Не было никого. Вода..."
Перевод О. Савича
16. ("Черный ветер. А в черном ветре..." Перевод
С. Гончаренко
17. ("Ко мне обернешься, плача..." Перевод
А. Гелескула
18. "Женщина рядом с тобой..." Перевод М. Салаева
19. ("В полях печально и пусто..." Перевод
А. Гелескула
465
20. "Нет, не из этого
мира..." Перевод А. Гелескула
21. "Встречают ночь переулки..."
Перевод А. Гелескула
22. "Сторож гремит на бахче..."
Перевод М. Самаева
23. "Склоном земным исполин..."
Перевод М. Самаева
24. "В лазури цветы граната..."
Перевод А. Гелескула
25. " Вечерние дороги..." Перевод А. Гелескула
25. "Ночь и ночная дорога..." Перевод
Н. Горской
26. "Селенье. Над темноватой..."
Перевод Н. Горской
27. "Одним из колес небесных..."
Перевод А. Гелескула
Забвение. Весенние баллады. Элегии.
Звонкое одиночество.
28. Осенний дождь. Перевод С. Гончаренко
29. " Мы думали, что все на свете..." Перевод П.
Грушко
30. Крестное утро. Перевод Н. Горской
31. Иду неустанно. Перевод Н. Горской
466
32. Поэт на коне. Перевод П. Грушко
33. "Люблю зеленый берег с деревьями на кромке..."
Перевод А. Гелескула
34. "Этой смутной порой, когда воздух темнеет..."
Перевод А. Гелескула
35. "Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки..."
Перевод А. Гелескула
36. ("Ты все катишь, былое, в бедной старой карете..."
Перевод А. Гелескула
37. (" Под ветром растаяла туча сырая..." Перевод
А. Гелескула
38. ("Не знаю, кем она забыта..." Перевод П. Грушко
39. "Я розу грустную в
тот вечер..." Перевод П. Грушко
40. Одинокая луна. Перевод А. Гелескула
Простое искусство.
Деревенские стихи. Лабиринт.
Печаль. Всеобщие стихи.
41. Конец осени. Перевод П. Грушко
42. Предвесеннее. Перевод А. Гелескула
467
43. Конечный путь. Перевод А. Гелескула
44. "Я погрузился в рощу..." Перевод Н. Горской
45. К Антонио Мачадо. Перевод С. Гончаренко
46. " На потолке вагона размытый блик - светает?
.. "
Перевод Б. Дубина
47. "Беспокойные тучи сочатся зарею..." Перевод
Б. Дубина
48. "Омыла нам сердца тенистая вода..."
Перевод А. Гелескула
49. ("Бродят души цветов под вечерним дождем..."
Перевод А. Гелескула
50. Поэту. Перевод В. Андреева
Истории. Воскресные дни. Сердце
в руке.
Затишье. Задумчивое лицо.
51."Русло, ширясь, пустеет от отлива к отливу..."
Перавод А. Гелескула
52. "О, эта девушка в раме!.." Перевод Б.
Дубина
468
53. Пиренеи. Перевод Б. Дубина
53. Пиренеи. Перевод Н. Горской
54. Деревенский праздник. Перевод Б. Дубина
55. Сельский карнавал. Перевод А. Гелескула
56. Зеленая птаха ("Все было к исходу дня...")
Перевод А. Гелескула
57. "Уходит память..." Перевод А. Гелескула
58. Любовь ("Не будь же слеп...") Перевод
А. Гелескула
59. " Воскресный январский вечер..." Перевод
С. Гончаренко
60. Осенняя песня. Перевод С. Гончаренко
60. Осенняя песня. Перевод В.
Михайлова
61. В тоске. Перевод А. Гелескула
62. Горько-сладкая песня. перевод С. Гончаренко
63. Зимняя песня. Перевод Н. Горской
64. "Художник, ты изобразил..." Перевод В. Андреева
469
Чистота. Золотое безмолвие. Идиллии.
Памятник любви.
65. "Сад поливают..." Перевод Б. Дубина
66. "Свежеет ночь, светлея..." Перевод Б. Дубина
67. "Блеял ягненок, малыш-непоседа..." Перевод
Н. Горской
68. Благовест. Перевод А. Гелескула
69. "Лишь ветер, затихая..."
Перевод А. Гелескула
70. "Деревья - ярче костра..."
Перевод П. Грушко
71. Еих и11~тпа
71. Последний луч. Перевод А. Гелескула
72. "Пришел, как жизнь, короткий..." Перевод
С. Гончаренко
73. "Подай мне, надежда, руку..." перевод
С. Гончаренко
74. "Безудержной волной..." Перевод А. Гелескула
75. "О, как же ты глядела..." Перевод А. Гелескула
470
76. "Ты мне принадлежала..." Перевод А. Гелескула
77. "На море штиль, серебристая ночь..." Перевод
М. Самаева
Духовные сонеты. Лето.
78. Ничто. Перевод А. Гелескула
79. Мимолетное возвращение. Перевод В. Андреева
80. Октябрь ("Я наземь лег...") Перевод А. Гелескула
81. "И сердце в пустоте затрепетало..." Перевод
А. Гелескула
82. Октябрь ("Сквозь бирюзу речной зеркальной
глади...") Перевод А. Гелескула
83. Надежда. Перевод А. Гелескула
84. " Судьба взяла мое сердце... " Перевод Н. Горской
85. 17 июля. Перевод Н. Горской
86. " Надежду свою, подобно... " Перевод
Н. Ванханен
87. "Мое сердце ушло вперед..." Перевод
П. Грушко
88. "Летят золотые стрелы..." Перевод А. Гелескула
89. Выздоровление. Перевод Б. Дубина
Дневник поэта-молодожена. Вечные
мгновения.
90. "Гвоздь потоньше, гвоздь потолще..." Перевод
А. Гелескула
91. "Тебя, как розу..." Перевод А. Гелескула
92. Молчание. Перевод А. Гелескула
93. Ну, наконец! Перевод М. Самаева
94. "Камень вчерашнего дня..." Перевод Н. Ванханен
95. " Впервые она предстала... " Перевод В. Андреева
95. "Сначала явилась в белом..."
Перевод Б. Дубина
95. "Сначала пришла невинной..."
Перевод
Н. Горской
96. " Сегодняшняя правда... " Перевод А. Гелескула
97. "Я снова у моста любви..." Перевод А. Гелескула
98. "Твой сон - как мост в ночных просторах..."
Перевод П. Грушко
472
99. "Я узнал его, след на тропинке..." Перевод
А. Гелескула
100. "Не торопись, поскольку все дороги..." Перевод
А. Гелескула
101. Нищета. Перевод А. Гелескула
102. "Явилась черная дума..." Перевод Н. Ванханен
103. "Мимо иду - тополя..." Перевод В. Андреева
104. Песенка. Перевод А. Гелескула
105. Мертвый. Перевод А. Гелескула
106. "Я знаю, наверно..." Перевод М. Самаева
107. ("Я не я..." Перевод А. Гелескдла
108. "Я как бедный ребенок..." Перевод А. Гелескула
109. "О да! С усилием густую крону..." Перевод
Н. Ванханен
110. "Давно уже созрело мое сердце..." Перевод
А. Гелескула
473
Камень и небо. Поэзия. Красота.
111. Рассвет ("Младенец заплакал...") Перевод
Н. Горской
112. "На целый день..." Перевод М. Самаева
113. Смерть. Перевод А. Гелескула
114. Моря. Перевод А. Гелескула
115. Ночь. Перевод Н. Горской
116. "Светозарная бабочка..." Перевод В. Андреева
116. " Бабочка света..." Перевод А. Гелескула
117. Ноктюрн. Перевод В. Михайлова
118. Настоящее. Перевод В. Андреева
119. "Был ее голос отзвуком ручья..." Перевод
А. Гелескула
120. Любовь ("Мое сердце...") Перевод В. Андреева
121. Вечер. Перевод В. Андреева
121. Вечер.
Перевод А. Гелескула
122. Бессонница. Перевод Н. Горской
474
123. Могерские рассветы. Перевод П. Грушко
124. "Поззия! россыпь росы..." Перевод Г. Кружкова
125. "Пой, голос мой, пой..." Перевод Г. Кружкова
126. Бессонный. Перевод Н. Горской
127. "К тебе я в сон закрался..." Перевод А. Гелескула
128. "Что с музыкой..." Перевод А. Гелескула
129. Одинокий друг. Перевод П. Грушко
130. Зеленая птаха ("Я в реку войду...") Перевод
Н. Горской
131. Родина. Перевод Г. Кружкова
132. ("Укоренился прочно..." Перевод Г. Кружкова
133. "Белое облако вдали..." Перевод А. Гелескула
134. Юг. Перевод А. Гелескула
135. Зеленая птаха ("Я - здесь...") Перевод
Н. Горской
475
136. Утро в саду. Перевод С. Гончаренко
137. Идеальная эпитафия. Перевод Н. Горской
138. "Поймал ли тебя? Не знаю..." Перевод
А. Гелескула
138. "Что в руке у меня?
Я не знаю..." Перевод
В. Михайлова
139. Идеальное море. Перевод Н. Горской
140. Музыка. Перевод Н. Горской
141. Песня. Перевод В. Андреева
141. Песня. Перевод Б.
Дубина
142. Минерва. Перевод Н. Горской
143. Бессонница. Перевод Г. Кружкова
144. Природа. Перевод Н. Горской
145. "Немая птаха..." Перево~д А. Гелескула
146. Розы. Перевод А. Гелескула
147. Пристань. Перевод А. Гелескула
148. Творение. Перевод М. Симаева
476
Все времена года.
149. Цветы в грозу. Перевод С. Гончаренко
150. Вернусь я. Перевод М. Самаева
151. Счастье. Перевод М. Самаева
152. Пришедшая звезда. Перевод Н. Горской
153. Ветер любви. Перевод А. Гелескула
154. Утрата. Перевод А. Гелескула
155. Моя бедная тоска. Перевод А. Гелескдли
156. Тихая долина. Перевод А. Гелескула
157. Это моя душа. Перевод Н. Горской
158. Синее бегство. Перевод А. Гелескула
159. Полнота. Перевод А. Гелескула
160. Молния. Перевод Н. Горской
477
На другом берегу. Полуденный холм.
Реки, что уходят.
163. Реквием. Перевод В. Андреева
162. Внезапная страна. Перевод Г. Кружкова
163. Я знаю, откуда птицы... Перевод Н. Горской
164. Мореплаватель. Перевод Г. Кружкова
165. Неизменно только одно. Перевод В. Андреева
166. Эта собака. Перевод Н. Горской
167. С радугой. Перевод Н. Горской
168. Дальше, чем я. Перевод Н. Горской
169. Сосны вечности. Перевод А. Гелескула
170. Извечный кармин. Перевод Н. Горской
171. Лучшая ночь. Перевод А. Гелескула
172. Деревья-люди. Перевод Н. Горской
478
173. Самый подлинный. Перевод А. Гелескула
174. Вопросы к живущему. Перевод М. Самаева
175. Последний ребенок. Перевод В. Андреева
176. Безмолвное мироздание, ты, что меня окружаешь.
Перевод В. Андреева
177. "...Знаю, стала ты светом..." Перевод А. Гелескула
178. Цвета; идеи. Перевод Н. Горской
179. Ты одна... Перевод В. Андреева
180. Говорит мне река Гвадиана.
Перевод А. Гелескула
181. Эта безбрежная Атлантика.
Перевод А. Гелескула
182. Цвет твоей души. Перевод В. Андреева
Приложение
Примечания
479
Литературио-художествеиное издание
Хуан Рамон Хименес
ВЕЧНЫЕ МГНОВЕНИЯ
Составитель Виктор Андреев
Ответственные редакторы
Сергей Степанов и Александр Кононов
Редактор Сергей Степанов
Художественный
редактор Вадим Пожидаев
Технический
редактор Татьяна Тихомирова
Корректоры Галина Мартьянова, Анастасия Келле-Пелле
Верстка Елены Черновой
Подписано к печати с оригинала-макета
03.12.9З.
Формат 70+1001/32. Гарнитура обыкновенная
новая.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 19,35. Тираж 25 000
экз.
Изд. Э 333. Заказ Э 592.
Издательство "Северо-Запад"
191187, Санкт-Петербург,
Шпалерная ул., 18
Отпечатано с оригинал-макета в ГПП "Печатный Двор"
197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр.,
15
Хуан Рамон Хименес. Стихотворения в прозе
Файл из библиотеки Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
Перевод Н.
Горской
Церкви
Негритянка
и роза
Покой
дерева
Поздно
ночью
Порт
"Чувствую
себя голубым"
Портрет
ребенка (приписываемый
Веласкесу)
Небо?
В
трамвае
Уолт
Уитмен
Cosmopolitan Club
Дом
Эдгара По
Церкви
Нью-Йорк, 28 марта
В сумятице огромных улиц -
церкви, легкие, театральные, следят
за толкучкой: распахнули двери,
мерцают во все свои глаза, - будто
маленькие и кроткие средневековые
чудища, грубо окарикатуренные
каталонским зодчим. Беглый взгляд
из толпы позволяет различить
блеклое свечение из их печального
мрака. "Мы о распятом Христе!",
"Войди и найди отдохновение, хоть
на миг забудь о земной суете!" -
говорят иезуиты. "Отворяю тебе
двери храма сего, дабы ты обрел в
нем покой..." Так они молятся,
взывают цветными стеклами,
зажженными в ночной темноте, ничем
не отличаясь от прочих реклам и
длинных надписей на фасадах
вычурных зданий, - разные по цвету,
сектам, помыслам. Вот и не хочется в
них входить. Выросшему из игрушек, -
до них ли? А эти церкви - игрушки
посреди огромной витрины.
Негритянка
и роза
Нью-Йорк, 4 апреля
Педро Энрикесу Уренье
Сонная негритянка бредет с белой
розой в руке (цветок и дремота своим
магическим присутствием смягчают
печальную пестроту ее одеяния -
розовые ажурные чулки, зеленую
прозрачную блузку и шляпку из
золотистой соломки с лиловыми
маками) - обезоруженная дремотой
девушка улыбается, а в черной руке
белая роза.
Как она несет ее! Словно только о
том и помышляет в своем полусне, как
бы получше ее нести. Бессознательно
ее бережет с уверенностью
сомнамбулы, - нежно опекает, словно
произвела ее на свет в это утро,
словно чувствует себя в полусне
матерью этой белой цветочной души.
(Время от времени ее голова в
дымчатых завитках, радужно
воспламененных солнцем, будто они
золотые, устало склоняется на грудь
или плечо, но рука, с достоинством
несущая розу, не дрогнет, осененная
этим стягом весны.)
Ее скромное присутствие мчится
тоннелем подземки, - и скрежещущая
грязная и душная чернота уже не так
угнетает. Люди отложили газеты,
перестали кричать и жевать жвачку, -
все взгляды, словно в мгновенном
наваждении усталости и грусти,
сходятся на белой розе, которую
вздымает негритянка, словно это
совесть подземки. А роза в этой
внимательной тишине источает
нежное благоухание и разгорается,
как прекрасная и невещественная
явь, которая завоевывает все и вся,
вплоть до железа, угля, газет, - все и
вся на какой-то миг пахнет белой
розой, лучшей из весен, веками
веков.
Покой
дерева
Нью-Йорк, 21 апреля
Мистеру Плимтону
С той поры, как здесь утвердилась
весна, каждый вечер мы приходим
сюда поглядеть на одиночество
этого прекрасного старого дерева.
Оно живет около первого дома на
Пятой Авеню, совсем недалеко от
дома, где жил Марк Твен, в этом милом
месте, где не так иллюминировано, не
так людно, - и вплываешь, как в тихую
заводь, в синюю свежую ночь Washington
Square1, в
которой, словно в озере, купаются
чистые звезды, чуть потревоженные
далекими отсветами какой-нибудь
унылой рекламы ("Germanian"), а ей
все равно не затмить этой ночи,
древнего корабля в беспросветном
море.
Апрель поцеловал дерево в каждую
из его ветвей, и поцелуй разгорелся
на каждом сучке напряженным
нежно-золотистым ростком.
Расцветшее дерево похоже теперь на
канделябр со спокойными масляными
огоньками, какие освещают укромные
ниши соборов, - словно бы именно они
охраняют красоту этого
городскогоубежища, сияя
бесхитростным достоинством матери.
Мимо него и мимо меня, который
оперся на его ствол, спешат
омнибусы с влюбленными парочками
на крыше, они едут с Washington Square на
Riverside Drive2,
чтобы целоваться у реки, чувствуя
ее каждой клеточкой тела. А дереву
не до них, и между ним (нами) и
горьким присутствием этих красок,
запахов и шумов все больше
углубляется пропасть, словно
дерево привыкло быть одиноким все
свои дремотные зимы, безразличным к
изменчивой любви и внимательным
лишь к тому, что неизменно. И мой
взгляд, вьющийся по его ветвям,
становится его цветами и вместе с
ним глядит в полночь, и я так же
одинок, как это дерево,
воспламенившее свое чистое масло
(как мое сердце - кровь), чтобы
вглядываться в невидимую вечную
явь этой единственной, верховной -
всегда существующей - весны.
1Вашингтон-сквер
- площадь в Нью-Йорке (англ).
2Риверсайд-драйв
- набережная в Нью-Иорке (англ).
Поздно
ночью
Нью-Йорк, 27 апреля
Нью-Йорк словно вымер, - ни
души!.. И я медленно бреду вниз по
Пятой Авеню и громко пою. Порой
останавливаюсь оглядеть большие и
хитроумные замки банков, витрины на
переделке, транспаранты, которые
колышутся в ночи... И возникает,
наливается силой и ширится эхо,
словно из огромного пустого
резервуара, - эхо, которое доносится
до моего рассеянного слуха,
прилетев неведомо с какой улицы.
Словно это усталые медленные шаги в
небе, которые приближаются и никак
не могут меня настичь. И я опять
останавливаюсь, смотрю вверх и
вниз. Никого, ничего. Выщербленная
луна сырой весны, эхо и я.
Неожиданно, неведомо где,
близко или вдали, словно одинокий
карабинер, бредущий ветреным
вечером по побережью Кастилии, - то
ли точка, то ли дитя, то ли зверюшка,
то ли карлик, то ли невесть что...
Бредет... Вот-вот пройдет мимо. И
когда я поворачиваю голову, я
встречаюсь с его взглядом, влажным,
черным, красным и желтым, который
немного больше его лица: вот он -
одинокий и какой есть. Старый
хромой негр в невзрачном пальто и
потертой шляпе церемонно
приветствует меня улыбкой и
удаляется вверх по Пятой... Меня
охватывает беглая дрожь, и, засунув
руки в карманы, я бреду дальше,
подставив лицо желтой луне, -
напеваю.
А отзвук шагов хромого
негра, короля города, возвращается
по небу в ночь, улетает на запад.
Порт
Мисс Хаге
В шесть часов дождя
безмолвие, огромного уникального
цвета, кажется бескрайним и
ощущается глазами, а слух
продолжает питаться настойчивой
сумятицей сирен, всхлипами сжатого
воздуха, сипеньем гудков, словно
это звуковая живопись.
А Весна, которой здесь
приходится зарабатывать на жизнь,
как всем, - как единственной дочери,
пробавляющейся оформлением
фасадов, - улетает на своей
ласточке, вся в белом и в белой
панамке, в дом на Лонг-Айленд, чтобы
набраться сил перед завтрашним
днем.
"Чувствую
себя голубым"
Нью-Йорк, 3 мая
Какое наслаждение сказать
это и никого не удивить, разве что
чуть-чуть разозлить! Да, чувствую
себя голубым. Прежде, чем я узнал о
том, что белокурый сухощавый
англичанин высказался в этом же
роде, я, подобно тому, кто говорит об
этом вслух или умалчивает, много
раз чувствовал себя голубым, может
быть, и не столько, сколько считает
Джеймс Фииморис-Келли, который в
своем жалком "The Oxsford Book of Spanish"1
окрестил меня в голубом хроме
обложечной купели, выбрав на свое
усмотрение четыре стихотворения, -
еще раньше я сказал и написал:
"Бог - голубой..." Ибо дело не в
том, чтобы говорить необычно, как
полагают поэты Мадридского Атенея
или Нью-йоркского клуба авторов, а в
том, чтобы попросту говорить
правду, чистую правду наиболее
ясным и прямым способом. Да! Какое
наслаждение: "Чувствую себя
голубым!", "Какая ты
голубая!", "Голубизна в моем
теле...".
Не для того я это говорю,
чтобы сразить вас наповал, как на
комиксовом анонсе в трамвае, на
котором красный охотник на желтом
фоне убивает двух синих демонов,
привязанных к сухому дереву.
Нет, не надо убивать тоску,
какой бы она ни была, злой или
доброй. Пусть будет свободной,
сколько ей хочется (еще бы не
хотелось!), как свободен сегодня я -
голубой, называя себя голубым в
этом зеленом Нью-Йорке, где столько
воды и майских цветов.
1Оксфордский
сборник испанской поэзии (англ).
Портрет
ребенка (приписываемый Веласкесу)
Метрополитен-музей,
Нью-Йорк, 29 мая
Из угла, в наплыве ранней
печальной задумчивости, на меня
смотрит мальчик. Как ласкает меня
ностальгия этой маленькой
испанской души! Это самые
прекрасные и нежные глаза, из всех
увиденных мною здесь, в бесконечном
море добрых взглядов, направленных
на меня со всех сторон. Я с грустью
думал о нью-йоркской осени, хотя
только что началась весна. Вот она -
осень, нежданно-негаданно, здесь...
Да, сухие листья падают в
этом одиноком уголке, и порою
картина сливается с этой зарослью
золотых, мальвовых и розовых
оттенков, с другими висящими на
стене слезами, образующими ее фон,
то, что за фоном...
Почему - так? Этот мальчик
должен держать в устах лучшую
весеннюю розу. Надзиратель спит.
Если бы картина была поменьше!..
Небо?
Нью-Йорк
Для копии - вовсе неплохо. Немного
сухо, тускло и жестковато. Эти
художники рекламы слишком хороши,
черт возьми. Выше! Еще выше!
Осторожней, братцы, не упадите! Еще
выше, чтобы не доносился запах
краски, чтобы запахло, наконец,
первыми розами вечности!
В
трамвае
Нью-Йорк
Очки. Высокие фетровые гетры,
сморщенные, грязные. (Девушки едут
на танцы, - танцевать друг с
дружкой.) Очки, не разглядеть глаз.
Неустанно работают челюсти (как я
от них устал!), без конца жующие
жвачку. Очки. Потешные пьянчужки,
вызывающие кривые усмешки, которые
обнажают золотые, стальные и
платиновые зубы. Очки. Люди, желто-,
медно- и чернокожие, в белых, черных
и серых жакетах, шляпы с полями
восьмеркой... Тени... Очки.
Осторожней! Вы наступаете мне на
глаза! Взгляд застеклен очками, -
без признаков жизни. Очки, очки,
очки...
Уолт Уитмен
- Вы действительно хотите видеть
дом Уитмена раньше, чем дом Теодора
Рузвельта? В первый раз встречаюсь
с подобным желанием!..
Домик - маленький, желтый - рядом с
железнодорожным полотном, словно
это дом стрелочника, на зеленой
лужайке, обрамленной небольшими,
побеленными известкой камнями, под
одним-единственным деревом. А
вокруг - бескрайняя равнина,
открытая ветру, который метет ее и
чуть ли не сметает нас, полируя
скромный тусклый мрамор, который
говорит летящим мимо поездам:
ТО MARK THE BIRTH-PLACE OF
WALT WHITMAN
THE GOOD GREY POET
BORN MAY, 31-1819
ERECTED BY THE COLONIAL SOCIETY
OF HUNTINGTON IN 1905 1
Так как никакого сторожа
не видно, я обхожу дом, пытаясь
разглядеть сквозь окна: что
внутри?.. Неожиданно высокий
медлительный человек с бородой, в
рубашке и широкополой шляпе (точь-в-точь
юношеский портрет Уитмена), не-весть
откуда появившийся, говорит мне,
опира-ясь на железную палку, что не
знает, кто такой Уитмен, что сам он
поляк, что дом этот его и что у него
нет ни малейшего желания кому-либо
его показывать. И, пригнувшись,
скрывается в доме, закрыв за собой
игрушечную дверь.
Одиночество и холод.
Навстречу ветру пронесся поезд.
Солнце, заалевшее на миг, умирает за
ближним леском, и в зеленой, чуть
красноватой луже, которую мы
обходим, в глубоком безмолвии
оживают голоса бесчисленных
лягушек.
1Место
рождения Уолта Уитмена доброго
седого поэта родился 31 мая 1819 года
воздвигнуто колониальным
обществом Хантингтона в 1905 году
(англ.).
Cosmopolitan Club
Ужасающая старушка по фамилии
Снобизм! Да, да, она все та же, будьте
покойны, мисс С-т, все та же с ее
пепельным лицом, большими круглыми
очками, белым маскарадом вдовицы и
огромным красным маком в области
живота, разжиревшего от
пристрастия к мясу, о котором уже
задумался червь...
Столь обычна слепая вера этих дам
на любом из новых карнавалов, будь
то религиозная секта, одно из
направлений искусства или армия
спасения чего-то!.. В стороне от меня,
в одиночестве медово-синей залы,
три дамы (которые могли бы быть
тремя грациями кисти Гольбейна, его
последнего периода) курят,
отрешившись на время от идеала,
застрявшего между их глазками и
стеклами очков, и дым, завиваясь
ленивыми синими колечками, венчает
их капоры, каждый из которых похож
на сложный безвкусный торт, где
смешались все краски весны, лета,
осени и зимы, смазанные беглым
вторжением мастихина.
Не знаю, откуда берутся, где
умирают эти птицы. Их столько, -
подобных этим совам!..
Дом Эдгара По
Нью-Йорк
Х.-М. де Сагарре
- Дом По! Дом По! Дом По!..
- Простите, вы о чем?..
Молодежь пожимает плечами.
Любезная старушка шепчет мне:
- Точно, маленький белый домик, да,
да, я слышала о нем, - и она
порывается объяснить мне, где он
находится, но ее износившаяся
память тут же сбивается с верного
пути. Никто не знает, где этот дом. И
мы отправляемся туда, куда нас
ведут полудогадки, и каждый раз его
не находим. Может быть, это - бабочка?..
И все же он существует где-то в Нью-Йорке,
похожий на беглое воспоминание о
звезде или жасмине, о которых мы
говорим, что видели их на кусте
жасмина или на дожизненном небе - в
детстве, в обмороке, во сне или в
пору выздоровления...
И все же я встретился с ним, видел
его на одной из улиц: залитый лунным
светом фасадик из белых досок с
белоснежным вьюнком на закры-той
калитке, а за ней - мертвенные,
покрытые нетронутым снегом три
ступеньки, похожие на три
белоснежные подушки, которые
некогда ве-ли в этот дом...
Хименес
© Copyright: Ксения Горячева 2, 2023
Свидетельство о публикации №123040604312
Свидетельство о публикации №123040604312
Рецензии