лаич
от звонких с неба отдыхая струй;
собак выгуливали, коих на Бульваре
в такую пору — мама, не горюй!
И вдруг: — Привет, Виталий Николаич!
Как, мол, оно: в пучок всё или в пух?
А я в ответ: «Какой тебе я ‘лаич?
Ведь, как-никак, ровесники...» А вслух:
— Да потихоньку, в общем-то. Дела лишь
достали. И на дружеской волне
раскланялись. Лишь «‘лаич! ‘лаич! ‘лаич!»
всё слышался, всё был ещё при мне.
И ненаглядным выглядело сено,
которое паршивый кобелёк
стеречь уж было подвизался смело,
да опрохвостился — и плохо устерёг
И с кем теперь он, этот ‘лаич, весел?
Какой бедой опять по горло сыт?
Бог весть. Его нигде не носит ветер.
В какие-то контенты всё зарыт.
Далёко от него порвался клёкот,
сторонкой огибающий дома
слоновьи, в коих прыткий кобелёк тот
давно уже не ‘лаич на — сама
невинность, что в руках его раскрытых
гульнула, как в посудной лавке слон —
и не собрать лоханочек разбитых
на счастье для двенадцати персон;
не ‘лаич на отправившийся к Фебу
двугорбый караван по свой народ
заоблачный. Идёт себе по небу
осеннему… И пусть себе идёт.
Свидетельство о публикации №123040506803