20

I.

бывает так,
что ничего в жизни не видел,
как собака,
тщетно воющая на луну.
соседский мальчишка
уже прирожденный лидер
и явно никогда
не пойдет на войну.

холодные руки во сне
сжимают белые кости,
за стенкой борьба
помешанных на Иисусе,
в который раз друзья
не позовут меня в гости,
оставив гнить в темноте
в водонапорном шлюзе.

пальцы будут рвать
остатки кожи ногтями,
как новая кошка
когтями отцовский диван.
что делать когда
удар сапогами
не слышен снаружи
аморфным телам?

что делать, когда
взрослеть приходится раньше,
сбивая колени
о тусклую серость дождей?
и помнить, что сердце
играет в полуденном марше
в бетонной коробке
на спинах забытых костей.

II.

можно планировать все, что угодно,
метко ударить под дых.
разум, своею природой свободный,
решит унижать молодых.

вечером летние улицы
займет променад,
парочки снова на лавках целуются,
дети жуют мармелад.

парень уставший и слабый
с разбитой губой,
взгляд, как у жабы стеклянный,
с застывшей слезой.

III.

кричащая бабка раздавит пузырь молчания силы,
он снова с размаху захлопнет в квартире окно.
когда-то, наверно, он был безумно красивым,
вот только дорогой неровной совсем не туда занесло.
приятные мысли давно отодвинул за полку
и, зубы оскалив, рычит на взъерошенный мир,
не даром сказали: голодному волку
клыки - и семья, и друзья, и мундир.
каленые гвозди в груди - уже совсем незаметны,
и пламя внутри синевой отдает по утру,
сердечные ритмы на темной опушке отпеты,
и реквием сыгран замерзшему насмерть нутру.

IV.

голодные годы, прошедшие без потерь,
мечты без ответа, не зная, что делать теперь,
остатки желаний и душащий дым по утру,
большие надежды пустить себя по шнуру.
каленые спицы чернилами по щекам,
и криком ужасным опять по знакомым местам,
огонь, сигарета, бесформенный дым к потолку,
знакомые стены, что тело оставят в плену.
ненужные жизни, глазами пустой хоровод,
прогулки на воздухе, лишь от ворот до ворот,
здесь солнца не видно, куда-то исчез горизонт,
без шлема штопором вниз, как уставший пилот.