В схватке

Утро. Москва. Корнев и Матвеев выходят из троллейбуса и направляются по тротуару вдоль редакционного здания.

– Ну и как вчера? – спрашивает Матвеев. – Было прослушивание диктофонной записи сценария твоих фильмов «В схватке»?

– А как же! – отвечает Корнев. – Два с половиной часа заседали.

– Кто же присутствовал на этот раз? – продолжает интересоваться Матвеев.

– Два бывших небожители-члены Политбюро, остальные четыре – из аппарата ЦК КПСС, – говорит Корнев.

– И какова их реакция на текст сценария? – интересуется Матвеев.

– Как всегда! – поясняет Корнев. – Молча слушают, краснеют, синеют, а когда это их напрямую касается, оживляются и лихорадочно делают себе на бумаге какие-то пометки. И лишь когда я выключил диктофон, взорвался бывший замзавотделом ЦК КПСС Огрызкин. «Корнев верен себе! – разъяренно выкрикнул он. – И раньше, при Советской власти, Корнев не щадил нас, партократов, и сейчас во всю честит нас за то, что мы без боя сдали кремлевскую власть просионистским силам и поголовно плавно вписались при анинародном режиме в частные фирмы и коммерческие банки!» – И сказано это было Огрызкиным с такой злобой, с таким запалом и остервенением, что я немало подивился: таким истерично-взвинченным его до этого никогда не видел. А бывшие члены Политбюро, так те даже вступились за меня, стали Огрызкина урезонивать, говорить, что он не прав и что, мол, Корнев во все времена отстаивал истину и социальную справедливость.

– А чему тут удивляться? – восклицает Матвеев. – Огрызкин тебя люто ненавидел, ненавидит и будет ненавидеть до конца дней своих! Он не может тебе простить, что ты у него, у великовозрастного студента-заочника, уже взлетевшего к тому времени на пост ответственного работника всемогущего ЦК КПСС и возжелавшего, отдавая дань моде, заполучить второе высшее образование юриста, принял экзамены на заочном факультете юридического института лишь с пятой попытки. Позор был на все ЦК! И такого позора и унижения честолюбивый карьерист простить тебе никогда не сможет! Никогда не простит тебе Огрызкин и то, что ты вдобавок еще потом, в начале горбачевской перестройки его, ответработника ЦК КПСС, наряду с другими прохиндеями из расплодившихся так называемых старательских золотодобывающих кооперативов, распял в очередном фельетоне за причастность к растранжириванию государственных средств и злоупотребление должностным положением. Огрызкину тогда, наверное, много стоило, чтобы уйти из-под сокрушительного документированного удара! Все связи свои подонские, вероятно, подключил, весь мерзопакостный кагал на ноги поднял!

– Это, пожалуй, верно, – соглашается Корнев.

– Да не пожалуй, а точно! – горячится Матвеев. – В этом я убежден! Но главное, что Огрызкин тебе не может простить, что ты жил, живешь и действуешь всегда открыто, публично, принципиально, результативно, не для своего брюха и идешь по жизни с гордо поднятой головой. А он, Огрызкин, боится себе это позволить, дабы не рисковать и не потерять враз все добытое многолетним приспособленчеством и постоянным самоунижением. Он с молодости привык ловчить, прогибаться и лизоблюдствовать. И даже во имя карьеры, как поведал мне один из бывших цековцев, корыстолюбец Огрызкин, вскоре после окончания какого-то периферийного втуза, женился на подобранной ему в Москве по его же просьбе столичной перезревшей иудеечке из влиятельной еврейской семьи. И, говорят, эта унизительно деляческая скороспелая женитьба единственного сына настолько потрясла его одинокую мать-учительницу, что безутешная женщина вскорости в одночасье скончалась…

– Но, как видишь, Огрызкин кое в чем преуспел, – замечает Корнев. – Достиг больших чинов в загнивающем ЦК КПСС, а под прикрытием этих самых больших партийных чинов защитил докторскую и все такое прочее. Короче, его девиз: «Стать князем за одно поколение!» – в какой-то мере осуществился.

– Верно, – согласно кивает Матвеев, – и сейчас Огрызкину для псевдодушевной уравновешенности и укрепления в такой вот болезненной, эгоистичной, обывательско-мещанской, ущербной философии вечного холуя не хватает лишь одного: чтобы ты, к его удовольствию, на чем-то подорвался, пошел к краху. Поэтому-то все это последнее время Огрызкин назойливо льнет и ломится к тебе в друзья, чтобы стать свидетелем такого вот твоего подрыва. А заодно непосредственно присутствовать на публичных прослушиваниях твоей пока диктофонной киноэпопеи и зафиксировать: не пригвоздил ли ты к позорному столбу лично его персону в фильмах на документальной основе. Огрызкина злит, что ему, мудрейшему и мгновенно приспосабливающемуся, по его мнению, человеку, пришлось пробиваться в жизни окольными, унизительными путями. И утверждаться, но в чем? – В быту, в добыче, в материальном достатке! И никогда ни одного действенного, жертвенного порыва в сфере духа!..

– Все это так… – произносит Корнев.

– И еще скажу тебе, – продолжает Матвеев, – Огрызкин, бесспорно понимая свою итоговую никчемную жизненную ситуацию и свою неспособность что-либо изменить в ней, зол на весь мир, готов его задушить в своих объятьях. Он бесится, выходит из себя и раздражается тем, что яростно поносит и клянет своих славянских соплеменников, из среды которых сам вышел, непременно обзывает их «быдлом», и сетует, что мало, мол, еще их прижали псевдодемократы. Зато Огрызкин вмиг сникает, когда речь заходит о первопричинах свалившихся на нашу страну бед и истинных, исконных врагах трудового народа и Отечества. Короче говоря, ты, Валерий, и Огрызкин – непримиримые антиподы, олицетворяющие две неравные части человечества: одна из которых живет исключительно для брюха, а другая – наоборот. В этом философская суть твоего противостояния Огрызкину!

– Женя, рассуждения твои можно отлить в бронзе, – смеется Корнев.

– То, что ты сообщил о долгожданном и, наконец, утрясенном вопросе о запуске твоих девятнадцати художественных фильмов политического детектива «В схватке», так меня радует, – говорит Матвеев, – по-настоящему радует. У меня даже потеплело на сердце. Впервые в искусстве будет высвечена проблема расистского ветхозаветного сионизма! Проблема, которой даже граф Лев Николаевич Толстой поостерегся касаться в своих произведениях. Шекспир, обойдя истинную расистскую начинку своего героя Шейлока в «Венецианском купце», изобразил его лишь обыкновенным хищным псом-ростовщиком, непременно обзывая этого жида-кредитора кровожадным и ненасытным, ни словом не упоминая о стратегическом, непреходящем устремлении этого народца к мировому господству!

Буэнос-Айрес. Мужчина с парализованной правой рукой и его спутник с огромной мясистой бородавкой на носу идут по набережной залива Ла-Плата.

– Согласно данным закрытых социологических опросов и анализа Интернета, – продолжает разговор мужчина с бородавкой на носу, – свыше 83 процентов населения России выступает против любых форм участия страны в «ударах возмездия» по Афганистану и талибам. Лозунг «Третья мировая – без России» не поддерживают менее 10 процентов, что в случае присоединения Кремля в американской «войне XXI века» способно обрушить поддержку Путина до величин статистической погрешности.

– Что еще такого экстраординарного по поводу прошедших терактов в Америке говорится в средствах массовой информации? – спрашивает мужчина с парализованной рукой.

– По сведениям Бейрутской телекомпании «Аль-Манар», – докладывает мужчина с бородавкой на носу, – после того, как появились сообщения о террористических актах в Нью-Йорке, международные средства массовой информации, в особенности израильские, поспешили воспользоваться ситуацией и объявили траур по четырем тысячам израильтян, которые работали во Всемирном Торговом Центре в Нью-Йорке. Затем внезапно все замолчали, и никто более ни разу не упомянул об этих евреях. Позднее стало ясно, что они чудесным образом не появились на своих рабочих местах, когда четыре пассажирских авиалайнера были захвачены террористами и рухнули на Всемирный Торговый Центр в Нью-Йорке, Пентагон в Вашингтоне и штате Пенсильвания во вторник 11 сентября 2001 года.

– И что же дальше? – бросает мужчина с парализованной рукой.

– Ни одно из агентств не упоминает ни об одном убитом или раненом еврее, – продолжает мужчина с бородавкой на носу. – Между тем, арабские дипломатические источники сообщили иорданской газете «Аль-Ватан», что израильтяне отсутствовали в тот день, руководствуясь намеками, которые они получили от Израильского Аппарата Безопасности – Шабак. Данный факт вызвал подозрения у американских официальных лиц, которые хотели знать, как правительство Израиля узнало об этом инциденте до того, как он произошел, и почему они воздержались от сообщений сведений о готовящихся терактах американским властям. Однако эти подозрения не были отражены в СМИ.

– Дальше! – велит мужчина с парализованной рукой.

– Подозрения усилились, – говорит мужчина с бородавкой на носу, – когда израильская газета «Едиот Ахранот» сообщила, что Шабак предостерег премьера Израиля Ари Шарона от визита в Нью-Йорк, в особенности, от посещения восточного побережья острова, где он должен был участвовать в празднике, организованном сионистскими организациями в поддержку Израиля.

– И что же? – спрашивает мужчина с парализованной рукой.

– В день, когда секретарь Шарона сообщил, что патрон не приедет в Нью-Йорк, как раз и произошли теракты в Америке. – отвечает мужчина с бородавкой на носу. – А израильская газета «Гаарец» сообщила, что ФБР арестовала пятерых израильтян четыре часа спустя терактов на ВТЦ, которые снимали на видеокамеру дымящиеся небоскребы с крыши своей компании. ФБР арестовала их за подозрительное поведение, поскольку производя съемку, они издавали крики радости и насмешки.

– Подобная утечка информации о четырех тысячах евреев, не вышедших на работу во Всемирный Торговый Центр в день теракта 11 сентября 2001 года, – очевиднейший идеологический для нас ляп, недопустимая засветка нашего движения! – жестко говорит мужчина с парализованной рукой. – Немедленно надо опровергнуть эту информацию во всех средствах массовой информации, где она прошла.

– Но может случиться так, что при опознании трупов на месте прошедших терактов в Всемирном Торговом Центре евреев там не окажется, – замечает мужчина с бородавкой на носу. – И в этом мировая общественность увидит подтверждение того, что действительно в день теракта евреи не вышли на работу во Всемирный Торговый Центр.

– Этого не произойдет! – уверенно произносит мужчина с парализованной рукой. – Мэр Нью-Йорка Руди Джулиани известит мировую общественность о том, что из-за высокой температуры в зоне горения на месте теракта во Всемирном Торговом Центре – опознать обгоревшие останки трупов не представляется возможным. И вопрос о том, вышли ли на работу во Всемирный Торговый Центр в день теракта эти самые четыре тысячи евреев или нет – отпадет автоматически.

– Логично, – соглашается мужчина с бородавкой на носу.

– Особенно проследите, чтобы в российских средствах массовой информации не просочилось сообщение об этих самых четырех тысячах евреев, якобы умышленно уклонившихся от предстоящего теракта, – продолжает мужчина с парализованной рукой. – А если все же просочилась уже там такая компрометирующая наше движение информация, то пусть Фаина Зиновьевна сама лично проследит, чтобы эта информация была незамедлительно убедительно опровергнута и русские патриоты потеряли бы лишний козырь для злобных нападок на нас.

– Я сейчас же поставлю в известность об этом Фаину Зиновьевну! – заверил мужчина с бородавкой на носу.

– И пусть, наконец, Фаина Зиновьевна нам сообщит: почему была сорвана операция по ликвидации журналиста Корнева, что помешало ее осуществить Тверье и Старовойтову, и в чем причина смерти их самих? Корнев – единственный журналист, который в своих публикациях докапывается до идеологических ветхозаветных корней нашего движения! И Корнев должен быть непременно ликвидирован! А если этого мы в ближайшее время не проделаем, то он, этот Корнев, еще того и гляди пробьется со своими фильмами «В схватке» на широкий мировой экран! – заключает мужчина с парализованной рукой.

 

Москва. В редакционный кабинет Матвеева входит Корнев с бумагой в руке.

– Есть информация, Женя, о четырех тысячах евреев, которые не вышли на работу во Всемирный Торговый Центр в Нью-Йорке в день теракта, 11 сентября 2001 года! – говорит Корнев и кладет бумагу на стол перед Матвеевым.

– О, это интересно! – бросив взгляд на бумагу и вставая со стула, говорит Матвеев. – Идем к главному редактору! Они что там, эти евреи, заранее знали о готовящемся теракте во Всемирном Торговом Центре? Может Иегова их персонально предупредил?

 

В гостиничный номер-люкс Фаины Зиновьевны входит Милашевич с газетой в руке.

– Сегодняшняя, как всегда жестко обличающая наше движение, публикация Корнева! – говорит Милашевич и кладет газету на стол перед Фаиной Зиновьевной.

– Так что же все-таки произошло в квартире Глеба Старовойтова, прежде чем наши «чистильщики» обнаружили сразу два трупа: Давида Тверье и самого хозяина квартиры – Старовойтова? – спрашивает Фаина Зиновьевна.

– Дополнительной окончательной детальной версии случившегося пока что, Фаина Зиновьевна, не прорисовывается, – отвечает Милашевич. – Известно лишь то, что Тверье в это посещение Старовойтова должен был выполнить ваш приказ: передать Старовойтову бутылочку с мгновенно действующим ядом и повелеть ему покончить Корнева при ближайшем удобном случае. А что там в действительности произошло между Тверье и Старовойтовым в тот раз, наверное, Фаина Зиновьевна, так и останется тайной усопших. По словам же наших «чистильщиков», которые, как водится в таких случаях, подстраховывали Тверье, им вдруг неожиданно по мобильнику Тверье приказал незамедлительно убрать Старовойтова. Но когда «чистильщики» тут же ворвались в квартиру Старовойтова, то в гостиной они обнаружили два распластавшихся на полу трупа. И боясь засветиться перед соседями, наши «чистильщики» сразу же ретировались.

– Вскрытие трупов прокуратура производила? – спрашивает Фаина Зиновьевна.

– Да, – подтвердил Милашевич. – Но результаты вскрытия, произведенного на основании возбужденного прокуратурой уголовного дела, мы получим от наших людей из прокуратуры в конце недели.

– Намеченная нами акция ликвидации Корнева непременно должна быть выполнена, – гневно распоряжается Фаина Зиновьевна. – Но из неудавшейся попытки провести такую карательную операцию нашими соплеменниками Тверье и Старовойтовым надо сделать соответствующие основательные выводы. Безусловно, за последние годы мы достигли небывалых успехов на пути к заветной цели нашего движения – мировому владычеству. Достаточно сказать, что, наконец, Великая Русь нами повержена, обобрана, унижена и в беспомощности барахтается у наших ног.

– Вот именно, «барахтается», Фаина Зиновьевна! – подхватывает Милашевич.

– Но мы, наше движение, за эти последние годы понесли и колоссальную, беспрецедентную потерю! В глазах обездоленных нами аборигенов, во всяком случае здесь, на Руси, мы уже не воспринимаемся русским народом как вечно всеми гонимые и притесненные силами зла. Сегодня на Руси, уже мы воспринимаемся аборигенами как силы зла, несущие коренным народам разорение, рабство и сатанинскую расовую жестокость. Лет эдак восемьдесят тому назад за одно только слово «жид» любого их аборигенов здесь, в этой стране, ставили к стенке и пускали в расход. Сейчас же любого из наших людей ненавидящие нас аборигены могут обозвать «жидом пархатым», не ожидая каких-либо последующих карательных мер. И вот в этой-то крайне взрывоопасной ситуации нам еще бы не хватало прослыть на весь мир политическими террористами! Именно это и случилось бы, если бы русский журналист Корнев был умерщвлен нашими активистами и следствие вышло бы на Тверье и Старовойтова. Тут уж русские патриоты постарались бы по максимуму на весь мир раззвонить о свершенном нами расистском преступлении и раздуть всемерную юдофобию!

– Это уж точно, Фаина Зиновьевна! – замечает Милашевич.

– И страшно представить себе, что это случилось бы в тот момент, когда удачно проведены масштабные террористические акции в Нью-Йорке и Вашингтоне, – рассуждает, – когда в связи с этими акциями мы приняли решение воспользоваться поднятой шумихой вокруг терактов в Америке, обвинить в их проведении проклятых мусульман, поднять мировое сообщество на борьбу с мусульманским терроризмом и этим самым отвлечь всеобщее внимание от нашей потасовки на Ближнем Востоке с палестинцами.

– Совершенно верно, – соглашается Милашевич.

– И потому на данном этапе тактика привлечения лишь наших соплеменников к тайным ликвидациям откровенных врагов нашего движения – себя исчерпала! – продолжает Фаина Зиновьевна. – Нужно вовлекать для этих целей прежде всего русачков, которых полностью уже мы развратили золотым тельцом и даже женили их на наших соплеменницах. Русачков, которые, понимая свою моральную ущербность, ненавидели бы все славянское, постоянно напоминающее им о совершенном ими мерзком предательстве и, в случае раскрытия наших тайных акций по ликвидации своих идейных врагов, всегда будет всплывать на первый план все тот же моральный урод – русачок. Корнев должен быть умерщвлен именно человеком из русской среды, запродавшемся нам посредством женитьбы на еврейке, имеющей доверительный доступ к Корневу и одновременно физиологически, патологически ненавидящего этого самого Корнева, как своего социального и политического антипода.

– Такого человека, Фаина Зиновьевна, не так-то легко найти… – вставляет Милашевич.

– Такого человека мы обязаны найти! – восклицает Фаина Зиновьевна. – И он должен выполнить поставленную нами перед ним задачу! А пока что организуйте мне встречу с генералом КГБ в отставке Барским.

В редакционный кабинет Матвеева входит Корнев.

– Я только что, Женя, разговаривал с Генеральным прокурором по делу Тверье и Старовойтова, – говорит Корнев, усаживаясь за свободный стол.

– Есть что-то новое по этому делу? – спрашивает Матвеев.

– Да, – отвечает ему Корнев, – и это «что-то» еще более затемняет представление: что там могло случиться?

– И все же? – интересуется Матвеев.

– Вскрытие трупов показало, что и Тверье и Старовойтов были отравлены сильнодействующим ядом, – продолжает Корнев. – Как все произошло – неизвестно. Обнаружена пустая бутылочка, в которой содержался мгновенно действующий яд, и порожние фужеры, из которых Тверье и Старовойтов пили отравленный коньяк. Совершенно непонятно, что заставило Тверье и Старовойтова выпить отравленное зелье… Никаких следов насилия на трупах не обнаружено.

– Значит, кто-то там был еще, – замечает Матвеев, – и может быть даже и не один…

– Все может быть, Женя, – соглашается Корнев.

– И какую в Генпрокуратуре видят идеологию случившегося? – спрашивает Матвеев.

– Там считают, что произошла серьезная сионистская разборка, – говорит Корнев. – Тверье известный матерый сионист высокой степени посвящения! Но, вероятно, в чем-то не потрафил координирующему сионистскому центру и сорвал какую-то важную запланированную операцию, что предопределило его смерть и Старовойтова.

– А может быть первопричина разыгравшейся в квартире Старовойтова драмы-трагедии сам взбунтовавшийся Старовойтов?

– Все может быть, – соглашается Корнев. – Но опять же, эта версия, Женя, пока нас не приближает к разгадке причины их смертей.

 

Фаина Зиновьевна и седовласый девяностодвухлетний генерал КГБ в отставке Барский, при полном параде, с множеством наградных планок на груди, прогуливаются по Страстному бульвару.

– Есть разговор, генерал, – обращается Фаина Зиновьевна, – и очень для нас важный.

– Я – весь внимание, – подхватывает генерал.

– Нас интересуют люди, с которыми доверительно общается журналист Корнев, – продолжает Фаина Зиновьевна. – Люди, с которыми Корнев делится своими планами, творческими задумками. Говорят, что Корнев даже дает им прослушивать диктофонные записи своих литературных сценариев фильмов под общим названием «В схватке».

– Таких людей, скажу вам, Фаина Зиновьевна, много. Общается Корнев с известными общественно-политическими деятелями, писателями, учеными, рабочими, генералами, бывшими членами Политбюро и секретарями ЦК КПСС, бывшими его студентами… Всех не перечислишь…

– Что ж, я подскажу вам, генерал, какой круг доверительных знакомцев Корнева нас интересует, какой типаж мы бы хотели задействовать, – прерывает Барского Фаина Зиновьевна.

– Слушаю вас внимательно, – чеканит генерал, подобострастно посматривая на собеседницу.

– Нас интересуют те из доверительных знакомцев Корнева, которые бы не только в охотку вслух восторгались бы Корневым и во всем ему бы поддакивали, но и, в силу злобливости характера своего, мстительности, тщеславия и зависти, затаенно желали бы быть свидетелями, а то и участниками сокрушительного краха Корнева. У каждого Моцарта, как говорится, обязательно должен быть свой Сольери. И в этом смысле, надо полагать, Корнев не является исключением. А если к тому же у современного Сольери окажется в качестве жены наша соплеменница – современная мудрейшая Юдифь, то это и вовсе прекрасно! Вы меня поняли, генерал?

– Понял… понял…

– Если поняли, генерал, то найдите нам такого Сольери! – приказывает Фаина Зиновьевна.

 

Корнев и Матвеев выходят из подъезда здания редакции и идут к троллейбусной остановке.

– Удивительный мещанско-обывательский типаж расплодился ныне, Валерий, – возмущается Матвеев. – На уме лишь корыстный личный интерес где-либо и что-либо грабануть по мелочевке, но он берется свысока и категорически судить и надменно разглагольствовать по любой глобальной политической проблеме. А, не получив морально-этического навара, да еще, если требуется действовать для решения этой самой глобальной проблемы, наш шустрик, как мышонка, пытается спрятаться в «норку». Особенно, если за участие в разрешении этой проблемы грозит узилище оккупационного, антинародного режима. Поразительный, конъюнктурный нюх и инстинкт самосохранения у этих мелких, сытых, самовлюбленных грызунов!

– Верно схвачено, Женя, – соглашается Корнев.

– И явным представителем такого сословия мелкотравчатых грызунов является вьющийся вокруг тебя говорун Кругляк, – продолжает возмущаться Матвеев. – Кстати, возмечтавший стать генеральным директором производства твоих фильмов «В схватке» и вещающий на каждом углу встречному и поперечному, что, мол, вот-вот он таковым станет. Не вздумай допустить его, Валерий.

– Не вздумаю, Женя! – улыбается Корнев. – Съемки фильмов «В схватке» уже в разгаре и обходимся, как видишь, без услуг Кругляка. Он даже не подозревает о съемках, при всей своей самонадеянности…

 

В гостиничный номер-люкс Фаины Зиновьевны быстро входит Милашевич.

– Важная информация, Фаина Зиновьевна, – тревожно докладывает Милашевич. – Корневу все же удалось запустить в производство девятнадцать художественных фильмов своей киноэпопеи под общим названием «В схватке».

– Где, когда? – вскакивает с кресла Фаина Зиновьевна.

– Об этом мы точно узнаем к завтрашнему утру, – говорит Милашевич. – Пока нам сообщили лишь то, что съемки фильмов на новейшей аппаратуре форсированно идут за пределами России. Причем, одновременно снимаются два варианта: кино и видео!.. Известно также, что душой проекта и художественным руководителем фильмов по-прежнему, как и тогда, весной 1991 года, при запуске его одноименного восьмифильмового сериала, является лично Корнев. Главный политический консультант киноэпопеи – бывший член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Шанин.

Нервно расхаживая по номеру, Фаина Зиновьевна говорит:

– Как был прав Блинкин! Этот мудрейший, безвременно усопший наш аналитик Илюша Блинкин!… Как он был тысячу раз прав, когда предостерегал Нину Самойловну, что из всех бывших верховодов ЦК КПСС нам в перспективе будет опасен лишь Шанин и только Шанин – этот современный коммунистический супермен-Борман!.. А что же Кругляк? Он же где-то там трется возле Корнева и все бахвалится, что, мол, вот-вот станет генеральным директором производства фильмов Корнева. Неужели Кругляк не ведал, что затевается с фильмами Корнева?

– Корнев его нутро, вероятно, сразу разгадал, всерьез Кругляка никогда не воспринимал и потому не доверял, – поясняет Милашевич.

– Выход на экраны фильмов Корнева ни в коем случае допустить нельзя! – в раздумье продолжает Фаина Зиновьевна. – То, что творится сейчас в разрозненном коммунистическом движении на территории бывшего Советского Союза нас абсолютно устраивает! Амбициозные, меркантильные, самозванные, самоуверенные вожаки многочисленных лилипутских компартий заняты исключительно собой и своими личными интересами, идейно разоружены и начисто не в чести у них жертвенность в служении своей стране, что, естественно, позволяет нам их элементарно разгадывать. И потому нынешние коммунистические вожаки не в состоянии возглавить протестную борьбу трудового народа против нашего, как они говорят, антинародного, оккупационного режима. На своих же, проводимых от случая к случаю, формализованных сборищах-тусовках они стращают подопечных партийцев абстрактными ультраимпериалистами, а теперь еще вдобавок – мировыми глобалистами и заодно, – для сдерживания революционного пыла радикальных коммунистов, – пустили в оборот, с иезуитской подачи наших СМИ, страшилку: мол, особо не задирайтесь с нынешней властью, а то, не ровен час, антинародная власть заподозрит вас в попытке подрыва конституционного строя, нагло обзовет на весь мир экстремистами-террористами и засадит в тюрьму…

– Именно это и происходит, Фаина Зиновьевна, на партийных сборищах нынешних коммунистов, – вставляет Милашевич.

– Впрочем, – говорит Фаина Зиновьевна, – каждый из нынешних вожаков-имитаторов комдеятельности всерьез всецело поглощен лишь интересами своего бизнеса и банковских гешефтов. Стайку-то партийцев держит возле себя исключительно только из меркантильных, корыстных, политиканских соображений, так сказать, про запас, на всякий черный день: вдруг, в самом деле, в стране вернется Советская власть, а мы, дескать, тут как тут испытанные борцы народно-освободительного движения, с реальным руководящим опытом и готовы взять на свои плечи всю огромную тяжесть ответственности за судьбы страны.

– А наивные активисты из трудового народа, – замечает Милашевич, – все еще питают иллюзии в отношении своих лидеров и верят в то, что им вожаки, наконец, объективно объяснят почему Страна Советов так вдруг рухнула, обозначат хотя бы контуры истинного врага, приведшего ее к краху и поведут трудовой народ на борьбу с этим врагом…

– И вот, страшно представить, что в этой-то ситуации вдруг выходят в свет фильмы Корнева, – продолжает Фаина Зиновьевна, – в которых не только общедоступной художественной форме дан убедительнейший анализ первопричин обвала Советского Союза, не только всеобъемлюще однозначно обозначен конкретный исконный враг – наше движение, приведшее народ этой страны к роковой черте, но также четко изложены революционная стратегия и тактика пролетарской борьбы. А это для нас смертельно опасно! И если такое случится, если фильмы Корнева все же появятся на экранах, – это кардинально изменит политическую обстановку, создав центры протестной кристаллизации широчайших масс не только в этой стране, но и во всем мире. Фильмы Корнева впервые в нашей истории окончательно просветят аборигенов о сущности и целях нашего движения! Взрыв народных трудовых масс при этом неотвратимо закономерен!

– Что же делать, Фаина Зиновьевна? – в волнении спрашивает Милашевич.

– Делать вот что, – решительно заявляет она, – нынешний идейно-организационный раздрай и дробление в коммунистическом движении на территории бывшего Советского Союза надо еще больше всячески стимулировать и подогревать, всемерно делая ставку прежде всего на низменные чувства и корыстные устремления коммунистических вожаков. Надо поднять выше и накал страха их перед нашим всемогущим движением – мировым сионизмом! Финансов для этих целей не ограничивать и во все коммунистические подразделения дополнительно внедрять наших людей!.. А что касается фильмов «В схватке», то все замыкается на авторе киноэпопеи. И это нас тем более вынуждает к немедлеленной ликвидации Корнева.

– И еще, Фаина Зиновьевна, – сообщает Милашевич, – завтра вечером Корнев выступает перед рабочими Московского металлургического завода «Серп и Молот» во Дворце культуры этого предприятия.

– Непременно побывайте там лично! – приказывает Фаина Зиновьевна, со злобой добавляя: когда он только поспевает, этот Корнев!

 

Дом культуры завода «Серп и Молот». В переполненном зале, выступает Корнев. Из среды фотокорреспондентов и телеоператоров его фотографирует Лена Синицына. В третьем ряду сидит Милашевич с диктофоном в руке, внимательно наблюдая за Корневым.

– …Конечно же, ложно это суждение, – говорит Корнев, – что явление Путина народу деполяризовало политическую жизнь в стране и размыло классовую сущность противостояния в обществе.

Некоторых конформисты поспешили сделать ставку на человечка, нежданно-негаданно вытолкнутого мировым сионом на вершину власти.

Впрочем, не только политиканы-конформисты не замедлили «клюнуть» на появившуюся на политическом небосклоне приманку!

С отменной выучкой, рядясь в тогу державника и иезуитски жонглируя перехваченными у левой оппозиции патриотическими лозунгами, ставленнику забулдыги Ельцина – собчаковскому подмастерье Путину вначале своего царствования удалось до такой степени сбить с толку исстрадавшийся доверчивый трудовой народ, жаждущий социальной справедливости, что некоторые не в меру впечатлительные и экзальтированные «активисты» трудового народа даже попытались увидеть в бывшем ординарном подполковнике КГБ Путине чуть ли не новоявленного Сталина – снизошедшего спасителя Руси Великой.

С приятным облегчением, сняв с себя груз ответственности за судьбу трудового народа, так называемые активисты отпрянули от борьбы с антинародным, просионистским режимом и стали уповать лишь на «спасителя» Путина.

Но преднамеренно затеянное горлохватское шоу «спасителя»-лицемера, перевязанного черным пояском, продолжалось не долго. С беспардонным, циничным, нахрапистым проталкиванием им через Госдуму антинародных законов, выявились истинные цели и намерения этого «спасителя» – запрограммированного продолжателя дела своего предшественника, предателя интересов трудового народа и социалистического государства упыря Ельцина.

Всем стало все ясно: Путин – это не президент русского вымирающего трудового народа, а президент грабителей-олигархов и национальных предателей.

Обнаружение обмана вызвало разочарование и утрату легитимности Путина в народном сознании несравненно более быструю, чем у его предшественника Ельцина. Шагреневая кожа кредита доверия, сразу полученного Путиным только под провозглашенные им перехваченные патриотические лозунги, стала форсированно сокращаться.

Из зала раздается мужской голос: «Правильно говоришь, Корнев! Путин для нас сейчас такой же враг, как и его предшественник – забулдыга Ельцин!»

– И теперь «активисты» левой оппозиции, – продолжал Корнев, – торопятся нравственно обосновать свой безнравственный образ жизни. Да так, поубедительней, чтобы и в будущем вариант такого вот нравственного обоснования безнравственного образа жизни пригодился бы им и их потомкам на все случаи жизни, при любом режиме власти и при любом неожиданном повороте политических событий в случае низвержения существующего строя. И в своих циничных разглагольствованиях раскрывают свое истинное человеческое и политическое лицо.

Встречаю днями знакомца – преуспевающего ныне бизнесмена и банкира, а в недавнем прошлом генерала из центрального аппарата КГБ СССР, весьма близкого к высшему руководству сего, в прошлом всемогущего ведомства великой державы, на содержание которого народ не жалел средств, – и диву дался его нынешнему настроению. Веселый такой, вальяжный, все пытался шутковать, улыбался как на рекламе. И ни тени какой-либо тревоги и обеспокоенности о своем будущем. Не то, что два года тому назад при нашей последней встрече с ним!

Тогда ему было не до шуток, не до веселья! Тогда его точила лишь одна паническая мысль, что вот-вот, мол, непременно вернется Советская власть и страх того, что решительно за все сполна спросит трудовой народ с них, кагэбэшников.

– Последнее время, глядя на то, что творится вокруг, места себе не нахожу… – волнительно причитал тогда знакомец-генерал. – И больше всего одолевает меня сознание преступно не выполненного долга перед Родиной. Ведь мы – так называемый передовой вооруженный отряд – клялись жизнью защищать страну. А в роковой час испытаний свершили величайшее в истории человечества предательство – осознанно добровольно, без единого выстрела сдали Советский Союз его многовековому, исконному врагу – просионистским силам. Да еще, к стыду и позору своему, на глазах у бедствующего трудового народа, почти поголовно, используя профессиональные навыки и связи, бросились в бизнес и приватизацию недвижимости, вплоть до явочных служебных помещений…

Таков характер пессимистических откровений генерала был в прошлый раз при нашей последней встрече с ним два года тому назад. И вдруг такая эйфория, такой оптимизм в настроениях генерала при нынешней встрече с ним!

– Так что же случилось? – спрашиваю генерала. – Что такого особенного произошло со времени нашей последней встречи, взбодрившего вас?

– Ну, как же, – с вызовом воскликнул генерал. – А избрание нашего коллеги-подполковника Путина президентом России? – Это что, не событие!.. Он для нас сейчас все! Став президентом России, он для нас сейчас всеобъемлющая «крыша». И пока Путин сидит наверху, нам не грозит ни суд народа за то, что никто из нас не оказался верным присяге Родине, ни нашему бизнес-банковскому делу ничто не угрожает…

–Позвольте, – прервал я генерала, – складывается впечатление, что кагэбэшные академии вы заканчивали исключительно для того, чтобы при смене режима власти в стране, в момент сориентироваться и с успехом промышлять в бизнесе и банках…

– Сарказм ваш понял, – мгновенно посуровел вальяжный генерал, продолжая разговор уже с потухшим взором. – И как реалист, скажу, что Путин, конечно же, временная наша «крыша». Ответ, безусловно, со временем перед трудовым народом нам придется держать. И коллеге Путину – в особенности! Но не только, как и всем нам – его коллеги, что изменили присяге и вдарились в бизнес... Путину вдобавок придется еще ответить и за Собчака, и за Чубайса, и за Грефа, и за землю, и за рабский трудовой кодекс, и за поспешно затопленную советскую космическую станцию «Мир»… Что же касается меня, то я смотрю на жизнь философически и прагматически. Я уже пожил в свое удовольствие и родню обеспечил и сейчас готов к любому повороту событий в стране. Связь с компартией до сих пор не потерял, взносы плачу регулярно... Собираюсь еще пробиться делегатом на предстоящий съезд коммунистов…

В зале раздаются голоса: «Позор генералу!», « Судить предателей-кагэбистов!»

– Расстался я с генералом КГБ, – грустно продолжил Корнев, – и тут мне навстречу шествует другой знакомец – бывший член ЦК КПСС, возглавляющий ныне одно из сохранившихся многочисленных микроответвлений этой в прошлом гигантской компартии. Разговорились. Я ему возьми и расскажи о только что услышанных откровениях кагэбэшного генерала.

– А вы не судите генерала и его коллег по КГБ слишком строго, – назидательно произнес бывший член ЦК КПСС, – ребятам-то жить надо! Потому и промышляют профессионально, как могут, в бизнесе и в коммерческих банках. Революционной-то ситуации в стране пока нет. Вот они в ожидании ее, этой самой революционной ситуации, и заполняют «паузу». Я ведь тоже ее жду и не гнушаюсь бизнесом., да еще и сыновей с зятем встроил в коммерческие структуры. Хотя успеваю и лично руководить, пусть даже и немногочисленной компартией. Регулярно проводим, как положено, пленумы и съезды, чтобы не потерять, как говорится, хорошую политическую форму и бытьготовым в последующем уверенно возглавить революционные массы и остаться за бортом истории в случае какой-либо заварушки в нашей стране. А для ориентации в том, что и где происходит в мире, скажу откровенно, тесные контакты держим с различными спецслужбами, даже с Моссадом…

В зале раздается женский крик: «Долой мерзавцев!»

– Иду я дальше по столичной Тверской улице и думаю, – рассказывает Корнев: «Что же это происходит в нынешней жиже? И когда только наступит кристаллизация в левой оппозиции?» – А навстречу торопливо, размашисто шагает, увешанный многочисленными патриотическими медалями и значками – исполнительный директор Мемориального фонда «Памяти выдающихся советских полководцев и флотоводцев».

– Спешу на Поклонную гору, – впопыхах скороговоркой отчитывается исполнительный директор, вытирая пот со лба ладонью. – В тамошнем музее Великой Отечественной войны предстоит оказать очередную услугу новым кремлевским хозяевам и лужковской мэрии.

– Какую же это услугу? – спросил его.

– Видите ли, новым властям хотелось бы, чтобы к их ногам были брошены, как минимум, все выдающиеся советские полководцы и флотоводцы Великой Отечественной войны, из которых бы посмертно была бы выпотрошена коммунистическая «начинка».

– Что имеется в виду? – интересуюсь я.

– Поясню, – говорит исполнительный директор. – Для эффектного и ускоренного окончательного закабаления нашего народа новые власти крайне нуждаются в своеобразных идеологических подпорках. Ну, разве плохо для новых властей будет, если они, обращаясь к покоряемому народу, скажут: все ваши в прошлом национальные герои-коммунисты вовсе не коммунисты, а страдальцы тоталитарного советского режима? И только, мол, мы, либералы-демократы даем им сегодня подлинную высокую оценку и признание, как настоящим русским патриотам? И наш народ, естественно, в силу природной доверчивости сразу же проникнется любовью и уважением к ним.

– И как же это осуществляется? – спрошиваю его.

– Никаких проблем, – смеется он. – Сами новые власти такую идеологическую манипуляцию, безусловно, не в состоянии проделать. А с участием нашего Мемориального фонда, под нашей «крышей» да еще с нашими чистыми чекистско-армейско-флотскими руками, с холодной головой и горячим сердцем – успешная реализация такой манипуляции гарантирована. Да еще к тому ж освященная высшими иерархами православной церкви.

– Но как, как? – не унимался я.

– Так, – восторженно отвечает исполнительный директор. – Мы делаем конкретное предложение властям: у нас, мол, есть официально зарегистрированный Мемориальный фонд – «крыша», на плечах у нас советские генеральско-адмиральские погоны и народ пока что нам верит, как преемникам славы советских героев. Профинансируйте нас без засветки хорошенько, и мы по эстафете сдадим вам этих наших советских героев в собственность, и используйте их как хотите…

– И как же подобная технология реализуется? – не унимался я.

– На практике это выглядит так, – рассказывал он: – новые власти обильно нас финансируют, а мы на их деньжищи заказываем бесчисленное количество памятников советским героям-военначальникам, открываем музеи, устраиваем во дворцах пышные юбилейные торжества и пиршества во славу героев, передаем их мемуары. И при этом напрочь убираются красные коммунистические знамена и всякая другая советская символика! Лишь для видимости вывешиваются портреты юбиляров в советской форме. И тем более на всех этих торжествах не звучат ни советский гимн в прежнем его исполнении, ни прежние прокоммунистические речи юбиляров на Красной площади. При каждом удобном случае особо подчеркивается, что, дескать, эти самые усопшие герои-военначальники никакие они не коммунисты, не советские, а попросту русские самородки, которые вопреки социалистическому строю и компартии, несмотря на сталинские притеснения и жестокий коммунистический террор, умело сделали себе блестящую карьеру, и, мол, можно с уверенностью полагать, что эти самые советские герои-военначальники лишь мечтали дожить до того светлого дня, когда придут к власти истинные демократы и воздадут им все положенные почести. От такого растаскивания и размытия советской идеологии и манипуляцией с переподчинением, а точнее – перепродажей национальных ценностей – советских героев, новые власти получают неоценимо огромную прибавку к рычагам воздействия и давления на сознание покоряемого ими народа. И нам, как видите, кое-что перепадает за труды...

– Вы хоть понимаете, в чем участвуете? – взорвался я.

– Понимаю, понимаю… – мелковато запричитал исполнительный директор.

– Это же чистейшей воды пособничество оккупационному режиму!

– Но у меня внуки, – противно засучил исполнительный директор, – внуки… Их обеспечить надо…

Из зала кричат: «Ничтожество!», «Подлец!» «Позор!»

– Исполнительный директор нырнул в метро «Маяковская», – говорил Корнев, – а я свернул в ближайший сквер, чтобы несколько остыть от множества налипшей грязи...

                Вадим Цеков.
(Продолжение следует)