Слепой еврейки златоустой...

        Сгорая пламенем свечи,
        Он умалял бездонность ночи,
        Имел от многих тайн ключи,
        Прозренья истинного очи.


Слепой еврейки златоустой,
Внимая древним текстам ветреным юнцом,
Впитав стиха нездешнего всю неземную красоту перед её возвышенным лицом,
Всё глубже сознавал о тленности своей и бренность сущего с тревогой грустной.

С тех давних пор в пустыне он среди ветров пророк.
Теперь безмолвен, немощен, старик и одинок.
Но счастлив, как никто иной, что с Богом говорил.
И тем дышал, так видел суть. И жил по воле сил.

Взирать на жизнь кого-то личной мерой -
Держать её за эталон.
Иной был златом жив, другой - жил верой, -
Судить, в итоге, будет Он.

И Тьма к отшельнику являлась, и не раз.
И ужас трепетный рождал молитвы глас:
То Бог для блага испытанье попустил,
И дух пустынника обрёл немало сил.

Бесстрастен он и детски мудр,
Сияет лик как перламутр.
Он кроток и смиренно тих,
Его свеча - еврейки стих,
Что перед взором пламенным письмом, -
И вновь он видит новый смысл в нём.