Залив старого человека

Тебе ещё не следует слова
перебирать, из ломаных да битых
выискивать получше, в сибаритах
ходить и целить в яблочко сперва,
а дальше — больше, и — хоть трын-трава.
А мне уже давно пора забыть их.

А ты Шарм-эль-хэштечишь, как Шарм-эль-…
не помнящий родства — мол, всё до фени.
И, западая тупо на модель
отвязную, буквально с полморфемы
едва начнёшь — и солнце бьёт в глаза,
а чуть продолжишь — в пасмурные воды
шарахает разрядами гроза!
А я уже не делаю погоды.

С утра из города куда-то еду загород,
а там – обратно в свой просторный город,
заботясь не о том, что может заворот
мозгов случиться, а о том, что голод
не тётка. И опять маршрутом тем же…
И на вопрос античного айпода:
— Ты где?
— Да на занятиях я, где же
ещё?!
И так почти четыре года.
 
Лишь изредка, ступая на песок,
где толком не умеет приютиться
в зелёных купах чей-то скок-поскок,
мне кажется совсем другие птицы
клевали то пшено, то чечевицу
из плошечек протянутых ладоней,
чьи донца вспоминают до сих пор
все «тук-тук-тук» звенящих молоточков.

Горячим чем-то обожгла печаль
мою щеку, слезою может статься,
как будто в глаз попала невзначай
соринка жаворонка — и не проморгаться.

А ты хрестоматийно, горячо
витийствуешь о доблести, о славе…
О чём же, разумеется, ещё.
И поделом, и правильно, и вправе.

А я давно зачислен в старики.
И где-то на отшибе, сбоку, с краю,
уже не с прежней лёгкостью стихи
из памяти наружу вынимаю.

Давно забыл чинить я невод свой,
ведь есть кому золотенькую нонче
обхаживать манерностью, освой
которую, и я бы жил чуть проще.

Но, как в своих мозгах не приберись,
из года в год я понимаю реже 
среди камней разбросанных и птиц,
так странно раскачавших побережье,
где только эти двое: он счастлив,
она взволнована, и оба своевольны, 
к чему они приходят на залив?
к чему приходят, вглядываясь в волны?