Война и мир. гл. 4-1-8

4-1-8

Жизнь Сони у семьи Ростовых
Всё становилась тяжелей,
Всё больше случаев суровых
Терпеть приходится там ей.

Имея вескую причину,
Маман усилила нажим,
Не стала б Соня половиной,
Войдя в семейный их режим.

К тому ж письмом с княжной о встрече,
Он сам намёком дал понять,
Что в их судьбе — «ещё не вечер»,
И им обоим надо ждать.

Но вот уже перед отъездом,
Графиня, изменив свой тон,
И с изощрённым вновь наездом,
Иной придумала препон.

Упор весь обратила в жалость,
И со слезами и мольбой;
Ей ничего и не осталось,
Как просьба: жертвовать собой.

Она должна, мол, расплатиться,
Живя в семье за весь комфорт,
И даже в том и устыдиться,
Что сына тащит, как «за борт».

За борт богатой светлой жизни,
Чтоб с нею жить лишь в нищете,
Семейной вопреки отчизне…
Дашь обещание ты мне!

И с истерическим рыданьем
Она дала маман ответ,
И всё с огромным пониманьем:
Семью избавит от всех бед.

Она уже на всё готова,
Но обещанья не дала,
Она любила так Ростова,
В душе решиться не могла.

Ей надо жертвовать собою
Для счастья всей другой семьи,
И отплатить за эту долю,
Свою сломать при этом волю,
Где воспитать её смогли.

Она привыкла делать жертвы,
И только лишь на том пути,
Из всех достоинств делать перлы,
И даже в чём-то снизойти.

Себя тем самым возвышая,
А также и в глазах других,
И с каждым разом приближая,
С Ростовым счастье на двоих.

Теперь же жертва стала нужной,
Чтоб счастьем жертвовать своим,
И ей совсем уж неуклюжей,
А счастье подарить другим.

И в первый раз в судьбе девичьей
Родилась горечь к той семье,
И с неприязнью необычной,
Она замкнулась с тем в душе.

Выходит, что её растили,
Затем — замучить чтоб больней,
Её в семье и не любили,
Как сироту, её жалели,
Так будет сказано верней.

К Наташе в том питала зависть,
Ей жертвы не были; нужны,
Других ей жертвы были в радость,
В том не питала и нужды.

При том всегда была любимой…
А чувство Сониной любви,
Всегда было; неукротимо,
Любовь жила в её крови.

Оно стояло выше правил,
Скрывая чувства от других,
В её борьбе дух не оставил,
Он был силён, но — как бы тих.

И потому ответ графине
Стал как бы чуточку размыт,
Она жила «в своей пустыне»,
И это стал её, как щит.

С ней избегала разговоров,
Решила Николая ждать,
И с ним решить судьбу всех споров,
К себе навеки привязать.

Все хлопоты по их отъезду,
И ужас тех последних дней,
Глушили в Соне мыслей бездну,
Они все стали в тягость ей.

Узнав, что князь Андрей в их доме,
Хотя душа теплилась в нём,
Она во всём таком «Содоме»,
Как засветилась огоньком.

В ней искры вспыхнули надежды,
Что вспыхнет вновь у них любовь,
Наташа любит и как прежде,
Сметая с князя битвы кровь.

Её расчёт был очень сложен:
И вместе в хаос здесь попав,
Меж ними брак вполне возможен,
Коль скоро князь вновь станет «здрав».

Тогда родство их — ей на помощь,
Княжна, как «князева» сестра,
В супруги не годна, «как овощ»,
Она — лишь этого ждала.

Вмешательство, как провиденья,
В её интимные дела,
Подняли в Соне настроенье:
Графине слово не дала.

Ростовы первую ночёвку
В Трои;цкой лавре провели,
Вошли с гостиницей «в помолвку»,
Где разместить  себя смогли.

Три комнаты для них большие
Заня;ла дружная семья,
В одной — и князя поместили,
Себя от неудобств храня.

Наташа с ним сидела рядом,
Вели обычный разговор,
В соседней же — графиня с графом
Облюбовали свой «простор».

В ней с настоятелем той лавры
Они беседой увлеклись,
«Искали вместе в жизни правды»,
В конце — все к богу «подались».

Сидела тут же, с ними Соня,
Ей слышны были голоса,
Но в этом слабом звуке-тоне,
Нельзя понять всего смысла;.

От долгих с нею разговоров
Стал утомлённым князь Андрей,
Наташа и без лишних споров,
И ей, конечно же, видней…

Его оставила в покое,
С лицом взволнованным ушла,
Своё, оплакивая горе,
Она — другого не нашла:

О том поведала подруге:
— Да, Соня, слушай — будет жив,
Я счастлива, но — тянут муки,
И есть досадный в том мотив:

Оставшись жить, но он не сможет…
И потому, что… — слёзы с глаз,
Его проблема в том тревожит
И даже в этот тяжкий час.

— Наташа, я как знала это,
Конечно же, он будет жив!
Моё в том верное всё кредо:
Совсем наш князь неприхотлив.

Волненье Натыной подруги,
Никак не меньше, чем в самой,
Её терзали те же муки:
Был князь бы жив, хотя больной.

Поплакав, поделившись горем,
Взглянув на князя пару раз,
Заснул Андрей с уходом вскоре,
Хотя и был не ранний час.

Лежал на трёх уже подушках,
Чтоб тело было высоко,
Дверь приоткрыта для прослушек,
Дышал он ровно, глубоко.

— Наташа, — вскрикнула подруга:
— Да, что с тобой? Ну, помнишь, там…
В Отрадном, святки… — И с испугом:
— Игра была, в ней — смех и гам…

Когда я в зеркало смотрела,
Я видела, что он лежит,
И я тогда, как ты болела,
Лежит, и розовым укрыт.

Закрыл глаза, сложивши руки,
Но это просто был обман,
Тебе уменьшить чтобы муки,
Внести покой в семейный клан.

— Да, да, я вдруг всё вспоминаю,
Был чем-то розовым укрыт,
Не всё, однако, понимаю,
Как «этот фокус был зарыт».

В том видела необычайность
Зеркальных девичьих всех игр,
Таинственность и в том случайность,
Какой божественный тот мир.

Раздался вдруг звонок за дверью:
Их беспокоил князь Андрей;
Наташа вся ещё в поверье:
Все думы, что же делать ей?

Наташа ринулась на вызов;
Вошла графиня в этот миг,
И к Соне обратясь с капризом,
Её вновь спор с ней вновь настиг.

В руках письмо держала к сыну,
Напомнить просьбу к ней пришла:
— Тебя я, Соня, не покину,
Я вновь спросить тебя должна:

Сегодня — день отправки писем,
Желаешь вместе ты — с моим,
Письмо отправить — «чем мы дышим»,
Чтоб не был сын мой так раним.

Во взгляде — страх и стыд отказа,
Что ей вновь надобно просить,
И неприязнь к ней от экстаза:
Кому ему невестой быть!

— Я напишу, — сказала Соня,
И целованием рук маман:
— Об этом я прекрасно помню,
Не совершу я вам обман.

Спокойным стало настроенье,
Довольная осталась тем,
Гаданьем прошлым с убежденьем:
Княжна останется ни с чем!

И с радостью в своём сознанье,
В свершение своей судьбы,
Поступка ради пониманья,
Ростовых за княжну борьбы…

От слёз не раз как прерываясь,
Что отуманили глаза,
С надеждой всё ж не расставаясь,
Что на княжну падёт гроза…

Отправила письмо Ростову,
Где с выраженьем нежных чувств,
Свободу дать ему готова,
Его, утихомирив грусть.