Музыка молодости

(Из серии "На Завалинке")

Клубы морозного воздуха всякий раз врывались вместе с входящими в дом нашей подружки Кадушкиной, внося ни с чем не сравнимый запах зимы, который терялся,  смешиваясь с запахами разносолов на столе и в печи, щедро и умело приготовленных ею.
 Хозяйка постаралась на славу! Готовила она очень  вкусно и разнообразно. Запах солений и особо - киселей, компотов, варенья, грибов уносил нас в тёплое лето, которого так не хватало сейчас. Каждый из прибывших гостей высказывался «Где енто лето затерялось?»
 Последней пришла Ушатиха. Вытащила из глубокого кармана шубы полторашку,  проговорила:
-Енто я свой чаек прихватила. С морозцу то ён нас и разогрет. У Кадушкиной чаек хорош, но такого ни-ни.
-Чаво  ни-ни, у меня и малиновка, и вишневка, и рябиновка, а смородиновой  так и заценки нет. Ох и хороша! 
-Твоя-то хороша, а моя особа.
- Чаво она особа? 
-А то и особа, потому што моя. Ты ж знаш, сам себя не похвалишь, как оплеванный стоишь. Вот я и решила свою прихватить, да людев угостить. Отведают, могет, и похвалют, а то ж мне нешто не завидно? Кадушкиной хвалебну оду, а мне ни слова. Несправедливо будя.
-Ну, ты, енто, давай, разливай, коль принесла, а то сидишь, байки травишь,  а во рту с утра ни маковой росинки - поторопила Ведеркина.
-Та вы шо, бабы, не то гульнуть збираетесь?  Мужикам морали читам, а сами нализаться не против? Где  ж она, правда-матка?  Не, бабы, вы как знаете, а я не буду, не то мой Ухват с мого примеру запьет надолгу.
-Да не боись, с моей не захмелешь, она не хмельна.
-А коль не хмельна - на кой ляд ее пить, да ещё и тебя восхваляти?
-Тю, Ухватка, а шо тебе надоть? Ты и пьянеть не желашь и трезвый тоби плохо. Чего ты хошь, хороняка? Тебя послухать - не поймёшь.
За окном повалил снег. Снежинки, крупные и узорчатые, кружились в воздухе, словно   молодёжь  в вечно юном и всегда модном вальсе. Они  тихо падали на землю, укутывая ее  стерильно чистым белым покрывалом.Эх, красотища какая!  Затейливо устроен мир - с какой стороны не глянь, в любое время года стоит особая своя краса, от которой невозможно оторваться. Смотришь порой, любуешься, затаив дыхание, чтобы ненароком не спугнуть, не нарушить это очарование движением или словом. Хочется обнять это все, прижаться, срастись в единое целое с земной красотой. Так думала я, сидя напротив  окна и глядя на происходящие за стеклом. В комнате воцарилась тишина. Видно, каждая из нас, любуясь проделками зимы, задумалась  о чем-то своем.
- Ну, очаровала нас зима своим снегом! Мы и про блины забыли, а они-то стынут. А я ж не буду Ведерчихой, коль пышных да румяных Кадушкиных блинов не покушаю! Только не знай я, кудойт тот блин мне опустить - не то в маслу, аль в сметанку, чи в варенью?
- А ты сразочку кунай во все, вот смачно то будя.
-И пошто продукт-то переводить, сгажу все-и маслу, и сметану, и варенью.
- Э, балда ты, дайка я тебе подмогу - заявила Ухватка Ведерчихе. Взяла её блюдечко и положила в него всего по чайной ложке, перемешала - Кушайте на здоровьюшку, дорогая вы наша.
-Чавойт ты мне намесила, как  свинке, я от етого не захрюкаю?
 -Моботь и захрюкашь от удовольству, а если тебе ще и спинку в этот миг почесать, ты и споёшь и спляшешь - продолжала  Ухватиха.
 -Да, игде те семнадцать лет, кубысь вертать хуть на годок. Ну чего, сказать вам, шоли как мы со своим на курорту ездили? - спрашивает  Ведерчиха.
- Давай уж, чели, сказывай, послухаем, магет янтересно будя.
 - Мы ж с ним в ашнадцать моих годов сошлись. Я к енотому времяни уж дояркой робила, и ён скотником. К двадцати у меня пятеро деток було. Сразу я тройню родила, а посля двойню.
- Эк тебя расперло! Как тебя твой Ведеркин терпел? Столько детев сразу.
- Так я енто за тим ще пятерых разом родила.
- Да ты сказилась  чели?  Во приплодна баба, так приплодна. Все живы-то? 
- Все живут. К тому времю, как нам на ту курорту ехати, все уж  семейны были.
- Как ты умудрялась по стольку рожать? И прокормить таку ораву надоть. Туточки и трём сладу нету, а енто десяток. Кадысь ты, бедна, успела за нимя пригляд иметь?
- Это не всё! Я ж ещё девять родила
- Как, сразучки?
- Да ни, ентих за три разу по тройни.
- Во скаженна баба, очумела.
- Да ничуть, робила ишо. Бывало, в три утра сподхвочусь,  сапоги, хухайку на себя и на ферму. Коровушек подоила, прикормила и домой. Дома сызнову в сарай. Хухайка зимой, а летом халат, да все те же сапоги. Так и жили - ни разу платью хорошу не одела.
-Да каку туточки платью, как ты умыться не забывала?  Энто ж надоть 19 детёв - всих накормить и обгреть надоть. У меня волосья на дыбки встали.
 -А за то разом со всеми отнянькалась.
 Так ось дали мому как-то путевку на курорту. Приходя ён домой с ентой путевкой и спрашуя «чели ехать, чели нет». Ехай, говорю, ехай. Какись раздумки? В кои то веки едино довелось, езжай. Приодела я его, посмотрела: «Э,  да ешо мужик гожий получился». Наказую: мотри там, не балуй, не то наживешь каку хворобу.
- Ты шо, мать ,белены объелась, на старости нужны они больно.
 Поехал он до той Анапе поездом - самолетом ужасть как боялся - и в тот же день принесли мне путевку, в тую саму Анапу. Хотела я в отказ пойтить, а мне дирехтор совхозу и говорить «не дури, ехай - и за муженьком пригляд, и сама, за жисть намаевши, роздых получишь».
-  Так не успею я поездом то.
-А ты самолетом. Завтри я тебя в райцентр свезу в Салон мод, там тебя обиходят и муж не узнат, кто така и откель.
Свез он меня утречком. Там мне и причесон навели и маникюр на руки и на ноги намазюкали. Одели меня - все брюки,  да кохты. На ноги босоножки  -  и пятки, и пальцы голы, штоб ногти украшены видно було. На утрю спозорань дирехтор меня на самолет увез.  И вот я на ентой Анапе. Все кругом цвететь-ванят, надухманино от того цвету, ажник голова, как с самогону, закрутилась. Прихожу я до санаторию, записуюсь. Надо сказать, мой-то не один ехавши, а с нашим кумом Ванькой Захудалым. Ну, прибыла я в саноторию, гляжу в зеркилю, а там, бабочки, рожа-то не моя. Ресницы длинны, аж загнулись, и хигура не моя в брюках. Не я да и только. Не узнала я свою образину. Э, думаю, как могла я себя узнать, коль я и не была никогда одета по городскому. Туточки меня и осенило: мой-то с кумом должны подъехать с минуты на минуту. Придут на регистрацию, я и покажусь: узнают или нет. Мой то и не знат, што я тож на ентом курорте. Узнают - расскажу што и как, нет – так в секрету и буду тута  до концу. Всю правду матку узнаю. Походила я по скверу, полюбовалась на природу, глядь - идут. Ну, я то их сразу узнала. Увидели они меня, и с вопросом: 
- А скажите нам, девушка, где тут записуют?
 - Да вот перед вами дверь.
Иван-то ко мне подскочил, грит :
-Спасибо, мадам! - и ну руку целовать, а мой отвернулся и не зрит. Не признали.
 И потекли курортные дни. Ванька вокруг меня вьётся, то цветы, то пряник  дарит. Как-то я ему говорю:
- А не боишься – жена узнает, з дому не сгонит?
-Нет, не боюсь. У меня и жены еще нет, холост ещё.
- Што ж так, уж и не молод вовсе? 
-Та не нашёл такой как ты, вот и не женился. Кабы ты за меня пошла, тут я бы враз. Че, пойдешь за меня, аль нет?
- Аль нет.
- А пошло так ?
-Ты не в моём вкусе. Вот друг твой мне по нраву. Красивый, степенный, с таким и по жизни пройти не стыдно.
-Нашла степенного, еще старшей меня, а того ж - не женат.
- А чего ж так?
- Да он у нас несмелый. Дружил с одной девкой, так она его кажен вечер била, зла была, со зла и померла. С тех пор и женат не был и вдовый стал, на баб во зле остался.
- Балобол ты, как я посмотрю!
- Вот те хрест,  правда! Я тя прошу, выдь за меня, не пожелешь - озолочу. Я ж сильно богат, да спроси хошь у него. У меня дом в три этажа. Машин три легковых, три грузовых, три магазина.
- Сменил бы цифру, а то всё «три, три»- дырка будет... Аль в памяти своёй не уверен, опасаешься, что на враках попадешь? 
И попросила я одну подругу, шоб  она все на фотку сняла. На следный день, тольку я из корпусу- Ваня дожидает. Стал на колени, грит, проси што хошь, только выходи за меня, больно ты мне люба.
- Подари мне одну машину и один дом, и я твоя.
- Так у меня их с собой нет. Выдешь за меня - все твоё будет.
- Врешь ты все, не верю. Вот за твоего друга я бы вышла не думая.
 Сама подхожу к своему-то и говорю:
- Не желаети ли в кину сходить? 
- Нет, - говорит, - У меня вечер уж занят.
-А позвольте спросить, чем ? Не другая ли ваше сердце заняла.- Могет и другая. Вон Ванька вами дюже заинтересован, я ему на пути не стану.
- Ах вот в чем дело! А давайте я вас с подругой познакомлю. Ох, хороша подруга, картина писана.
- Слухайте, подите вы от меня, я на леченью приехал, а не лясы точить. Мне енто все не нать.
Так пролетели три недели. Скоро и домой. Ваня, прихватив охапку цветов, ворвался к нам, объявил об отъезду и, не теряя марку влюбленного, подарил мне золотые перстень и колье. Я вытолкала  его за дверь. Подарки забирать он не стал, хотя я сказала увезти цацки жене.
Они выехали домой в вечеру, я на другой день вылетела самолетом. Дома снова была раньше мужа. Оделась в домашний прикид . Убрала манюкюр и макияж. Муж вернулся, спросил, как тут мне жилось одной, скучала ли? Я тоже спросила у него: - Не скучал ли ты, иль зазнобушки не дали?На что он честно ответил:- Приставала одна, да разве кто сравнится с тобой! На этом все бы и закончилась, если бы не Ванька. Как-то зайдя к нам, он начал хвалиться, как одна шлюха липла к нему. Больно хотела выйти за него замуж. И жену, дескать, свою брось, я тебе и дома-терема выстрою, и магазины и машины подарю, как к ней приедем. У  меня вскипело внутрях. Это меня-то он шлюхой назвал? Прохиндей триклятый. Я те час устрою баню. Ты мне час как уж на сковороде завертишься, кобель зачуханый!
- Слухай, Ваня, а ента не она ль тебе хвалилась, шо у неё трехэтажный дом, три машины грузовых и три легковых, три магазина? И енто ты ей сказал сменить цифру, а то все «три, три»  - дырка будеть?
Ванька от неожиданки подпрыгнул и смолк.
 - Не, - говорю, - ты в молчанку не играй, ты ответ  держи.
-Та я че, я не че, ну обешшала, токма я и не клюнул на енту стерву. 
- Стерву? А может ента стерва на тебя не клюнула, а все на моего за-сматривалась? Вот он то на неё не клюнул.
-Дак я и говорю, што стерва! И к твому клеялась, он было чуть не повелся, так я его и упредил: «Не смей, говорю, окрутит и сбегит». Мой тут не выдержал и говорит:
-  Не верь ему, не велся я. В кину она раз звала, я сказал шо занят и все.
- Все ты ж ее усватывал за себя, говорил шо не женат.
- Усватывал, говоришь? Ну погодь, час ты мне не так запоёшь, кобель драный.
Открываю шкаф, достаю оттель фотки  и подарки евоные. Не растерялся, гад, подделка, грит, впервые вижу. Не стерпела я таких наглостив, ну погодь, час я тебе орегенал выставлю. Вышла в другу комнату, приоделась как на курорт. Очки темны на нос зацепила, и саму карту курортну выложила. Онемел Ванька, увидевши меня в таком одеянии.
- Так што, брешь меня замуж, хороняка, аль как?
Молчит Ванька, как язык проглотил. А у моего на лице как роза расцвела. Подходит ко мне, бережно обнял и говорит
- Какая ты у меня! Знал, что ты хороша собой, ну такой никогда не видел. Ты у меня не токма красивая, но и умница - три недели ничем не выдала себя!
Ванька, увидя, как я их обвела, сначала хохотал, как помешанный, над собой, вспоминая свои объяснение в любви, свой рассказ о том, как моего суженного била какая-то злюка и умерла со зла. А когда просмеялся- подумал, что я могу всё рассказать его  жене, и тогда точно она останется вдовой или он брошенцем. И снова он стал перед мной на колени  просил пощадить его и не выдавать. Я ничего ему не обещала. Отдала ему его подарки. Хай подарит их жане.
Во время рассказа Ведёркиной все сидели с раскрытым ртом. Едва та умолкла, раздался громкий хохот.
Вечерело. Надо было расходиться по домам.
 Падающие снежинки на улице придали романтический настрой, хотелось так же, как они, закружиться в вальсе. Каждому из нас слышалась музыка молодости