Послевкусие

Тут Юнна Мориц погордилась: "Я с гениями водку не пила
И близко их к себе не подпускала".
Ну, а мне гордиться нечем.
Собственно, вот:


Пила я с гением: вино и Беломор,
и чай, заваренный в стакане,
и плавленый сырок, раздетый впопыхах,
с осколками серебряной бумаги.
Пол-яблока, фасолевый паштет
и жареной картошки сковородка.
А хлеба нет. Но есть вино и водка
и рифмы необузданной банкет.
Здесь на газету просится селёдка,
но нет.
И так от пальцев рыбою несёт,
и табаком, и сукровицы сталью.
И запахов иных водоворот
берёт тебя, нетрезвую, за талию.

А помнишь, был такой аттракцион:
мотоциклисты, разогнавшись в сфере,
взмывали
всё выше, словно нервы на пределе.
Вот лампа, как сигнальные огни,
как фары в этом смертоносном трюке,
бежит по стенам. Нарастают звуки.
Тебя мутит, но нескончаем вальс
и жалости не знает тот, кто кружит,
он подливает знай себе и кружек
не различаешь профиль и анфас.
Его ли пальцы на поляне блузки
срывают ягоды поспевших пуговиц?

А голос рваный - как его вихры,
не зная ножниц аж с военных сборов -
как будто истомленный в разговорах,
как будто горло, полное махры,
высокой ноты, ободравшей связки,
плетёт, плетёт несбыточные сказки,
щекочет ухо
с такой блатной немного хрипотцой,
как если бы в гортань набилась соль.
Всё солоно - и влажные глаза,
и кровь на языке и даже кожа.
Неистов, не влюблён, не осторожен.
По струнам дал, как будто по газам.

Плюётся водкой, звуками, стихами.
Как больно! Просит петли табурет.
Но нет крюка: не выдержал и лампы.
Упал, как недописанный куплет
без публики, без рубрики, без рампы.
Кружится дом быстрее и быстрей,
и мир застенный из-под ног уходит.
Все вышли. Не осталось из гостей
ни одного. Хозяин лишь на взводе.
Тебе не выпорхнуть. Не трепещи крылом.
Всё сбудется, чего и не хотелось.
Но это послевкусие потом
в тебе заговорило и пропелось.