Как большевики дракона победили

Предисловие.
Попросила меня как то моя дочь Вера рассказать ей про Ленина. Мы пошли с ней в библиотеку, но там нам ответили, что все книжки про Ленина сдали на макулатуру ещё в прошлом веке, а вместо них выписали литературу про государей, полководцев и битвы. Вот тогда-то и решил я сам о Владимире Ильиче повесть написать. Да так, чтоб всё понятно было и старому и малому, да ещё так, чтобы против правды не погрешить. Вот и слушайте теперь, если сами, конечно, люди не книжные. А если и книжные - тоже слушайте, может статься, что и вы чего не знали - не ведали.

Часть 1. Дракон в старину.

Издревле в подземельях Москвы дракон жил, потом и кровью работных людей да невинно убиенных и замученных питался. Первый раз разбудила его после тысячелетнего сна кровь боярина Кучки, пролитая князем Юрием, прозванным Долгоруким за любовь свою к завоеваниям, которых добивался не своими руками, но руками басурман купленных да интригами подлыми. Кучка же хозяином земли московской был, посему ещё в пятнадцатом столетии район Сретенки и Чистых прудов Кучковым полем звали. Долгорукий душу его загубил за то, что непокорен тот был Суздалю, вятичей, жителей земли той на бунты подбивал. Убил его Долгорукий, имение родовое отобрал, да Москвой нарёк по имени реки, на которой село то стояло. Встрепенулся тогда дракон, потому как давно крови невинных не пивал. Раскочегарилась утроба его, стал он дыханием своим разум людям мутить да на всякое тиранство подбивать.
Вдругоряд на Москве смута началась - внучок Дмитрия Московского Василий Васильевич с дядей своим Юрием Звенигородским и его отпрысками - Василием Косым да Шемякой Дмитрием престол не поделили. Затуманил дракон их мысли, стали они брат брата изводить по чём зря. Василию Васильичу глаза выкололи, Василию Косому тож, Шемяку отравили. Тридцать лет брань продолжалась, в которой много людей невинных сгинуло ни за что. До самого падения Царь-Града сражались в войне братоубийственной да народ московский переводили дракону на радость. А как пал Царь-град - так и дело закончилось. Видно Господь в наказание за непослушание последнюю опору нашу в мире пошатнул. Стали мы, русские, православные, одиноки в мире.
В 6990-м году Творения и в 1482-м от Рождества Христова, послан был Иваном Третьим, по прозванью Горбатый, князем московским в Валахию дьяк Федор Курицын послом. Попала к нему там в руки книга о графе Дракуле, который народ свой казнями лютыми в страхе великом держал, в масле варил, кожу с живых сдирал. Перевел он эту книгу на язык московский да Ивану Горбатому показал.
И хоть не водилось на Руси до того казней членовредительных, Иоанн Васильевич, почитав труд сей, повелел и на Москве порядки подобные тем, что в книге описаны завести - людей мордовать до смерти на торге, при стечении народа, чтоб его, народ то бишь, устрашить. Так, за мелкую татьбу да нарушение межи человека до смерти забивали, потому как закон тот не говорил, сколько бить, а то сам судья по своему жестокосердию решал.

В январе 7006, 1498 новой эры против государя Ивана жена его Софья, гречанка, заговор задумала. Иван то об сём прознал, да заговорщикам на льду Москвы-реки руки-ноги приказал отрубить, а затем головы. А а ещё велел там же утопить лихих баб, нощью приходивших с зельем к великой княгине. И если заговорщики люди были сами злонравные, и утроба дракона их бы не сварила, то душами женщин этих невинных напитался аспид вдоволь.

На последнем же году жизни своей Горбатый Иван собор церковный допустил, на котором вероотступников - жидовствующих, которые церковь святую по неразумию не признавали, к смерти от огня приговорили. Запылали в государстве русском впервые костры на манер Европы Папской, почуял змей лютый запах мяса человеческого горелого. Разыгрался аппетит его.

В том же веке, при внучке Ивана Иване Грозном покуражился дракон вдоволь. Натравил он бояр на Ивана юного, те жёнку его любимую, Настасью, со света сжили, из-за того разум он и потерял. Сколотил он войско опричное, да волю дал ему измену изводить по своему собственному разумению, никого не спросясь. Многие невинные вместе с виновными пострадали тогда на Москве да по всему царству Русскому. Травили их крысами да другим казням мучительным предавали, да только опричнички эти, на которых царь полагался, в настоящем сражении с татарами разбежались во все стороны, потому как с безоружными биться привыкли. Бояре, однако ж, всё равно своё взяли и Смуту Великую устроили... Династия царская новая в ней выковалась - Романовых, да только началась она тоже с казней невинных - повесили трехлетнего Ивашку, сына Марины Мнишек от Вора Тушинского на площади у Серпуховских ворот, во избежание новых волнений в народе. Только вот петля не шее его тонкой не затянулась и бросили его в темницу, где он через несколько месяцев от холода и голода почил на радость Змею, ведь невиннее малышей никого не сыщешь. Сладка для врага человеческого кровь детская.

Так Михаил Романов, Филаретов сынишка, воцарился, а после, уже при его сыне Лексее Михайловиче стали староверов, реформу Никонианскую не принявших, жечь по чём зря, а с ними заодно и колдунов-волшебников, да хватали больше не за ведовство, а за игру на балалайке, купание в грозу, загадывание загадок, рассказывание сказок и разных небылиц.

Об ужасах и несправедливостях Петрова правления и вовсе хоть отдельную книги садись пиши, да написано их достаточно. Скажу лишь что пятую часть населения он повывел на строительстве каналов, городов, заводов, на сплавах чугуна по рекам горным да в войнах многих. Сына же своего хитростью с заграницы выманил да руками собственными замучил до смерти за то, что тот политику его в сердце своём отвергал. Правда то не на Москве уж было, а в Питере.
Племянница ж его Анна Иоанновна, в государстве немчуру ещё по-более своего знаменитого предка размножила, да тем, кто непокорен ей в этом был - будь то в старой или новой столице, ноздри железными крюками выдёргивала, после чего в Сибирь на вечное поселение отправляла. Миловала, однакож она порой людей по случаю хорошей погоды да ещё каких радостей нечаянных. Тогда-то в сердце дракоши беспокойство в первый раз закралось смутное, но не понимал он ещё угрозы над ним нависшей.

Явственней предостережение прозвучало при следующей царице Елизавете, при которой казней и вовсе не свершалось, хоть народ простой и продолжал издыхать как мухи в грозу. Только один раз за двадцать лет потешила Лисавета аспида лакомством - соперницу свою Лопухину Наталью, на бал пришедшую в том же платье что и она, приказала выпороть, язык ей выдрать, после чего отправила несчастную за Пояс Каменный.

При Екатерине, хоть та сама и думала народу жисть облегчить, всё против воли её происходило. Дворяне совсем народ за скот считать стали. Одна Салтычиха, что на Лубянке поживала, чего стоила. Больше ста душ жестокой смертью убила одной только потехи ради. Развязались руки у господ, стало много всякого беззакония и изуверства твориться. Казалось бы - тут и восторжествовать дракону пора. Только вот была неувязка одна. Аппетит-то у дракоши рос, и хоть и позволено помещикам было всё, но дворянин дворянину был рознь, потому и у крестьян судьбина была разная - коли попал к злоехидному хозяину - то только на судьбу серчать и оставалось, ну а коли к доброму - так жизнь вполне сносной случиться могла.
Господа они хоть и господа, да и среди них люд разный встречался. Каждому же в отдельности разум мутить не по силу было дракоше. Разленился он.. Утроба же его разрослась и всё больше пищи для себя требовала. Вот и решил он придумать средство такое, машину, так сказать, общественную, чтобы пот и кровь невинных сами собой к нему текли безо всяких на то усилий и чтоб с каждым годом поток этот мощнее, ветвистее становился, чтоб сидеть мог Змей в пещере своей, да благоденствовать без хлопот.




Часть 2. Дракон начинает действовать.

Ни в одном своём решении Дракон не был своеобычен, нигде он не проявил затейливость, но во всём подражал своим заграничным собратьям. А делали они у себя, в своих Палестинах, так: чтобы каждый хозяин, вне зависимости от того мягок он был сердцем  или душой очерствевшим, стремился жилы у рабочего человека тянуть, отношения ввели денежные, торговлю организовали общенациональную, города создали с заводами многотрубными, чёрный дым клубами извергающими, где люди на господ своих трудились, точно муравьишки на матку свою. В старину ведь как было - сидит в поместье своём барин и в ус не дует. Крестьянин ему оброк едой да барщину трудом отдаёт, а что до соперничества с соседями - то нет его почти что, разве что в роскоши друг с другом графья посоревноваться могли. Вот, к примеру, захочет барин прошлого экипаж новый, золочёный - потребует у крестьян мзды больше, и если те не загнутся под тяжестью бремени - отдадут дворянину, что тот просит. Но может хозяин, если не охоч до щегольства пустого, и милость проявить и никакого ущерба от того не потерпит. Но не то дракону нужно было, ведь мягкосердечные и не склонные к бахвальству господа на земле всегда в достатке имелись и оттого довольно таких крестьян было, что в катались по жизни как сыр в масле. Надо было дракону такую систему придумать, чтоб тот из хозяев, кто работников своих сберегать решит, в состязании друг с другом проигрывал да разорялся б вконец. И стали дракоши заморские соблазнять крепостников своих богатствами несметными... Показали им, так сказать, перспективу... Стали они торф под землёй дыханием своим жарким в каменный уголь превращать. Каменный уголь-то вот и создал капитализм. Говорили драконы богатым землевладельцам, что от крестьян проку - как с козла молока да с царя гопака. А коли вы крестьян отпустите, землю свою продадите, а на деньги те заводы построите с машинами паровыми - то в стократ богаче станете. Так и случилось. Не обманул их елдыга хвостатый, распроклятый мухоблуд. Соблазнились нобили, отпустили они крестьян на все четыре стороны, земли свои распродали да оборудование закупили. Стали теперь заместо мужика машины паровые на них работать, богатство ковать, печи доменные стали железо плавить. Из железа того государи дороги стали делать, да оружие для войн за земли новые.
Как дороги железные появились - так появилась и конкуренция, потому как всякого товара везде стало вдосталь. Никто теперь из новых хозяев поблажек рабочим не сделает. Нагружать они батрака стали по полной, по четырнадцать часов во всякий день, только Воскресенье, оборотни-фарисеи блюли, да не гнушались и чад, и жёнок несчастных в цех зазывать. За малейшие нарушения штрафами наймиты облагались. Жалование им такое давали, чтоб только силы были у трудящихся до фабрики дойти, смену отпахать, а потом вернуться в барак сырой да на пол земляной без чувств свалиться. Но зато свободен рабочий был. Коли не хотел на фабрике от тяжелой работы и скудной пищи помирать медленно - никто его не держал - мог он выбрать смерть быструю от безработицы и голода.
Итак, получил человек свободу умирать так, как ему заблагорассудится.
Стали богатые ещё больше богатеть, а бедные беднеть драконам на радость. Первым то Фридрих Энгельс, когда в Англии жил, заметил, да когда на родину к себе, в Германию, вернулся, Карлу Марксу рассказал.
Дальше — больше. Машины и вовсе человеческий труд заменять стали, и тогда людей как мусор на улицу выбрасывали. Был на Туманном Альбионе такой герой - Нэд Лудд. Он со своими разбойничками на заводы врывался, машины ломал, а фабрики сжигал, да словили его быстро, а народу объявили, что не было вовсе человека такого, что выдумали его. Кому в здравом уме в голову придёт станки да механизмы ломать, если все знают, что они будущее благоденствие куют?
Так фабриканты, людей с производства изгоняя, ещё больше обогащались.
Товары же ото всего этого становились только хуже, потому как, чтоб залежь бедному человеку продать - она дешевле собачьих, бумажных значит, денег стоить должна. Вот и клепали на станках то, чему грош цена в базарный день, и надо бы хуже да некуда...
Росли богатства буржуазии, но не могли они сокровища своё на благо людям пустить, потому как новые заводы им строить нужно было. Это "развитием" стали называть, и никому невдомек было, что от такого развития у пролетария желудок пустеет. А ещё капиталы эти на войну пускать нужно было, чтоб новые страны захватывать да аборигенов принуждать силой изделия промышленные покупать, потому как если ты не захватишь - другой захватит, тогда пиши "пропало", победят тебя в конкуренции. Скажет потом об этом Ленин, что капитализм, дракон то бишь, войной беременен. Но до большой Войны, которой мир капитала разрешится, далеко ещё было. Много ещё стран в мире было свободных и пока драконам меж собой делить было нечего. Договорились они, кому страны какие туземные достанутся, из которых богатства на строительство фабрик новых выкачиваться будут. Англии - страны специй, жемчуга и слоновой кости достались, Бельгии - страны какао, алмазов и каучука, Франции - страны кофе, пшеницы и золота... Так мир нефыри огнедышащие и поделили.

Вот и наш дракоша тоже в стороне от дележа пирога остаться не захотел, торф на уголь переплавлять в подземельях своих стал. Ему от того никакого тяготы - так, радость одна, потому как любил он, потехи ради огнём подышать, да не было раньше от того никакой пользы. Надышал он целый бассейн угольный, который Донбассом назвали, да видным купцам богатства сулить принялся, мол - добудете уголь тот да машины паровые подсмотрите у немцев как соорудить, так деньга к вам сама пойдёт, жисть у вас станет что сорочинская ярманка. Только прибыток считать успевать надобно будет...
Да не поверил ему закостенелый человек русский - ему милее старина, то, что привычно, хоть и не так жирно да хабаристо. Что купец, что барин - не хотели на новый лад работать. Да и вложення больно крупные делать надо. Барину землю продавать, купцу товар свой и корабли закладывать. Как ни расписывал будущность счастливую змей лукавый - не мог он расшевелить человека нашенского твердолобого. Тогда прибег аспид к средству последнему, самому действенному - с помощью соплеменников своих западных натравил он все державы мировые, все империи супротив одной России только. То были британские львы - четвертью всей суши владевшие, французские петухи - осьмушка земли, да волки-османы, империя турецкая - десятая доля мира обитаемого. Да повод-то, ащеул многоголовый нашел самый пустяшный - монахи на земле святой в храме Рождества подрались - православные да католические. А Порта османская возьми да передай ключи от молельни той католикам, мол, греки зачинщиками в драке были. Не мог царь белый Николай стерпеть бесчестья такого да возьми и пойди на Порту. Да не тут то было. Думал он что государи христианские не вмешаются в войну, не выступят на стороне басурман, да не знал он, что те веру за фунты да талеры давно сменяли. И как тут подскочили царства мировые - да не на ладьях деревянных, а на пароходах железных, да не с пищалями да тюфяками, а с ружьями нарезными да артиллерией. Назвалась та война Крымскою. В семи местах по Россиюшке ударили, по всем морям, даж на Камчатке, так что не успевал царь белый через всю землю нашу необъятную солдатиков своих гонять. Плохо стало ему, загрустил он оттого, что не дали ему баре накануне бойни той дороги железные отстроить повсюду. Так они перемен боялись, что палок в колёса ему в ентом деле наставили. Так Николашка закручинился, что помер он так войны до конца и не проиграв... Да отнеслись к тому солдаты со всем безразличием, так как к ихнему брату он суров был больно, за любой пустяшный проступок служивых шпицрутенами лупить велел, за что писатель Толстой его Палкиным-то и окрестил.

Сынишке ж евоному, Александру, поражение принимать всё ж пришлось да выводы делать неутешительные - без железных дорог да машин паровых никуда, сомнут нас державы мировые, развитые, посему у помещиков землю надо отымать, да не просто так, а денег им взамен нагрузить много, чтоб на деньги те фабрики они строить кинулись. Крестьян же с земли согнать в города, так чтоб от безысходности на заводы они ломились ради куска хлеба работать готовые - тогда окупится затея вся - задымятся трубы, застучат паровозные колёса, и у нас корабли железные да артиллерию дальнобойну справят.
Так и было сделано в году 1861-м. Надурили крестьян, да те может и не дали б себя дурить, да против штыков да пуль солдатских не шибко сподручно с вилами идти... Волю мужик получил идти на все четыре стороны, а за землицу должон остался государю столько, что вовек не расплатиться. Делать нечего, стал он жить на два дома - летом в деревне в поле пашет - с осени до весны в город на завод нанимается. Да бедолаг таких, которые от долгов откупиться думают, в городах теперь тьма тьмущая, так что заводы самую низкую плату им назначют. Им-то что - не пойдет работать Яков, пойдёт Шапокляков! А если кто из фабрикантов думал рабочим жисть скрасить по доброте душевной, так того сумасшедшим считали, конкуренция же, железные дороги! Не дашь ты за рупь товар - даст другой, хоть с Питера, хоть с Урала! Конкуренцию выдерживать надо. Стало быть и у заводчиков выбор был невелик - либо быть жадным, либо с жизнью разладным. Вот теперь торжествовал Дракоша. Никто из ловушки ентой выбраться не мог - ни рабочие, ни хозяева. Все теперь утробе его служили. Каждый трудовой человек теперь недоедал, недосыпал, жалованья недополучал, да штрафы наживал и, в конечном счёте, загибал раньше срока от бытья такого. Жисть коротка стала, да тяжела...
Вот с тех пор и стали крестьяне русские "волю" клясть последними словами, потому как свободу-то получили, да платить им вчетверо против прежнего пришлось...
Оторвался крестьянин от земли, от семьи да от жизни общинной, потому как в город на заработки уходить больше чем на полгода стал, разрушаться семейные узы стали, да Карл Маркс на то говорил, что хорошо это, потому как семья да община — суть вещи, на которых порядок старый держится. А чтоб мир новый, справедливый, построить, надобно старый разрушить до самого основання, место расчистить и уж только потом новый мир строить. Потому и жизнь общинную и семейную ради революции мировой надобно изничтожить тож. А коли капитализм семью разрушил — значит сам он себя кушать стал, загнивать стало быть.

А дракоша конца своего близкого не чует. Ленин не родился ещё, а несчастья человеческие ему что божок по душе босыми ножками... Страшно довольный он жарче уголь под землёй плавит, дует во всю грудь, только б люди в промышленность верили, что та им благополучие принесёт. Возник у него к этому делу, людей порабощению, азарт навроде спортивного. Сидит он под землёй да души загубленные считает, умиляется могуществу своему.

Ничто не тревожило змея пещерного. Да вот сознание народное просыпаться постепенно стало. Видя обман реформы крестьянской Чернышевский с Герценом организацию создали революционную. Земля и Воля она называлась, а членов её народниками нарекли. Боролись они с царём да слугами его, да вот про Дракона не знали ничего. Первую кровь революции Вера Засулич пролила. Ранила она губернатора питерского, за то, что тот заключённого, перед ним шапку не снявшего, велел бить жестоко. Судили её, да бежать ей удалось за границу. А потом и на царя народники ополчились и с седьмой попытки удалось им до него добраться. Первого марта 1881-го года убили они Александра, да не произошло того, что ожидали. Не восстал народ, но жалел государя, потому как народ-то сердцем чуял, что не царь виной всему, но что дело тут в глубинном, подземном устройстве мира.
Так и сгинула Земля и Воля, легендарными стали первомартовцы, и не все верили, что были такие люди на самом деле.


Часть 3. В которой рождается Ленин и становится Великаном.

Ленин родился в обеспеченной семье, но, в отличие от других детей дворян, которые всегда на тарелках еду оставляли - съедал всё до конца, потому как имел он редкое в своём сословии врожденное уважение к труду. Мальчиком он был при этом невысоким, почти карликом, но смышлёным и вредным. Умнее своих братьев он был, и когда все домашнее задание делали - он, раньше других выучив урок, остальным мешал. Рассердились за то на него братья и перестали с поскрёбышем общаться, а так как читать он страсть как любил, взял да на книжную полку от них переселился и стал одними книжками питаться. Вот живет он на полке - что-то навроде гнома-полурослика, и книжки кушает. Точнее буквы. Были у него аппетиты скромные, сидел он ножки свесив и радовался жизни беззаботной, пока не поставили в шкап этот томик Капитала Карла Маркса. Съел он его да сразу стал большим, прямо богатырём, на голову выше брата старшего - Александра, и на полку помещаться перестал.

Карл Маркс в Германии жил и очень его огорчало, что те, кто много работают, плохо питаются и живут в сырых бараках - по три семьи в одной комнате без ванной, а те, кто не работают - в просторных и светлых дворцах обитают и трюфеля на завтрак, обед и ужин лупят. Но виной всему, Маркс говорил, не люди и их жестокосердие, а общественно-экономические отношения, которые Дракон спроворил. Второе же имя змея - Капитал. Ленин прочитал Маркса и задумал мир перевернуть, рабочих освободить, сделать так чтобы каждый, кто труда не боится - в достатке жил, а лентяи чтоб имели только от селёдки ухо, да шиш на постном масле.

Тут как раз и брата его, Александра Ульянова, что Маркса в дом принёс, царь повесил, за то что тот свою золотую медаль за успехи в учёбе продал, а на вырученные деньги бомбу соорудил и его, царя стало быть, бомбой этой благословить думал. Так что Ленин ещё больше идеей этой загорелся, но только сказал тогда "мы пойдём другим путём", потому как иначе причины бед народных понимал. Когда ж надо было мать в Петербург на похороны брата отправить, Ленин с ног сбился ища по городу того, кто в Сызрань едет, где на поезд до Питера сесть можно, потому как в Симбирске, где семья Ульяновых проживала, железной дороги тогда ещё не было. Все до единого помещики отказали ему, потому как боялись что связь с семьёй террориста репутации их навредит. А Ленин знал, что были они либералами и мелкобуржуа. Вот с тех пор он всё мелкобуржуазное ругать стал, а либералов и вовсе возненавидел за то, что изменений они вроде хотят на словах, но стихию народную боятся и ненавидят, мужика презирают, а беспощадный русский бунт для них, что для чёрта ладан.

Правда, когда умом он окреп окончательно, начал сперва ругать народников, потому как те вроде как соратники, да на ложный путь революцию толкают. Боролись они с одним лишь правительством, которое у Дракона в услужении было. Много он книг написал языком сложным, научным, в которых народников чехвостил, да всё мелкобуржуазное ругал, да только толку от этого мало было, вот и решил он к подпольной работе переходить, с рабочими на одном языке разговаривать. Поехал он в Петербург, кепку надел рабочую, бушлат, да на собрания фабрично-заводские ходить начал, кружок создал, чтобы сидя плечом к плечу с трудящимися Маркса изучать.
Так он на мужика похож стал, что сотрудники охранки не замечали его.
Так он и ходил по трущобам, по Выборгской стороне, по Петроградке, окрест завода Путиловского незамеченным, известный по прозвищу Николай Петрович, про заговор драконов рассказывал. Мало, говорит, одного царя победить. Он у дракона в услужении. Мало, говорит, одного дракона победить - он брат меньший тех, что на Западе живут. Они только рады будут смертушки его - придут они на нашу землю тогда, отымут все заводы, поставят управлять ими своих отпрысков драконышей, для которых земля наша не родна - тогда хуже прежнего жисть пойдёт. Надо все народы поднять против рабства. Подчинять - грех, но вчетверо больший грех подчиняться!
Так он проповедовал, да не миновала его чаша обычная для всех революционеров. Донёс на него кто-то и в тюрьму Ленину сесть пришлось. Пробыл он в сыром, тесном каземате полтора года. С холодом он придумал бороться так - перед сном доводил себя до изнеможения гимнастикой, так что ложился потом и без памяти засыпал. О происходящем же в мире от женки своей, Крупской, узнавал - та ему вирши пустые писала, мол погоды стоят прекрасные, мать отец здоровы, жду, скучаю, люблю. А молоком-то, что только на просвет видно, о набирающем обороты революционном движении, о забастовках в Париже, о бунтах в Чикаго, о росте числа марксистских кружков в России. Отсидел он свой срок в крепости, да после этого ему ещё ссылка в Сибирь полагалась, в Шушенское. Там он три года книжки читал и писал в тишине и ещё большим богатырём стал, прямо Великаном, а потом признавался, что это лучшие годы его жизни были, наверное потому, что писать и читать не мешал никто. В свободное же от учёной работы время он ходил грибы в лес собирать. Очень он это дело любил, да брал он с собой ружьё, но в животных диких никогда не стрелял. А ещё посуду он сам любил мыть и редко кому другому обязанность эту перепоручал. Сосредотачиваться на мыслях о революции ему это помогало очень. Обстановка же в любом жилище Ленина с Крупской, что в ссылке, что потом, в эмиграции, была самой простой - занавесок и скатертей они никогда не имели, так как считали всё это мелкобуржуазным излишеством.

Тем временем в Минске, в маленькой избе при тусклом свете свечей, произошло великое историческое событие - первый съезд российских социал-демократов, марксистов. В скором времени, всех его участников охранка схватила да по тюрьмам и ссылкам рассовала. Ленин же, из Сибири вернувшись и, не отыскав своих бывших товарищей, видя плачевное положение дел в партии, за границу утёк. И вот, чтобы партию вновь собрать, придумал он газету издавать, да не где-нибудь, а в Цюрихе, где много революционеров-эмигрантов окопалось. Ему в этом Вера Засулич помогала. Газету назвал он "Искра". Статьи он для неё писал, да всякий раз под новыми псевдонимами. Поступал он так не только из соображений конспирации, но больше потому, что роль личности в истории отрицал. Говорил, что действующее лицо истории - народ, а у интеллигенции задача - только направить энергию народную. Вот и не искал он славы имени своему. Был он то Ленивцевым, то Кубышкиным, То Дринь-Дринем, то Ляпкиным-Тяпкиным, то ещё кем. Сто пятьдесят псевдонимов Владимир Ильич переменил, да в сознании народном больше Ленин закрепилось, а что оно означает имя это - Ленин, он, верно, и сам не знал толком.

Партию собрать удалось, но предстояли ей новые испытания - на втором съезде, который в заброшенном храме, в Лондоне, проходил, социал-демократы на большевиков и меньшевиков разделились. Меньшевики говорили - надо ждать, когда капитал, дракон то есть, окончательно жизнь на новый лад перекроит, а до того - не надо делать ничего. Ситуация должна назреть революционная. Ленин же революцию сейчас же затевать собрался. Говорил он, что меньшевик встанет под яблоней и будет ждать, когда яблоко само на него упадет, а большевик - подойдет и сорвёт яблоко. Меньшевиков он так обхитрил - хоть их и больше было на съезде, в Искре написал, что были они в меньшинстве. Так, с его подачи, и стали честить их меньшевиками. С тех пор, если в Цюрихе встретятся большевик и меньшевик, кто-то один обязательно на другую сторону улицы перейдет, такая вот неприязнь между бывшими соратниками по борьбе возникла. Ленин даже когда спал, сквозь сон вслух ругал их и даже зазнобе своей Арманд, которая ради него и революции мужа с пятью детьми от себя отцепила, в Альпах на закате, когда на вершину горы они поднялись, задумчиво вдаль глядя, вместо романтических слов любви на козни противников по партии жалиться стал.

Ленин страсть как любил велосипеды, должно быть потому, что изобретение это не только умножению Капитала служило, но и людям. Даже мастеровитый рабочий мог себе его позволить. Владимир Ильич же использовал любую возможность, чтобы сорваться куда-нибудь за рулём "двухколёсого товарища". Однажды, когда ему довелось жить в Париже, он, возвращаясь, как обычно, из библиотеки, столкнулся на перекрёстке с автомобилем! Владимиру Ильичу, всё, конечно, ни по чём, ведь сила в нём и здоровье исполинские, а вот велосипед, до происшествия почти что новенький, оказался раздавленным всмятку. "Вот такая вот диалектика" - пошутил Ленин и в суд на владельца автомобиля подал. Отсудил он нужную сумму, но и нового "Энфилла" он тоже скоро лишился. Оставлял он его на лестнице парадной, рядом с библиотекой, куда книжки читать ходил, да консьержке монетку давал, чтоб та одним глазком поглядывала. Да не углядела она, украли велосипед, а когда Ленин вернулся и обнаружил пропажу - та сказала, что сторожить ничего не нанималась, а просто за плату позволяла оставлять на её территории свой скраб. Ленин очень расстроился, и сказал в тот день жене - "И какой чёрт понес нас в Париж!". С тех пор парижан он невзлюбил, отнеся все их недостатки, конечно, исключительно на счёт их мелкобуржуазности.

Читать Ленин, как вам уже стало ясно, любил до безумия. И хоть переезжал он часто из города в город, с места на место, была у него и личная библиотека с книгами, которыми он пользовался постоянно. Однажды он дал почитать одну книгу товарищу по подполью, а тот исчез и больше не давал о себе знать. Тогда Ленин, забыв про всякую секретность, расклеил весь город листовками, в которых требовал бывшего друга обнаружить себя и вернуть драгоценный фолиант.

Очень любил Ленин расхаживать по дому и напевать революционные песни, но проживая на конспиративных квартирах, ему пришлось отказаться от этой привычки, ведь и за границей не дремали агенты царской охранки. Поэтому, чтобы от души поголосить "Интернационал" и "Варшавянку", Владимир Ильич часто совершал продолжительные прогулки в горах. Но умиротворенность альпийских пейзажей не действовали на него усыпляюще. Наступали переломные времена и чувствительный ум его не дремал.

Как драконы во всём мире и задумали, начались войны империалистические. Конкуренция новых технологий требовала, а каждая следующая дороже предыдущей. Чтоб окупить их и ресурсы требовались и рынки сбыта всё большие. Сначала за Китай державы мировые схлестнулись. Россия же с Японией Маньчжурию не поделили. Началась война русско-японская. Застонал рабочий российский от гнета на него свалившегося, да восстал на порядки царские. Ленин на все свои деньги корабль оружия собрал, да в Питер отправил на помощь восставшим, только вот не достиг он по адресата. Тогда Ленин сам инкогнито в город не Неве явился восстанием руководить но и здесь у него ничего не срослось. Стали разыскивать его полицейские, так что сызнова ему из России бежать пришлось. Было это зимой. Сел он на поезд до финского Турку, да заметив что агент охранки его сопровождает, спрыгнул на полном ходу он из вагона в сугроб. Потом много десятков километров прошел он по ненадежному льду Ботнического залива до острова на котором в условленном месте пароход его ждал. "Как глупо приходится умирать" - думал он тогда, но всё-таки, по счастью, жив остался. Не проломился под ним лёд, ведь, хоть и огромен он был, да лёгок, потому как идеи революционные его сердце как шар воздушный изнутри наполняли.

А потом разрешился мир Первой мировой, или Германской войной, как её в России назвали. Народам тогда объясняли господа, что вот наестся буржуазия, тогда и простым людям с барского стола кусок перепадёт. А на деле травили народ газом, решетили пулемётами, жгли огнемётами, рвали на куски минами. Англичане с Французами положили шестьсот тысяч душ за десять километров землицы при Сомме, русские - полмиллиона за сто километров к востоку от Львова... Выжившим же медали раздавали только медные, да костыли. Но всем революционерам во всей Европе победы эти глаза пеленой закрыли да сердца их опьянили. Стали они на все лады царей, королей да кайзеров своих славословить. Только один Ленин войну империалистической клеймил, да говорил всё же - "чем хуже тем лучше". Вот насидятся рабочие в окопах кормя крыс собой, надышатся хлором, тогда поймут, что не только объедков с барского стола в случае победы не достанется им, но и ещё страшнее гнёт эксплуатации станет... Получит дракон большую силу, кровожаднее станет и совсем мужика со свету сведет, хоть и сам при этом погибнет... На такие думы бойня всеуничтожающая Владимира Ильича навела, ведь, по сути своей, хоть войны трезвыми расчётами начинаются, да безумием всегда кончаются.









Часть 4-я, заключительная, в которой Ленин летит к солнцу, а Рабочие попадают на небо и заключают с Богом союз. 

Вот когда устали люди от голода и лишений, когда тем, кто в живых остался невмоготу совсем стало, тогда бунт и начался. Сначала женщины восстали - требовали вернуть им мужей их, потом и солдаты к ним присоединились, которых завтра на фронт отправить должны были. Выгнали они из казарм своих офицеров, а потом и из самого Питера чиновников, судей и полицейских. Отпустили  заключенных, а суды да архивы сожгли. Царю же его приближенные бумагу подсунули с отречением, потому как сами заместо него править вздумали. Отрекся царишка, да понял вскорости, что слепили ему вельможи горбатого, объемелили, сваляли ему дурака, точно валенок он сибирский. Да суетиться ужо не ко времени было, чего не наелся, того не налижешься, препроводили его под белы ручки в имение, да посадили под замок. Министров же его по острогам рассовали, благо в койках свободных теперь недостатка не было.

Можно было теперь Ленину из-за границы возвратиться. Тогда он уж совсем гигантом был. Перешагнул он линию порубежную да в столицу явился. А там уж Временное правительство буржуазией ставленое собралось и давай воевать с немцами по новой, даже с большим запалом. Тогда-то Ленин и сказал - нет, братцы, так дело не пойдёт. Вы нам вот что подавайте: Мир - народам, землю крестьянам, фабрики рабочим, а власть советам! Странно звучали эти слова, смело и ново. Притих Петроград. Разнеслась речь эта эхом по всему миру. Услышали её и драконы и затряслись в логовах своих. Как же, если земля крестьянам достанется, кто батрачить на господ будет? А если фабрики рабочим отойдут — кто ж помирать захочет в тридцать лет от тяготы ярма да болезней?
Испугались, ехидны, что цепи их, которыми всю землю они опутали, разорвутся...

Но не послушалось Правительство Временное Владимира Ильича. Керенский деньги на наступление собирать стал. На мордашку-то он пригожий был, вот женщины к его ногам ожерелья драгоценные да ассигнаций пачки и бросали. Так и наковыряли денег на новый наступ. Да вот только немцы, не будь дураками, тоже без дела не сидели, тоже к схватке готовились, вот и не вышло ничего Керенского. Тогда-то Ленин на броневик залез, и снова, уже на всю вселенную голосом громогласным прокричал - Мир народам, землю крестьянам, фабрики рабочим, власть советам! Пробежал у драконов мороз по коже, дыхание у них перехватило, поджилки задрожали... А народ почуял, что время его пришло - весь Петроград красными флагами окрасился, да вот беда, не знали большевики ещё, что делать будут, коли власть в свои руки получат, вот и испугались тогда революцию в воротить-кудесить. За нерешительность же им дорого заплатить пришлось - арестовали большинство. Ленин же с Зиновьевым в сторону Финляндии схлынули, в Разлив, где в шалаше жили. Хоть и тесно великану там было, да ничего не поделаешь, конспирация. Распорядок у них был таков - Зиновьев спал до обеда, а Ленин с самого утра работал в Зелёном Кабинете. Сидел на одном пеньке, а на другом, что повыше, статьи писал. Им каждый день большевики питерские молоко да хлеб приносили, да обсуждали как революцию ладить-рядить. И едва бы у них получилось что-то, если бы враги их друг с другом не перессорились. Корнилов, генерал, на Петроград войска повел, Керенского с престола стаскивать, а Керенский не будь дураком, большевиков из тюрем выпустил да оружие им раздал, чтоб те Республику Фанерную защищали. Войска-то его на фронте землю телами своими удобряли, и, окромя большевиков, никто цевьё в руках не удержал бы из тех, кто в Питере был. Тогда-то задумались Ленинцы о революции, но уже всерьёз.

Как то дело делалось - рассказывать много не буду, потому как события эти известные. Да не все слышали про такую вот интерлюдью - чтобы дело революции окончательно свершилось, требовалось не только оружие. На совете партии было решено - для того, чтобы окончательно завладеть сознанием масс, нужен решительный шаг - Подвиг Самопожертвования во имя Идеи. Чтобы история революции сродни библейской стала, в которой Христос ради людей собой поступился. И придумали, что нужно, махая руками, подобно крыльям и держа в них красный флаг, подняться в небо, а затем и в космос. Там добровольцу предстояло остаться в живых, пролетев через электрические поля мощностью три тысячи вольт, затем долететь до солнца и, подобно Икару, сгореть в его всполохах.

Вызывался это сделать Ленин. На клочке бумаги он написал короткое письмо потомкам и немедля отправляется в полёт. Но как только совершил он первые мановения, Крупская развернула послание и стала зачитывать его вслух перед возбуждённой толпой. Кончив, она со вздохом разочарования добавила от себя: "Ну вот, очередное мелкобуржуазное нытье! Что-то подобное можно было ожидать от какого-нибудь слезливого юнкера..."
Она продолжала говорить, но Ленин уже ничего не слышал. В глубине души он досадовал на себя за тот выбор, который однажды сделал, ведь, выбирая Надежду Константиновну, он выбирал прежде всего несгибаемого соратника по борьбе, требовательного и к себе и к окружающим. Но жажда самопожертвования придавала сил и Владимир Ильич высоко поднялся над Колыбелью Революции - Выборгской стороной Петрограда. Но сомнение в его душу всё-таки закралось. Опять он, как тогда, на льду Ботнического залива подумал: "Как же глупо приходится умирать". Вот он перелетает через Неву, но вдруг замечает Бонч Бруевича, едущего в пролётке. Тот машет ему и приглашает приземлиться на сидение рядом. Владимир Ильич принимает приглашение, мягко планирует вниз и вместе они едут на квартиру. Ленин решает ночь погостить у друга, ну а наутро всё-таки обязательно принести себя в жертву народу. Кровать у Бонч Бруевича была только одна и он, конечно, предложил её Ленину, но тот решительно отказался и лёг спать рядом, на коврике, спев с товарищем перед сном, уже не боясь никакой слежки, ведь завтра ему предстояло умереть, свою любимую песню - Замучен тяжёлой неволей. Так он и провел грозную ночь с 25 на 26 октября, когда свершалось Великое.

Именно теперь это случилось. Всю ночь Троцкий, который ещё совсем недавно меньшевиком был, из Ямальской ссылки на оленях сбежавший, в Смольном восстанием руководил, думая что Ленин улетел и надеясь все лавры ниспровергателя основ себе снискать.
Подошел он к этому как к искусству - за всё время переворота ни одного выстрела не прозвучало. Только юнкера, которые в Зимнем женский батальон от красной матросни уберечь хотели, пострадали, да и тех только шесть человек. Так и скинули временное правительство, которое волей-неволей дракону прислуживало.

Прогремели на весь свет первые декреты Советов. Решения постановили принимать соборно, землю у помещиков отобрали и между крестьянами поровну поделили, заводы под рабочий контроль поставили, восьмичасовой рабочий день ввели, сословия и титулы отменили, но главное, всех солдатиков с войны по домам распустили.

Ошибался Ленин думая, что бог Бог тоже на стороне дракона.
Построил он Башню огромную, до неба, из Красного кирпича, с лестницей винтовой внутри, чтоб рабочие по лестнице той на небо взобрались, да Бога оттуда скинули. Сам он тоже хотел с ними к Вседержителю на разговор попасть, кем-то навроде делегата, да не смог пролезть внутрь каланчи, которую сам и построил, по причине размеров своих. Тогда он по внешней стене, цепляясь за выщерблины, на зиккурат тот карабкаться стал, да не достигнув облаков, свалился вниз и коленки сильно себе оцарапал. Погрозил он с досады кулаком небу, да успокоился, вспомнив, что дело это - Небожителей низвержение, целиком народное, и что рабочие труженники уже осознали себя как класс и потому никакие поверенные им в беседах с высшими силами не нужны.
А рабочие по лестнице резьбовой поднялись, на облака облака взгромоздились да Бога изобличать в связях с тварями подземными стали. Но Господь отвечал им, что ни в каких связях не повинен, но что с той поры как люди огнестрельное оружие изобрели, политикой и вообще, делами человеческими интересоваться перестал и занялся больше небес обустройством. Но просветили его рабочие. Рассказали ему всё, про Капитал, про Драконов, про буржуазию, про тюрьмы и застенки, и про партию Большевиков, и про власть народную. Внимательно выслушал ходоков Заступник вышний, да сказал, поразмыслив с минуту, что на стороне Советов он. Ударили рабочие делегаты с Отцом-светодавцем по рукам, заверил он их, что всем чем может помогать новой власти будет. И не стали они Демиурга с небес стряхивать. Перевербовали, значит, Промыслителя на сторону свою..

Не обманул Творец трудящихся, пособлять стал по мере сил своих молодой социалистической республике. Двадцать стран пришли с армиями своими дракошу московского из беды выручать. Да не доброхотство и участливость ими двигали, а страх того, что и в их Парижах да Филадельфиях рабочие тоже восстанут, заводы себе присвоят да власть народную объявят. Жаждали они покарать большевиков, разбить Красную, рабоче-крестьянскую армию, да произошло чудо - победила она, считай, весь мир против России ополчившийся. А всё потому, что Бог помогал, да, к тому же, воевали коммунисты не по правилам - в бой с песней ходили, на телегу рессорную пулемет поставили и тачанкой приспособу эту обозвали, а расстреливали врагов революции под музыку оркестра, чтоб и тем кого казнят и тем кто грех такой на душу берет веселее было. Оркестр этот расстрельный Троцкий на своём бронепоезде возил во все концы страны. Десять тысяч верст так накатал. Надо сказать, что Ленин писал, что в идеале мы, конечно, против всякого насилия, но и подставлять шею под белогвардейские штыки тоже не охотники... Коли пошли на тебя с кулаками - бей врага каблуками, коли пошли с ножом - стреляй хоть ружжом.
Так и победили, никаких средств не жалели потому что. Ну и без Божьей помощи тоже не вышло б ничего.

Закончилась война гражданская и борьба с интервентами, а Ленин на отдых уходить и не думает. Ему с товарищами Рыковым, Калининым и другими новое государство строить надо. Тогда его звали уже не Владимиром Ильичом, а просто Товарищем Предсовнаркома. Работал он очень много, почти сутками. Никто его заставить отдохнуть не мог, кроме Партии. Вот обеспокоится ЦК, поручит товарищу Коллонтай объявить Ленину, что коллективным решением, с целью сохранения его здоровья, положено отправить его на отдых, свежим воздухом подышать. Он, как человек партийной дисциплины, подчинится, едет в Териоки, форточку открывает да садится работать над очередной статьёй, а если товарищи по партии возмущаются - он показывает на форточку и говорит: "Смотрите, открыта, много свежего воздуха, как вы и велели!" Вот и заболела голова у Ленина от чрезмерной натуги умственной. Умер он, но перед тем строго настрого запретил идола из него не лепить, памятников и усыпальниц велел не ставить, а деньги лишние на обустройство школ и библиотек бросить. Да вот не выполнили посмертную волю его...

Рабочие жить стали хорошо. Не так как, конечно, как в сказке, но много лучше прежнего.
Всё делить стали по справедливости, по труду. По-началу, конечно, времена тяжелые были, так что даже нарком продовольствия — Цюрупа на заседаниях в голодный обморок несколько раз падал. Но со временем наладилось всё. Лишился дракон пищи своей излюбленной — боли, скорби и несчастий людских. Так и умер змеюка.
Скукожилось тело его до прежних размеров да высохло снутри. Нашли его насилу в подземельях, набили соломой да чучело это на ворота в Кузьминском парке повесили. Так оно там и красуется по сию пору. Из логова же его опустевшего Сталин-большевик, брат-близнец Иосифа Сталина, метро московское сделать повелел. А чтоб другие драконы на нашу землю не являлись - на Волге, недалеко от места где Ленин родился, Родину-мать с мечом поставили. Но только это уже сильно позже было, после ещё одной бойни мировой.


На том как будто и кончается история эта, да, если уж взяли на себя труд выслушать её до конца, то уважьте рассказчика, послушайте и привесок.
Снилось мне однажды, что революция происходит в наши дни. И что выступаю я на одной трибуне с Лениным и вижу каждую складку на его лице, чувствую каждую нотку в его голосе. А потом исчезло всё это и началась борьба... Наконец, после долгих лет противостояния, наступили мир, спокойствие и красота. И вижу я в старом парке, где шумят клёны, птицы вьют гнёзда и пьют воду из морщинок древесной коры, памятник удивительной девушке. И так она красива, что влюбляюсь я в неё с первого взгляда, и целую и обнимаю её, будто она не из камня вытесана, а стоит передо мной живая во плоти. Но смотрю я на постамент и вижу выбитые в мраморе буквы: "Дочь Ленина". Не сразу вспоминаю я, что не было у Вождя дочери, что всю жизнь он посветил отстаиванию интересов тружеников и что единственным детищем его была Революция. Значит, думаю, полюбил я революцию с первого взгляда, и теперь идти мне с ней мне под руку под венец.