Владимир Фёдоров

ВЛАДИМИР ФЁДОРОВ
(род. в 1951 г.)

Из распадка наплывает туман,
Не указ ему кайла и скала.
Но этапом гонит на Магадан
Осень хмурая остатки тепла.
 
Но этапом гонят семьдесят душ
Серафимы под ружьём на восток,
И в осколках переломленных луж
Отражается растерянный Бог.
 
Серафимы от похмелья черны,
И от злобы их белеют глаза,
Но доверие великой страны
В их шинели дует, как в паруса.
 
Помогает им то мат, то приклад,
Чтоб шагали мы с тобой веселей.
И беременный свинцом автомат
Так и просит разродиться скорей.
 
Так и смотрят исподлобья леса
На никчёмный человеческий сор.
И воткнуты, как штыки, в небеса
Силуэты ощетиненных гор.
 
В этом мире упразднен Божий суд,
И в объятья беззаконья и зла
Наши души к Магадану бредут,
Оставляя по дороге тела.

Вакханка

Один из самых страшных женских лагерей на Колыме
местное гулаговское начальство цинично назвало «Вакханка».

Нерождённые детишки
Плачут где-то меж берлог,
И туман ползет под вышки,
О «колючку» раня бок.

Курит трубку лагерь строгий
В серых оспинах камней.
И давным-давно безногий
Дремлет колышек на Ней.

Номер на консервной крышке,
Грубо выбитый гвоздём,
И такой же на лодыжке,
Узаконенный вождём.

Бурундук, согнувший спину,
Полосатый столько лет,
Да багряный куст малины
Как кладбищенский букет.

Вот и всё, что сохранилось…
Только ночью, в полусне,
Тень прекрасная явилась
С этим номером ко мне.

Не сказав ни полуслова,
Тихо-тихо подошла
И три ягодки пунцовых
На ладошке подала.

Три своих любви и боли,
Может, чтобы их избыть,
Мне, заброшенному с воли,
Вдруг решила подарить.

Не вакханила вакханка,
А дрожала, вся в слезах…
И плыла луной жестянка
На колымских небесах.

* * *
 
Перелётные души уплывают под звёзды,
Оставляя планете бренность сброшенных тел.
Перелётные души, перелётные грёзы,
А ведь я не однажды в вашей стае летел!
 
Невпопад я рождался в окаянном столетье,
Невпопад погибал я в самых глупых боях.
И слепило до боли эпох разноцветье,
Но никак не встречалась эпоха моя.
 
Оставлял я потомкам завещаньем на небыль
Арбалетные стрелы, эшафотную кровь,
А душа уплывала с надеждой на небо,
Забирая с собою лишь добро и любовь.
 
Перелётные души уплывают под звёзды.
Как забытый подранок, я кричу на восток.
Мне ещё для запястий не откованы гвозди,
Мне ещё для распятья не пробился листок.

Ночная молитва
 
Засыпают ручьи, затихая,
Мирно чайник сопит на огне.
Отчего же тоска-то такая?
Отчего же озноб на спине?
 
Поищу я за тучами Бога,
Но в ответ содрогнётся до звёзд
И разверзнется разом дорога
В самый длинный на свете погост.
 
И появится вдруг среди ночи
Тех несчастных несметная рать,
Что зарыли в отвалы обочин,
Чтоб могилы зазря не копать.
 
Этим миром и небом забыты,
Понапрасну свой час они ждут:
Не отпеты они, не обмыты,
А таких в чистый рай не берут.
 
Подогнув истощённые ноги,
Тут на каждой проклятой версте,
Словно звенья цепи вдоль дороги,
Цепенеют они в мерзлоте.
 
Содрогнусь я, но через мгновенье
Прошепчу в самой истой мольбе:
Сделай, Господи, им послабленье,
Призови, горемычных, к себе!
 
Призови их, как есть, без причастья,
Без нательных крестов и литий!
Пусть вернётся забытое счастье
В злое эхо колымских житий.
 
Пусть растает жестокая небыль,
Вдоль обочины вскинув цветы.
Пусть поднимут их ангелы в небо,
И обнимешь их ласково Ты.
 
Пусть исчезнет ночная тревога,
И, под утро запев от колёс,
С лёгким сердцем проснётся дорога
И проклятье стряхнёт под откос.