Война и мир. том 2. гл. 2-1-1а. 2-1-1б, 2-1-1в

2-1-1а

В начале зимы позапрошлого века
Ростов и Денисов, как о;тпускники,
Домой возвращались с «позорного бега»,
И, как пережившие ужас войны.

Сдружившись с храбрейшим своим командиром,
Ростов предложил погостить у него,
Военная участь закончилась миром,
Война превратила все распри в ничто.

Денисов, соскучившись, страсть, по спиртному,
Спал, лёжа на пе;рекладных, как всегда,
Ухабы дороги и близость к их дому,
Всё не волновало его никогда.

Ростов же, напротив, к нему с приближеньем,
При виде Москвы стал сильней возбуждён,
Всё боле и боле входил в нетерпенье,
Он — прямо как будто бы лез на рожон.

— Ну, скоро ли? Скоро? — Несносные лавки,
Знакомые улицы и фонари:
— Денисов, вставай, поднимайся на лапки,
Наш дом уже виден, вон там, впереди!

Но спит командир, так поддавшийся страсти;
«Как в виде таком я представлю родным?
Хорош буду я, по спиртной с другом части,
Явиться, как с пьяницей, другом своим.

Но вот уже угол, вот тот перекрёсток,
Где вечно извозчик Захар там стоит».
— Денисов, вставай! Скоро вновь будем «в тостах»,
За то, что мы живы, и жизнь вся кипит.

— У нас ведь огонь? — Обратился к лакею;
— Так точно-с, у папеньки в комнате свет;
— С какой же я радостью встречу лелею,
Как будто родился я вновь, как на свет.

Смотри, не забудь там достать мне венгерку, —
Прибавил Ростов, поправляя усы:
— Я в ней открывать буду дома ту дверку,
Хотя уже поздние наши часы.

Проснись же ты, Вася! Уже — подъезжаем! —
Уже сани были за пару домов;
И вот он пред ним, как же дом обожаем:
— Так это же дом мой, и я — граф Ростов!

Знакомый карниз с отбито;й штукатуркой,
Дорожка, деревья к крыльцу по бокам,
И дома весь вид, красивый, ажурный…
«Неужто, отдам его нашим врагам?»

Но он на ходу и с большим нетерпеньем,
Стрелой из саней добежал до сеней,
В передней свеча лишь горела, как тленьем,
Михайло — старик спал на ларе при ней.

Прокофий — лакей, так силён был, который
Карету поднять мог один за задок,
Лакей — выездной, на подъём был он скорый,
Вязал лапти он, сидя, из покромок.

Внезапно «возник» перед ним его барин;
— Ох, батюшки — светы! Ты ль — граф молодой? —
Прокофий тот, как кипятком был ошпарен:
— Живой, слава богу, вернулся домой.

Он ринулся было сначала в гостиную,
Но, видно, раздумал, обнявши его,
Привержен он был той привычки старинною,
Сначала всю радость излить на него.

— Так все ли здоровы? — «Да, все, слава богу!
Сейчас лишь откушали, пили все чай»;
— Пойди, дорогой, сделай мне ты услугу,
Мне друга из са;ней сюда «притаскай».

Уже скинув шубу, вбежал сперва в залу:
Всё — то же, всё те же — ломберны(е) столы;
Как вдруг, всё известно уже как бы стало,
Повисли на нём все родные свои.

И Петя, Наташа и Соня, и Вера,
И Анна Михайловна, и старый граф,
Его обнимали, не зная той меры,
Как будто за это «платили бы штраф».

Лакеи и горничные;, дворовы;е,
Наполнили комнаты радостью встреч,
И не подойти — облепили родные,
А Петя — не слез с его ласковых плеч.

Наташа, пригнув к себе, расцеловала,
Скакала, за полу венгерки держась,
При этом, пронзительно, дико визжала,
На нём изливая всей радость страсть.

А Соня, краснея, держалась за руку,
Сияла, блаженный вонзив в него взгляд,
Ждала, испытала всей радости муку,
Глотала ответный Николенькин «яд».

Она расцвела, была очень красива,
Уже как минуло шестнадцать ей лет,
И, глаз не спуская, смотрела на Диво,
Казалось — конец ожиданью всех бед.

Но он, всё же, ждал и искал он кого-то,
Вот слы;шны в дверях и графини шаги;
Николенька был — постоянной заботой,
Боялась — отнимут сыночка враги.

Она была в новом, ему незнакомом,
В том платье, пошитом уже без него,
Они друг без друга страдали истомой,
Любимым был сыном ей, больше всего.

Рыдая, упала на грудь Николаю,
Лица не могла оторвать от груди;
Денисов стоял, никому не мешая,
И он словно ждал своей очереди;.

2-1-1б

— Василий Денисов — друг вашего сына, —
Представил себя он так графу-отцу;
За храбрость в боях дослужился до чина,
Заслуженно дали майора ему.

— Прошу Вас, мы знаем, писал наш сыночек,
За сына — большое спасибо от нас;
Представлю сейчас я жену, своих дочек,
Заботой, вниманьем окружим мы вас.

Всё те же счастливые девичьи лица
К нему подскочили, восторг даря свой,
Наташа и здесь вновь смогла отличиться,
Вступая с Денисовым в девичий бой.

— Денисов, голубчик! — взвизгну;ла Наташа, —
Его целовала — как брат ей родной:
— Вы с Коленькой нам — друзья лучшие наши,
И вы теперь нам, как и он — дорогой!

Смутилися все сим поступком Наташи,
Денисов и сам тоже весь покраснел,
Но он, улыбнувшись, смутившись чуть даже,
И в руку её целовать лишь посмел.

Но после семейной восторженной встречи,
В диванную комнату все перешли,
В ней дальше продолжить семейное вече,
Где все в своей радости дальше пошли.

Мать рядом всё время сидела с сыночком,
Держа его руку всё время в своей,
А все остальные семейные дочки,
Столпились вокруг, к ним прижавшись тесней.

Ловили они его каждое слово,
С него не спускали восторженных глаз,
Им всё интересно и всё было ново,
Особенно каждый военный рассказ.

Ростов бесконечно был счастлив любовью,
От всех, ему близких, домашних людей,
Он очень доволен своей новой ролью,
Он — взрослый мужчина, что в жизни важней.

Но вот, уже утро, уставши с дороги,
Проснулись гусары в десятом часу,
Но дети уже обивали пороги,
У всех их приезд словно был на духу.

Но дети, гонимые все любопытством,
Толклись уже рядом, у спальных дверей,
А Петя, конечно же, с детским лако;мством,
Из всей детворы был, как мальчик, шустрей.

Он, дверь приоткрывши, и саблю взяв в руки,
Хотел спросить брата, а чья же она.
Забыл дверь закрыть, и мохнатые ноги
Увидели сёстры нежданно, сполна.

— Николенька, ждём мы тебя с нетерпеньем, —
Наташа уж влезла в его сапоги,
И обе с настойчивым радостным рвеньем,
Просили рассказа о ходе войны.

Уже в новых и одинаковых платьях,
Свежи и румяны, весельем полны,
Считая Они — по оружью братья,
Считали героями этой войны.

Им есть рассказать что, заполнить их скуку,
Нарушить девичий их жизни уклад,
А брату — быть рядом с его же подругой,
Он Соню, конечно же, видеть как рад.

— Послушай, я рада — теперь ты мужчина,
Я рада ужасно — гусар и мой брат,
Мне хочется знать все про вас те причины,
Такие, как мы, иль иной у вас склад?

— А Соня, чего убежала от встречи?
— Да это — история целая здесь,
Есть в жизни у нас очень сложные вещи,
И — это не спесь, а защитная честь.

А как обращаться теперь ты к ней будешь?
Когда — самый близкий тебе человек,
На «ты» иль на «вы», если очень ты любишь,
И с ней ты намерен прожить целый век?

— Подскажут нам чувства взаимные наши;
— Пока «вы» говори, я — после скажу;
— Да что же, мой друг, что же здесь-то за каша?
— Ну, ладно — тебе всё сейчас расскажу:

— Ты знаешь, что Соня — мой друг очень верный,
Такой друг — я руку сожгла за неё,
За дружбу — готова снести много терний,
Чтоб стало счастливой её бы житьё.

Смотри, под плечом и чуть локтя выше,
Отметину красную левой руки,
Она, та отметина — нам ещё краше,
Замешана нами уже на крови,
Нам вместе желать должна крепкой любви.

Линейкой нагретой, прижала к ней руку,
Ей, как доказать бы мою к ней любовь,
И в том дать ей клятву, в том смысле, поруку,
Когда подкрепляешь, пустив себе кровь.

Он, сидя с Наташей уже на диване,
И глядя в её озорные глаза,
Казалось, купался так просто в нирване,
Попал в детский мир, где прошибла слеза.

В тот мир, в жизни лучших его наслаждений,
Когда он признался ей в нежной любви,
В боях кровью смешанных тех ожиданий,
Чтоб ей доказать намеренья свои.

— Так что же? — Спросил он: «Она, если любит,
Уже не теряет то чувство любви,
А я не пойму, как сама себя судит,
Я не сохраню это чувство в крови.

2-1-1в

Она нас обоих давно уже любит,
Тебя и меня, так она говорит…
Под нас с тобой чувства свои она «губит»,
Её вся душа постоянно горит.

Ты помнишь, уже перед самым отъездом
Она говорила: «Забудь это всё…
Каким бы он ни был замешан там тестом,
Любить его буду — есть право моё»!

А он, как захочет, быть может свободным,
Так, право — она благородна, умна…
— Я, право, не был никогда таким скромным,
Назад я слова не беру никогда!
 
— А Соня — всегда, просто прелесть девчонка,
Какой же дурак может ей отказать?
И чувства её — постоянны, столь тонки,
Любить её надо и помнить, и знать.

Нет, нет!  Мы про это уже говорили,
Мы знали, какой ты нам скажешь ответ,
Но это нельзя, потому и решили,
Как во избежанье слычайных всех бед;

Иначе, считаешь, как связанным словом,
Как будто нарочно сказала она,
Она будет довольна таким вот уловом,
Добившись такого, как ты жениха.

Ростов убедился, что всё — справедливо,
Придумано ими с пытливым умом;
А Соня — действительно была красива,
И нынче, увидев её лишь мельком;

«Она показалась ему ещё лучше,
И — самое главное, любит его,
И он её любит не менее жгуче,
Так что ещё нужно для счастья всего?

«Осталось жениться и быть с ней счастливым,
Она — молода, подожду, не теперь...
И я, как мужчина, считаюсь красивым,
Успею открыть для женитьбы я дверь.

Прекрасно придумали это сестрички,
Свободным я должен остаться пока…
Они так сроднились — две чудные птички,
Успею себе я «намять все бока».

— Прекрасно, — изрёк он: «Как рад с тобой встрече,
А что же Борис — не измена ль ему»?
— О нём, ни о ком и не может быть речи,
Об этом и думать, и знать не хочу!

— Так вот как, ты что же, останешься девой?
Счастливой улыбкой светилася вся:
— Ты видел Дюпора — вот это так диво!
Так ты не поймёшь, но мечтаю и я.

Она показала часть танца Дюпора:
— Пойду в танцовщицы я, но, ты — молчи,
Мне в танце пока — интерес, как опора,
Хочу попытаться без всяких причин.

Ростов рассмеялся таким звонким смехом,
Смеялась Наташа сама, вместе с ним,
И весь разговор стал для них, как утеха,
Их встречу, беседу — причислить к успеху,
Успеху, где даже затронут интим.

— А что твой Денисов, какой-то он страшный,
— Но, что же в нём страшного — очень хорош,
Нет, Васька — мой друг и он честен и славный,
И в высший состав офицерский он вхож.

— Пора и к столу, там и чай уже стынет, —
Наташа на цыпочках танцем прошлась,
Надеясь, её в этих «па» не увидят,
И ей её выходка так удалась.

Ростов покраснел, встретив Соню в гостиной,
Он помнил интимный с сестрой разговор,
Явился пред нею как будто с повинной,
В себе признавая какой-то укор.

Но радость вчерашнего с нею свиданья,
Ему обошлась в сладкий их поцелуй,
Но нынче, пред всеми, в своё оправданье,
Нельзя было сделать, «заплывши за буй».

Назвав её «вы», целовал только руку,
Но «ты» им друг другу сказали глаза,
И в них поцелуй отразил всю их муку,
У Сони слегка проступила слеза.

Она словно взглядом просила прощенья,
За то, чрез Наташу напомнив ему,
О данном с отъездом его обещанье,
«Но вот, что случилось — сейчас не пойму».

А взгляд выдавал их так тонко и ясно,
Рождённое раньше их чувство любви,
Её взгляд, к тому же, ему — жить прекрасно,
Свободным как будто от всей суеты.

Его взгляд, вдобавок, что так иль иначе,
Не бросит её постоянно любить,
Поскольку она даёт взглядом, как сдачи,
Что вместе по жизни им надобно быть!

— Как странно, однако, — промолвила Вера,
А ей, как всегда, — что-то злое сказать:
— Николенька с Соней, (сама, как мегера),
Они, как чужие — на «вы» себя звать.

Хотя замечанье было; справедливо,
Всем стало неловко от сказанных слов,
И даже графиня, взглянув как-то «криво»,
Хотя и считала, как Сонин улов;

Как девочка тоже сама покраснела;
Она была против женитьбы такой,
Она и невесту ему присмотрела,
Из партий богатых и знатных судьбой.

Денисов же и к удивлению друга,
Сам в новом мундире и, как на парад,
Явился в гостиную, но без испуга,
Как будто в сражение, так был он рад.

Он весь напомаженный, благоухающий,
Любезный и с дамами, как кавалер,
К персоне своей взгляды всех привлекающий,
И сам, как мужчина — достойный пример.