Из поэмы Ковёр 8

В осеннем крике журавлином
печаль ответная слышна,
что небо вспарывает клином,
весь день до самого поздна
волнуют крики и печалят,
они с тоскою изначально
на Души навевают грусть,
в них слышится призыв: “Не трусь!
Мечтать о дальних южных странах,
где лето длится круглый год,
живёт весёлый антипод”.
И плачут птицы не от раны
и не от ветрености трасс,
наверное, им жалко нас,

живущих в Западной Сибири
в морозах лютых и снегах.
Но, путешествуя по Миру,
вы помните гнездо в лугах
не скошенных, укромных, летом
цветущих под июньским светом,
вас манит родина назад...
...и с вами встрече всякий рад
живущий гражданин Алтая.
И только лютый браконьер –
живой природы изувер –
охотник подлый бьёт по стае
из множества стальных мортир,
позоря чистую Сибирь.

Все безымянные свободы
и поимённые мечты
как будто канувшие годы
в начало новой пустоты
в озвученном пространстве лета,
где много памятного света,
где лёгкий шелест тишины,
разгул серебряной волны
и грозы, молнии, раскаты,
теплынь и тополиный пух,
и вновь захватывает дух,
и маршируют, как солдаты,
шеренги старых тополей,
и оттого мне всё больней,

и на Душе моей так гадко;
в наручниках интеллигент
и три блюстителя порядка,
средь них с суровым взглядом мент,
с прокуренным лицом бабёнка
и с ней подруга чуть в сторонке.
Одно и то же все твердят:
“Мужчина этот виноват...
Душил меня и матерился,
и стукнул даже прямо в грудь”.
А все то – голубая муть,
фуфло, пардон, как говорится,
всё шито белым по сукну.
Не признают менты вину.