Октябрь

Я долго жил и видел мету,
которую не подмахнёшь
субботней щёткой, как монету
под плинтус. Кто-то скажет: — «То ж
когда… И было ли?» Ему я
смолчу. Но, честно говоря,
любить немыслимо июня,
забыв парадность октября.

К его особому окрасу
настраивать себя легко,
затем что в нём нескучно глазу…
К тому же — сам я из него.

Простой печальной песни в кроне
я не заложник в лубяной
стране-сторонке. Просто, кроме
неё, нет у меня иной.

И кто б сказал, какие ветры
ей путь слагают? Как по мне,
так торопливые ответы
не сообщают об уме.

С того и кажется, едва
лишь ступишь в бархатные купы:
когда юнец спешит слова,
старик лишь сдавливает губы.
 
В ближайшем будущем ему ведь
ошеломлять себя трудом
пустым… Что было, то и будет.
Пустое всё. Так о пустом
и стоит жить, когда осталось
всего-то лишь в своём селе
под непростительную старость
знать цену скучную себе,
и позволять себе часа
на два бульвар, на нём и выпить,
изжить хандру, из жизни выпасть,
не помнить года и числа.
Потом — уснуть, потом — опять 
на монитор всю ночь пенять,
в три шеи гнать арапа зряшно,
гнобить турусы и не знать, что
мы все рождаемся в народ,
чтоб hard'ом собственного skills'а
придумать smart-водопровод,
а создаём лишь коромысло.

И всё ж октябрь, куда ни вздёрни
глаза, горит во весь окрас!

На старость вышел, на неё и
живи, узнав — подвинься-кась!..

С того и думает он вместе
с листвой нарядной, как в подбор:
«А не загнуться ли мне, если
я не загнулся до сих пор?»

Но — нет же, нет… С ломтя и млече
в его, куда не распахни,
глазах не делается меньше
людей, достойных похвалы.

Иной спешит без чистогана
в долги, иной — в почёт… А он,
он не из этого кагала,
его иначе век сочтён.

И дела нет ему в итоге,
что скажет он с последним днём
в сердцах о пройденной дороге,
важней, что вспомнит путь о нём.

И эта истина в сто крат
ему всего важней. Но тут ведь
беда не в том, что говорят,
а в том — зачем и кто трактует.

Воркуют голуби — ну как же
без них! — остывшие кусты
стоят, один другого краше,
на жёлтых блюдечках листвы.

Упрочен дом. Ухожен быт
с кроваткой детской в стиле «Барни».
Всё мерно. Всё имеет вид,
как у базилики на Бари.
Младенец, стихшими губами,
пустышку сайенс теребит.